В. Галин - Капитал Российской империи. Практика политической экономии
В 1802 г. учреждается Министерство народного просвещения. В 1803 г. было издано новое положение об устройстве учебных заведений, включавшее: бессословность и бесплатность обучения на низших его ступенях, преемственность учебных программ. Всей системой образования ведало Главное управление училищ, созданное в 1803 г. Появилось 6 университетов, а в 1804 г. вышел Университетский устав, предоставлявший университетам значительную автономию: выборность ректора и профессуры, собственный суд, невмешательство высшей администрации в дела университетов, право университетов назначать учителей в гимназии и училища своего округа.
Однако с приближением войны начинается постепенный отход от либеральных реформ: создается особый комитет «по сохранению всеобщего спокойствия и тишины», который в 1807 г. преобразуется в «комитет общей безопасности» с более широкими полномочиями, в том числе и цензурными. К 1811 г. в стране установился новый цензурный режим, характер которого во многом зависел от Министерства полиции.
С окончанием войны 1812 г. консервативная политика получит развитие в новом направлении, о чем говорит создание в 1817 г. сводного ведомства — Министерства духовных дел и народного просвещения. Характер новой эпохи в образовании наиболее наглядно передает «Инструкция директору Казанского университета» М. Магницкого 1820 г.: «Душа воспитания и первая добродетель гражданина есть — покорность. Посему послушание есть важнейшая добродетель юности… Посему обязанность директора есть непременно наблюдать, что бы уроки религии о любви и покорности были исполняемы на самом деле»{896}.
То есть осознанно в этих целях Александр I впервые начал издавать Новый Завет и Библию на русском языке и языках других народов, входивших в Российскую империю. До этого службы велись на непонятном для народа церковнославянском языке. Для продвижения своих реформаторских идей Александр I создал даже специальное Императорское Библейское общество. Против просветительско-религиозных инициатив царя выступило духовенство, которое в конечном итоге добилось их отмены. Первая религиозная литература на русском языке появится только после Крымской войны и отмены крепостного права.
Инструкции профессорам астрономии и геологии, изданные в последние годы царствования Александра I, уже предписывали преподавать только те истины, которые в точности соответствовали изложенному в книге Бытия. А директору Казанского университета в частности предписывалось, чтобы он «входил в сношение с полициею для узнания: куда, к кому ходят в город учителя, и что они делают»{897}. Тем не менее, как вспоминал Н. Пирогов, до 1826 г. «болтать, даже и в самих стенах университета, можно было вдоволь, о чем угодно, вкривь и вкось. Шпионов и наушников не водилось…»{898}
Ситуация кардинально изменится с восшествием на престол Николая I. Прежде всего, будет разорвана преемственность в образовании, и оно станет сословным. В 1827 г. был издан указ, запрещавший принимать крепостных в гимназии и университеты, в 1828 г. введен школьный устав, по которому образование делилось на три категории: для детей низших сословий — одноклассные приходские училища; для средних (мещан и купцов) — 3-классные; для детей дворян и чиновников — 7-классные гимназии.
В 1835 г. издаётся новый Университетский устав, ограничивавший автономию университетов, создается университетская полиция{899}. О характере образовательной политики Николая I наглядно говорит следующая динамика: с начала по середину XIX в. количество православных семинарий выросло с 35 до 48, архиерейских школ — с 76 до 223, кадетских корпусов — с 5 до 20. Но основные изменения произошли внутри самих этих учебных заведений. Представление о них давал Н. Лесков в своей книге «Кадетский монастырь», в которой он, рассказывая о своем обучении в Первом Петербургском кадетском корпусе во времена Николая I, вспоминал, что не только прежняя кадетская библиотека, но и музей были закрыты, а за обнаружение у кадета книги ему полагалось 25 розг. Весь курс русской истории умещался едва ли не на 20 страницах.
Не случайно именно во времена Николая I А. де Кюстин приводил исторический анекдот, в котором Екатерина II писала: «Дорогой князь, не надо жаловаться, что у русских нет желания учиться; школы и учреждения не для нас, а для Европы, ВО МНЕНИИ КОТОРОЙ НАМ НАДОБНО ВЫГЛЯДЕТЬ ПРИСТОЙНО; в тот день, когда крестьяне наши возжаждут просвещения, ни вы, ни я не удержимся на своих местах»… «За точность слов я не ручаюсь, — писал А. де Кюстин, — но могу утверждать, что в них выражена подлинная мысль государыни»{900}. Николай I на 30 лет намертво закупорил Россию, оберегая ее от всяких дуновений слов и мыслей, способных поколебать существующий порядок вещей[86].
В 1826–1828 гг. принимается новый цензурный устав, который был еще дополнительно усилен в 1837 г. установлением контроля над цензорами. В случае «недосмотра» цензора могли отправить в ссылку. Издателей отправляли и до этого, например, в ссылку был отправлен Надеждин за издание писем П. Чаадаева. В 1849 г. Ф. Достоевский был осужден к смертной казни (заменена каторгой) только за недонесение о чтении письма Белинского к Гоголю{901}. Цензурных ведомств расплодилось столько, что их количество стало едва ли не превышать количество выходящих в России журналов. Не случайно период 1848–1855 гг. историки называют «эпохой цензурного террора».
Смерть Николая I и отмена крепостного права, казалось, открыли плотину, за которой долгие годы копились и сдерживались жизненные силы. Вот как описывал настроения прогрессивных современников той эпохи Ф. Достоевский: «в обществе постигалась, наконец, полная необходимость всенародного образования… Грамотность — прежде всего, грамотность и образование усиленные — вот единственное спасение… задыхаемся от недостатка его и похожи на рыбу, вытащенную из воды на песок»{902}. Именно с этого времени начнется стремительный рост государственных расходов на образование.
Однако противники просвещения не исчезнут: отношение к образованию российской дворянской элиты Н. Некрасов передавал в своей поэме «Медвежья охота» в 1866 г.:
Барон фон дер Гребен
Когда природа отвечать не может
Потребностям, которые родит
Развитие, — оно беды умножит
И только даром распалит.
Князь Воехотский
Вы угадали мысль мою: нелепо
В таких условьях просвещать народ.
На почве, где с трудом родится репа,
С развитием банан не расцветет.
Нам не указ Европа: там избыток
Во всех дарах по милости судеб;
А здесь один суровый русский хлеб
Да из него же гибельный напиток!
И средства нет прибавить что-нибудь!
Болото, мох, песок — куда не взглянешь!
Не проведешь сюда железный путь,
К путям железным весь народ не стянешь…
Здесь мужику, что вышел за ворота,
Кровавый труд, кровавая борьба:
За крошку хлеба капля пота —
Вот в двух словах его судьба!
Его сама природа осудила
На грубый труд, неблагодарный бой
И от отчаянья разумно оградила
Невежества спасительной броней…{903}
Не случайно с восшествием на престол Александра III начатая в его эпоху реставрация крепостничества коснется и просвещения. Были введены новые ограничения для печати и библиотек. Были закрыты многие издания, упразднена автономия университетов, начальные школы были переданы Святейшему Синоду. Образование вновь стало сословным. Государство тем самым стремилось, по словам А. Грациози: «изолировать или сегрегировать российское крестьянство, как от гражданского общества, так и от политического ядра… ради гарантии политической стабильности»{904}.
Пример подобной сегрегации давал циркуляр Министра народного просвещения, 1887 г.: «Озабочиваясь улучшением состава учеников гимназий и прогимназий, я нахожу необходимым допускать в, эти заведения только таких детей, которые находятся на попечении лиц, представляющих достаточное ручательство в правильном над ними домашнем надзоре и в предоставлении им необходимого для учебных занятий удобства. Таким образом, при неуклонном соблюдении этого правила гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детей коих, за исключением разве одаренных необыкновенными способностями, вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат, и через то, как доказывает многолетний опыт, приводить их к пренебрежению своих родителей, к недовольству своим бытом, к озлоблению против существующего и неизбежного, по самой природе вещей, неравенства имущественных положений»{905}.
