«Мир не делится на два». Мемуары банкиров - Рокфеллер Дэвид
Мне следовало развернуть машину в обратную сторону — операция тем более сложная, что обращаться приходилось к лицам старше меня, с безупречной репутацией и которые, не будем забывать, никаких преступлений не совершали. Мне пришлось лично обойти буквально всех и выказать немалое терпение. Но постепенно мне удалось добиться понимания, и я получил, что хотел: акционерные общества перевели свою наличность в наш банк, и одновременно все члены семьи вернули на улицу Лаффит свои акции и деньги. Суммы оставались очень скромными. Но Дом больше не был отягощен крупными расходами и выжил. К концу 1947 года общий объем вкладов во франках 1979 года достигал 150 миллионов (мне удобней приводить суммы во франках 1979 года, чтобы рассчитывать денежные эквиваленты на весь послевоенный период).
Однако именно этот первый период оказался предвестником будущего значительного роста нашего семейного предприятия на основе более чем тридцатилетних трудов. Это стало результатом ряда инициатив, среди которых не было ни одной слишком эффектной или слишком оригинальной, но, воплощенные в жизнь, эти инициативы обеспечили нам продвижение вперед.
Так, например, мы создали департамент документальных кредитов, который быстро стал рентабельным, поскольку вследствие войны международные компенсационные операции оказались рискованными из-за утраты устойчивой системы эквивалентов. Мы вновь обеспечили безопасность, необходимую для операций такого типа. Мы также создали все необходимое для того, чтобы обеспечивать управление портфелями ценных бумаг, передавать распоряжения на биржу и, следовательно, получать скидку по комиссионным.
Поскольку мы старались не пропустить ни одной возможности для развития, нам удалось принять участие в некоторых необычных операциях: вскоре после войны правительство, желая дать толчок возвращению капиталов, переведенных в Швейцарию, выработало особую процедуру, гарантировавшую анонимность. Все трансферты проходили в обстановке строжайшей секретности, под контролем кого-нибудь из магистратов и наших служащих. В 1947 году «Ройял Датч» и «Шелл», две родственные компании, приступили к увеличению акционерного капитала. Правительство не сочло возможным предоставить многочисленным французским акционерам, которые хотели «двигаться в том же русле», необходимую валюту. Нам, вместе с «Банком Лазар», удалось убедить чиновников, что вывоза валюты не произойдет, если французские держатели акций получат разрешение продавать на международном рынке такое количество акций, которого было бы достаточно, чтобы подписаться на увеличение капитала пропорционально числу акций, которые у них сохранялись. Эта «белая» (бесприбыльная) операция, как ее называют на финансовом жаргоне, в конце концов была разрешена.
Несколько лет спустя, немецкая компания «Флик» продала угольные шахты в Сааре и получила в качестве оплаты заблокированные франки, которые вложила в наш банк. Наша финансовая служба добилась для «Флик» разрешения приобрести на эти заблокированные франки 5 % капитала компании «Пешине». Это сотрудничество длилось недолго, но оно облегчило финансовое положение «Пешине» и позволило «Флик» избежать обесценивания своей наличности.
Наконец, английская компания «Рио Тинто» также приступила к увеличению капитала в тот момент, когда нам удалось получить от министерства финансов фунты стерлингов, необходимые для подписки на французскую долю, которая в ту эпоху представляла половину капитала компании.
Конъюнктурные операции позволили маленькому банку скромно существовать с помощью некоторых мер налогового стимулирования, предпринятых еще в Первую мировую войну, которые затем были отменены. Так, акционерам банка разрешалось коллективно получать определенные доходы с части средств, инвестированных в боны казначейства. Эти доходы, не облагаемые налогом, были хоть и невелики, но ценны для нас.
Году в 1949-м я попросил одного эксперта изучить нашу бухгалтерскую систему. Это было ископаемое, порожденное еще в начале XIX века, где использовалось такое количество рабочих рук, что более рентабельным было бы прекратить всякую работу!
Мы приняли мудрое, но для того времени смелое решение — перейти сразу же к современным средствам информатики, которая тогда только зарождалась, и которую Андре Легро изучал в компании IBM. Тут мы стали первопроходцами, но эта мера оказалась абсолютно необходимой и позволила нам заниматься банковским делом в совершенно иных масштабах. Нам повезло, и благодаря посредничеству моего друга Пьера Шеврие, одного из руководителей Парижского Национального Банка, Жерар Фроман-Мёрис согласился перейти к нам, чтобы руководить банковской деятельностью. Таким образом мы сформировали команду руководителей, которой нам так недоставало, и теперь мы могли приступить к систематическому развитию торговой части нашего банка. Так и было сделано.
Одной из наших первых инициатив стало создание импортно-экспортной компании «Трансокеан», способной организовывать взаиморасчеты без оплаты. Она просуществовала всего лишь несколько лет и скорее затруднила, чем облегчила нам жизнь. Лишь одно связанное с этой компанией деяние можно причислить к славным: в 1954 году ее последним директором стал Жорж Помпиду.
Более важной для будущего — как я уже писал — была «Компани дю Нор», акции которой котировались на бирже, что открывало перед нами большие возможности. Я стал президентом этой компании в 1950 году, после смерти отца. Как оказалось, вовремя, чтобы противостоять неожиданному кризису: представитель биржевой конторы Перро Соссин, с которым я был не знаком, сообщил мне незадолго до годового собрания акционеров, что его фирма скупила много акций и хочет начать с нами борьбу за перераспределение полномочий. Несомненно, наше положение было прочным, но у меня не было полной уверенности, что мы контролируем компанию, акции которой продавались очень широко. Руководствуясь здравым смыслом, я предпочел начать переговоры. Меня приятно удивила скромность выдвигаемых требований: контора хотела фигурировать в списке плательщиков купонов и назначать своего ревизора. Это показалось мне приемлемым, и позднее я мог лишь хвалить себя за сделанный выбор. Случай, однако, заставил меня насторожиться. Он доказывал, что биржевики сомневаются в нашей надежности и сомневаются во мне, лишь недавно появившемся на финансовой сцене. Я должен был доказывать свой авторитет и свою решимость.
Через два или три года мелкая финансовая газетка выдумала, будто бы «Компани дю Нор» располагает значительными резервами, которые держатся втайне. На годовом собрании мне пришлось отвечать на вопросы, поставленные так, чтобы сбить меня с толку. В течение нескольких минут я отвечал с заминками, притворяясь смущенным. Потом я назвал подлинные суммы. Провокация завершилась бесславно, и мои противники покинули зал, не дожидаясь конца собрания.
С этого дня моя репутация стала устойчивой, и мне уже никто не досаждал. Через несколько лет, когда мне пришлось занять пост президента компании «Пенарройя», один биржевой маклер, которому доставляло злорадное удовольствие травить моего предшественника, начав работу со мной, прекратил подобные выпады и стал для меня настоящей поддержкой.
Таким образом, мои позиции как полноправного банкира укрепились, и после нескольких лет, которые можно было назвать годами «консолидации», пришел час серьезных дел.
В 1953 году инвестиционные компании получили особый статус, который сделал их более выгодными и более легкими в управлении, чем холдинги. Это позволило нам создать инвестиционное общество «Сосьете д’Инвестиссман дю Нор», куда частично вошли активы «Компани дю Нор». Эта компания смогла распределить между собственными акционерами на условиях освобождения от налога акции, которые она приобрела у нашего инвестиционного общества, и которые, таким образом, получили очень широкое распространение.
«Сосьете д’Инвестиссман дю Нор» также получило от членов нашей семьи пакеты акций «Шелл», «Ройял Дач», «Ле Никель», «Пенарройя». Наша доля в этом инвестиционном обществе намного превосходила долю остальных акционеров, и потому мы могли контролировать использование активов и так же, как и раньше, получать банковскую прибыль, обеспечиваемую нашими акциями.
