Тайлер Коуэн - Среднего более не дано. Как выйти из эпохи великой стагнации
Мальтузианская модель мира вовсе не означает падение уровня жизни для всех — ведь машинами кто-то владеет, и их владельцы — люди состоятельные, поскольку машины в состоянии производить большие объемы товаров и услуг при крайне низкой их себестоимости. А вот если бы каждый имел долевое участие во владении машинами, то это, скорее, была бы не антиутопия, а утопия. Как альтернативный вариант — долевое участие во владении машинами имеет правительство, использующее прибыль для поддержки малообеспеченных граждан, которые не успели вовремя вложить свои средства в машины или не могут найти работу вследствие конкуренции со стороны машин. Такие правительства возьмут на себя обязательства государственных попечителей наподобие того, что мы наблюдаем сегодня в небольших нефтедобывающих странах, население которых живет за счет прибыли от продажи нефти.
Рассмотрение таких радикальных сценариев развития может помочь нам в выявлении определенных тенденций, например таких, что ведут к снижению заработной платы многих категорий трудящихся (что уже освещалось в предыдущих главах применительно к рынку физического труда). Публикация Робина заставляет задуматься. Однако мною рассматривается гораздо менее отдаленное будущее и более скромные изменения. Анализ Робина может быть применим к более отдаленной перспективе — возможно, к эпохе, отстоящей от нашей на сотни лет. В ближайшие же лет пятьдесят или немногим больше значительно актуальнее будет модель стиля «адванс». Применение большинства технологий искусственного разума по-прежнему требует участия со стороны человека, и эти технологии, несмотря на их широкое распространение, не смогут заменить человека полностью. Вместо этого умные машины заменят собой лишь часть трудящихся, и процесс этот будет медленным и прерывистым.
Наиболее радикальная гипотеза о технологическом будущем, известная как «технологическая сингулярность», была выдвинута Рэймондом Курцвейлом. Курцвейл полагает, что человечество сможет сканировать мозг и загружать соответствующую информацию на компьютеры. Одновременно будет существовать множество копий одного и того же «индивида», и предположительно они смогут существовать довольно продолжительное время. При этом множественность копий делает вероятность гибели «индивида» при поломке системы маловероятной. Я слышал, как некоторые из последователей Курцвейла высказывали предположения, что подобный сценарий реализуется уже в ближайшие пятьдесят лет. При этом публикации самого Курцвейла данные предположения только поощряют. Судя по всему, личностям, существующим в цифровом виде, можно будет придавать дополнительные способности, что позволит им сочетать лучшие черты человеческого и машинного разума.
Подозреваю, что подобная система никогда не будет жизнеспособной хотя бы потому, что человеческий мозг слишком тесно связан с человеческим телом и потому, что он слишком зависит от тела в том, что касается получаемых данных и питательных веществ. Например, учеными производится исследование того, насколько наш мозг зависит от желудка (слова «думаешь не головой, а пищеводом» гораздо ближе к истине, чем можно было бы того ожидать) и насколько обработка им информации зависит от более общего взаимодействия с телом и внешней средой. Для того чтобы привести в действие мысли, подкреплять и обогащать их, необходимо, чтобы тело двигалось и взаимодействовало с внешней средой. Это значит, что «копирование мозга» потребует создания целостного функционального тела (или значительной его части), а не просто абстрактного, цифрового «мозга в бочке».
И когда такой момент наступит, мы задумаемся, а не легче ли начать с тела и мозга, которые у нас уже есть, и сделать их более эффективными за счет союза или интеграции с машинами. Модель «адванс» представляется более экономичной, а большинству людей — еще и более удобоваримой, чем утопический проект Курцвейла о существовании цифровых копий человеческого мозга. Действия разработчиков машин будут направляться экономическими стимулами, в частности тенденцией к созданию связок «человек—машина». В результате их работа будет направлена на создание машин, дополняющих собой человеческий разум, а не способных запечатлеть его или подражать ему. Желание добиться бессмертия подтолкнет некоторых из нас к попыткам создать свои цифровые копии, однако для большинства людей подобный прием способен победить смерть не больше, чем ксерокопирование паспорта или поддержка личной интернет-страницы после кончины.
В действительности интернет-страницы многих людей продолжают поддерживаться и после их смерти, однако подобное косвенное бессмертие не имеет психологической притягательности для достаточно большого числа людей, чтобы в данной области были произведены серьезные исследования и сделаны значительные инвестиции. Мне-то уж точно это не будет нужно.
Следует ли ожидать того, что однажды ученые впрыснут нам в мозг тысячи мини-роботов, способных сделать высокоточные фотографии определенных областей мозга, а затем объединить эти фотографии в некую копию, способную хранить полученную информацию — и все это до того, как «Чикаго Кабз» выиграют Национальную бейсбольную лигу еще раз? Мое мнение: нет.
Несмотря на различия, все эти радикальные сценарии имеют и ряд общих черт. Они предлагают нам картины миров, которые в сегодняшнем нашем положении мы были бы не в состоянии контролировать, на которые были бы не в состоянии повлиять или хотя бы отчетливо себе представить. Ими предлагаются картины миров, которые мы не можем исследовать опытным путем и для которых мы не можем подобрать прямые параллели с миром сегодняшнего дня. Они напоминают собой религиозные аллегории, предлагающие смесь концепций спасения, восстания из мертвых, разрушения существующего мира и бессмертия. Принимая во внимание привлекательность подобных басен, я подозреваю, что данные радикальные сценарии подкупают именно своим апеллированием к эмоциональной составляющей человека, являя собой подобие религии для людей, увлеченных миром компьютеров. Давайте отбросим подобную набожность.
Конвергенция «человек-машина»
Хорошо, допустим, существование в виде оцифрованного мозга нам не грозит. Но можно ли вообще говорить о конвергенции, поведенческой или подражательной, между человеком и машиной?
Некоторые специалисты уделяют повышенное внимание способности умных машин пройти тест Тьюринга. Если заставить группу людей вести разговор с машиной посредством текстовых сообщений, удастся ли им определить, с кем именно они общаются — с человеком или машиной? Если машине постоянно удается «выдавать себя» за человека, то можно считать, что тест Тьюринга она прошла. Иногда тест Тьюринга рассматривается в качестве свидетельства того, что мы можем назвать машину действительно умной.
