Коллектив авторов - В тени регулирования. Неформальность на российском рынке труда
Анализ показал, что даже при использовании одной и той же базы данных (в данном случае РМЭЗ) оценки неформальной занятости варьируются в широком диапазоне в зависимости от выбора того или другого определения. При использовании количественного подхода доля неформально занятых для 2009 г. составила 10,8 %, при использовании контрактного – 13,7 %, при использовании социального – 12,4 %, но при использовании комбинированного оказалась примерно вдвое больше – 24,1 % [Капелюшников, 2012].
Сравнение альтернативных определений показало также, что они охватывают во многом разные, лишь частично пересекающиеся кластеры рабочих мест. «Ядро» неформальной занятости, состоящее из работников, которые могут классифицироваться как неформальные по всем четырем определениям, крайне мало – всего лишь 2,5 % от общей численности занятых. В то же время почти 30 % могли классифицироваться как неформальные в соответствии с хотя бы одним каким-либо критерием. Эти оценки еще раз подчеркивают, насколько неоднородный конгломерат занятых работников может скрываться за термином «неформальная занятость».
При смене определений иными оказывались не только масштабы неформальной занятости, но менялся и ее социально-демографический профиль. Доминирующими в структуре неформальной занятости в зависимости от выбранного подхода нередко становились противоположные социально-демографические группы. Отсюда в исследовании делается вывод, что любые обобщения относительно преобладания в ее составе тех или иных социально-демографических групп должны делаться с большой осторожностью и с указанием критериев выделения неформально занятых, а также проверяться на методологическую устойчивость [Там же].
Наш краткий обзор свидетельствует, что картину российской неформальной занятости нельзя считать «робастной» к выбору альтернативных определений. Похоже также, что в случае России методологическая неустойчивость показателей неформальной занятости оказывается даже сильнее, чем в случае других стран (к примеру, латиноамериканских). Не менее важно, что, как мы могли убедиться, в работах по российскому рынку труда чаще всего используются специфические критерии выделения неформально занятых, отклоняющиеся от стандартов, рекомендуемых в международной статистической практике. Как следствие внутренней неоднородности неформальной занятости и многообразия ее определений, большинство имеющихся оценок по России оказываются плохо сопоставимыми с аналогичными оценками по другим странам и, строго говоря, могут лишь ограниченно использоваться в целях межстрановых сопоставлений[47].
2.5. Заключение
Как показал наш анализ, «многоликость» неформальности на рынке труда создает многочисленные сложности для исследователей. Каждый ее «образ» требует своего угла зрения, определения и соответствующих данных. Полное же сочетание всех «ликов» в одной исчерпывающей формуле оказывается труднореализуемой задачей. При этом в экономике сохраняется тенденция к дальнейшему усложнению регулирования на рынке труда, что ведет к появлению все новых типов неформальности.
В последние 20 лет МОТ приложила значительные усилия к тому, чтобы привести исследователей и политиков к общему знаменателю в понимании и измерении неформальности на рынке труда. За это время пройден путь от «занятости в неформальном секторе» к «неформальной занятости» и от производственного подхода к легалистскому. Показатели неформальности – пусть они пока и не стали совершенными и однозначными – заняли свое место в международных базах данных и вошли в стандартный набор индикаторов, используемых при анализе ситуации на рынке труда.
Доступные нам межстрановые оценки неформальности – при всей своей условной сопоставимости – позволяют сделать несколько выводов.
Во-первых, страны очень сильно различаются между собой по этим показателям. Тогда как в наиболее развитых странах ОЭСР доля неформальных работников составляет считанные проценты, в слаборазвитых странах Африки такие же одинокие проценты приходятся на формальных. Степень формализации сильно коррелирует с уровнем экономического развития, измеряемого с помощью душевого ВВП.
Во-вторых, анализ показывает, что разброс в количественных оценках вовлеченности российских работников в неформальную занятость, получаемых различными исследователями, достаточно велик – от чуть более 5 % до почти трети. В результате, если мы попытаемся проранжировать различные страны по уровням наблюдаемой в них неформальной занятости, место России в этом списке будет смещаться вверх или вниз в зависимости от того, какой из этих результатов мы сочтем более корректным. Минимальные оценки предполагают, что в данном отношении российская ситуация не слишком сильно отличается от ситуации на рынках труда наиболее развитых стран, максимальные – что Россия является страной с внушительной неформальной занятостью, которая хотя и не дотягивает до показателей стран Африки или Латинской Америки, но вполне сопоставима с теми, что наблюдаются в странах Южной Европы (таких как Италия, Испания, Португалия или Греция).
В-третьих, наш обзор российской практики показывает, что многие российские исследователи отдают предпочтение разного рода «гибридным» конструкциям, что усиливает гетерогенность того массива работников, который попадает под рубрику неформальной занятости. Как следствие, многие оценки, выполненные для России, оказываются методологически мало сопоставимыми с аналогичными оценками по другим странам.
Напомним, однако, что множественность подходов к определению и измерению неформальной занятости отражает сложность и неоднозначность самого этого феномена. За разными определениями могут стоять и чаще всего стоят разные концептуальные перспективы. Если это так, то тогда вопрос о том, какой из возможных способов оценки неформальной занятости следует считать наиболее адекватным, не имеет большого смысла. Наиболее предпочтительным в зависимости от конкретных задач, которые ставятся в исследовании, может оказаться любой. Можно сказать, что от возможности экспериментировать с различными подходами анализ феномена неформальной занятости только выигрывает[48].
Литература
Гимпельсон В. Е., Зудина АА. «Неформалы» в российской экономике: сколько их и кто они?: препринт WP3/2011/06. М.: Изд. дом НИУ ВШЭ, 2011.
Горбачева Т. Л., Рыжикова З. А. Методологические подходы измерения занятости в неформальном секторе экономики // Вопросы статистики. 2002. № 4.
Горбачева Т. Л., Рыжикова ЗА. Теоретические и практические аспекты измерения занятости в неформальной экономике // Вопросы статистики. 2004. № 7. С. 30–39.
