Милтон Фридман - О свободе
Идея особенных гарантий некоторых основных прав и свобод: «свободы, собственности, безопасности и права сопротивляться насилию», а также свободы мнений, речи, собраний, печати, — впервые проявившаяся в ходе американской революции, на деле есть только применение общего принципа либерализма к некоторым правам, считавшимся особенно важными. Воплотившись в перечне прав, идея оказалась не столь далеко идущей, как исходный принцип.
То, что мы имеем дело именно с применением общего принципа, видно из того, что ни одно из этих основных прав не истолковывается как абсолютное, но все они действуют только в рамках общих законов. Но поскольку, согласно самой общей формуле принципа либерализма, всякое принуждение со стороны государства должно иметь целью только соблюдение таких общих норм, все основные права, внесенные в любые каталоги или любые билли о правах, и многие другие, никогда не попадавшие ни в какие документы, могли бы быть гарантированы одной-единственной статьей, фиксирующей этот общий принцип.
То, что верно для экономической свободы, истинно и для всех других свобод: они гарантированы, когда деятельность индивида ограничена не особенными запретами (или необходимостью особых разрешений), но только общими, ко всем в равной мере приложимыми правилами.
В своем первоначальном смысле принцип разделения властей есть приложение того же общего принципа (правда, только до тех пор, пока в триумвирате основных ветвей власти — законодательной, судебной и административной — термин «закон» понимается в узком смысле, как это заведомо и было у первых сторонников этого принципа, т. е. в смысле общих норм справедливого поведения). Пока законодательное собрание может принимать законы только в узком смысле, суды смогут требовать подчинения (а правоохранительные органы смогут принуждать к подчинению) таким общим нормам поведения.
Но все это так только до тех пор, пока власть законодателей ограничена принятием законов в узком смысле (как оно и должно бы быть, по мнению Джона Локка); но все меняется, когда законодатели получают возможность принимать любые кажущиеся подходящими декреты, а любые действия администрации, узаконенные таким образом, начинают считаться законными. Там, где обладающее законодательными полномочиями собрание представителей превращается, как это случилось во всех современных государствах, в высшую власть, которая управляет конкретными действиями исполнительной власти, а разделение властей начинает просто означать, что администрация не должна делать ничего, на что не уполномочена таким законом, там исчезает положение, когда свобода ограничена только законами в прямом смысле слова, в котором этот термин использовался теорией либерализма.
Содержавшееся в первоначальной концепции разделения властей ограничение власти законодателей предполагало, кроме того, отказ от идеи любой неограниченной, или суверенной власти, или по крайней мере от представления о праве государства делать что угодно. Ясно выраженный Джоном Локком и вновь и вновь появляющийся в позднейшей либеральной традиции отказ признавать законность такой суверенной власти есть один из основных моментов противостояния с утвердившимися концепциями правового позитивизма. Либералы не считают логически оправданным выводить всю законную власть из единого суверенного источника или любой организованной «воли» на том основании, что такое ограничение всякой организованной власти может быть обеспечено состоянием общественного мнения, которое отказывает в признании любой власти (или организованной воли), предпринимающей действия, которое это общественное мнение не считает законным. Либералы верят, что даже такая сила, как общественное мнение, при всей неспособности быть источником властных предписаний, все-таки может свести законную власть всех государственных органов к действиям, обладающим некоторыми общими свойствами.
11. Либерализм и справедливость
С либеральной концепцией права тесно связана либеральная концепция справедливости. В двух важных отношениях она отличается от той, что принята ныне: она основывается на вере в возможность открыть объективные, независящие от частных интересов нормы справедливого поведения; и ее интересует только справедливость поведения человека, или нормы, управляющие им, а не конкретное воздействие такого поведения на положение отдельных людей или групп. В противоположность социализму, либерализм ориентирован на коммутативную, а не на так называемую дистрибутивную (распределительную) или, как теперь чаще говорят, «социальную» справедливость.
Вера в существование норм справедливого поведения, которых нельзя изобрести, но можно обнаружить, покоится на том факте, что подавляющее большинство таких правил, бесспорно, действовало всегда и везде, и что любое сомнение в справедливости какой-либо нормы следует разрешать в контексте всего набора правил, принимая только те, которые совместимы со всеми другими. Иными словами, каждое правило должно служить формированию того же абстрактного порядка действий, как и все остальные, и оно не должно противоречить требованиям всех остальных норм. Справедливость каждого правила следует проверять по тому, является ли оно универсально применимым — в этом случае оно доказывает свою совместимость со всеми другими.
Часто утверждают, что вера либерализма в справедливость, независящую от частных интересов, вытекает из окончательно отвергнутой современной мыслью концепции естественного права. Но о зависимости от веры в естественное право можно говорить только в очень особом смысле слова, и тогда уж будет неверно, что правовой позитивизм опроверг эту концепцию. Спора нет, нападки правового позитивизма немало сделали для дискредитации значительной части традиционных либеральных верований. Предметом конфликта между учениями является утверждение правового позитивизма, что всякий закон есть (или должен быть) продукт (преимущественно произвольной) воли законодателя. Но раз признаны общие принципы самоподдерживающегося порядка, основанного на частной собственности и договорном праве, тогда внутри системы общепризнанных правил в силу общесистемной логики возникнут определенные вопросы и потребуются конкретные ответы — и подходящие ответы придется скорее открывать, чем произвольно устанавливать. Именно этот факт отражается правовой концепцией, что «данные обстоятельства» требуют применения этой конкретной нормы, а не всех других.
Идеал распределительной справедливости часто привлекал либеральных мыслителей и явился, видимо, одним из главных факторов перехода многих из них от либерализма к социализму. Последовательный либерал должен ее отвергнуть по двум причинам: не существует признанных общих принципов распределения, и их нельзя найти, а даже если бы удалось договориться о таких принципах, они не смогли бы действовать в обществе, производительность которого определяется тем, что свободные люди используют собственные знания и способности для достижения собственных целей. Гарантирование определенного дохода в качестве вознаграждения за определенные, измеренные любым способом достоинства или потребности требует совсем иного общественного порядка, чем тот спонтанный порядок, который возникает, когда люди ограничены только общими нормами справедливого поведения. Для этого требуется порядок (лучше сказать, организация), в котором человек принужден служить общей единой иерархии целей, и где ему приходится делать то, что требуется утвержденным планом действий. Если спонтанный порядок не служит какой-либо единой иерархии потребностей, но просто создает наилучшие условия для достижения множества индивидуальных целей, то организация предполагает, что все служат одной системе целей.
