Василий Галин - Политэкономия войны. Как Америка стала мировым лидером
Что касается Ф. Рузвельта, то, по мнению хорошо знакомого с ним репортера Saturday Evening Post Ф. Дэвиса, президент считал, что «революционное движение 1917 г.» в России закончилось и что будущее связано с «прогрессом в рамках эволюционного конституционного пути»{518}. Сам Рузвельт говорил Буллиту: «Билл, я не оспариваю факты, предоставленные тобой, они точны. Я не оспариваю логику твоих рассуждений. Просто интуиция мне подсказывает, что Сталин не такой человек. Гарри говорит, что он не такой и ему ничего не надо, кроме безопасности своей страны, и я думаю, что, если я дам ему все, что в моих силах, и ничего не попрошу взамен, noblesse oblige, он не станет пытаться что-нибудь аннексировать и будет сотрудничать со мной во имя мира и демократии во всем мире». Буллит напомнил президенту: «Говоря о noblesse oblige, вы говорите не о герцоге Норфолке, а о кавказском бандите, который знает только одно: если ты отдал ему что-то просто так, значит, ты осел. Сталин верит в коммунистические принципы, в мировую победу коммунизма». Рузвельт ответил: «Билл … ответственность за это несу я, а не ты; и я буду действовать по интуиции».
Посол Дж. Дэвис полностью разделял взгляды Рузвельта и «считал, что коммунистическая идеология не изменит человеческую природу и не создаст новый тип человека. Он также полагал, что русский национализм поднимает голову, что только он является значительной национальной силой»{519}. Дж. Дэвис «проводил параллели между Соединенными Штатами и Советским Союзом, угадывая в последнем сходство с сельской Америкой XIX века, приступающей к индустриальной революции и борющейся за реализацию своих демократических чаяний»{520}.
Объясняя свою позицию по отношению к СССР госсекретарю Халлу, Дж. Дэвис заявлял, «что не хочет, чтобы советские власти считали, что «представители капиталистических стран «сбиваются в шайку», направленную против Советского Союза». Кроме того, утверждал он, дипломатический корпус — антисоветский»{521}. Действительно весь американский дипкорпус в России встал против Дэвиса. По мнению Боулена, Дэвис был «высокомерно несведущ даже в самых элементарных реалиях советской системы и ее идеологии»{522}. Дэвис был не единственной персоной, в американском посольстве в Москве, подвергшейся критике: по словам Д. Данна, «Буллит, Гендерсон и Боулен не доверяли Феймонвиллу… «худой, розоволицый человек с пробивающейся сединой и явным пророссийским уклоном»»{523}.
О том, какие практические задачи лежали перед американскими послами в России, говорит инструкция, данная в 1936 г. Дэвису при назначении его в Москву, Рузвельтом и С. Уэллесом, новым заместителем госсекретаря. Дж. Дэвису предстояло попытаться развеять натянутую атмосферу, образовавшуюся за время пребывания в Москве Буллита… Во-вторых, он должен был попытаться уладить вопрос о долгах в соответствии с формулой, выработанной в период Соглашения Рузвельта-Литвинова… В-третьих, он должен был договориться о торговом соглашении, которое позволит Советскому Союзу делать закупки в США. В-четвертых, он должен дать оценку военной, экономической силы Советского Союза, определить слабые места. Наконец, он должен определить позицию советских властей по отношению к Гитлеру и его политике в случае войны в Европе»{524}.
Вопрос войны к этому времени уже вышел из области теории, разговор был только о сроках. К ней готовились не только в Европе… Ф. Рузвельт в то время убеждал советского Наркома иностранных дел: «Вы, господин Литвинов, зажаты между самыми агрессивными странами мира — Германией и Японией… После моих разговоров с Шахтом я уверен, что движение Гитлера на Восток — дело решенное… Ни вам, ни нам не нужны территориальные завоевания. Значит, мы должны вместе встать во главе движения за мир… Предотвратить угрозу, исходящую от них, вы можете только вместе с Америкой… Воевать, правда, Америка не будет, потому что ни один американец не пойдет на это, но моральную поддержку окажем вам всегда… Конечно, вначале надо договориться о ваших долгах… ваша пропаганда… И вы обязаны принять ответственность за Коминтерн! Мы должны обсудить приемлемую формулу. От меня этого требуют противники признания СССР»{525}.
Мнение антирузвельтовской оппозиции отражали слова Буллита, который уже переходил к открытым военным угрозам: «Если нападение Японии снова представится вероятным или если мы приступим к развитию определенного взаимопонимания с Японией, то советское правительство быстро поймет, что наши требования по долгам очень обоснованны»{526}.
Война в Китае уже шла полным ходом приближаясь к границам СССР. У. Додд в ноябре 1935 г. указывал в разговоре с Буллитом, что: «если бы эти страны (Англия, Франция, США и СССР) заявили протест и пригрозили Японии бойкотом, война была бы остановлена». Буллит ответил, что «России нечего и пытаться удержать полуостров, выдающийся в Японское море у Владивостока. Его скоро захватят японцы. Я (Додд) спросил: — Вы считаете, что если Германия добьется своего, то Россия с ее 160-миллионным населением должна быть лишена доступа к Тихому океану и оттеснена от Балтики? Он сказал: О, это не имеет никакого значения. Я (Додд) не мог удержаться и сказал: — Вы должны знать, что такое отношение к России на протяжении последних двухсот лет было причиной многих войн»{527}.
Спустя четыре дня после встречи с Доддом, в беседе с советским дипломатом Буллит отмечал: «все говорят о предстоящей войне, и я лично думаю, что война очень вероятна, и я бы держал пари… за то, что в течении ближайших лет Союз будет вовлечен в серьезную войну…»{528}. Через год Буллит заявит о необходимости провалить переговоры о «заключении франко-советского договора о мире… хотя, как… говорил английский посол, это была лучшая возможность обеспечить мир в Европе»{529}. Одновременно, отмечал редактор и владелец парижской газеты «Ле матен» М. Кнехт, Буллит «добивался заключения франко-германского союза»{530}. Того самого, заключения, которого добивался один из идеологов фашизма и «крестового похода» на Россию — вице-канцлер третьего рейха Ф. Папен.
К этому времени «еще до отъезда из Москвы» по свидетельству вашингтонской прессы и очевидцев, Буллит «стал приверженцем фашизма». У Додд связывал этот факт с тем, что Буллит был «разочарован, убедившись, что русские не выполняют своих обещаний…[57]»{531}. Приверженцами фашизма в те годы становились многие американцы.
Об опасности появления фашизма в Америке предупреждал еще в начале 1935 г. полпред А. Трояновский: «США тоже не застрахованы от реакции, в виде ли фашизма или в каком-либо другом специфически «американском» виде»»{532}. Спустя месяц Трояновский отмечал: «Наряду с силами, стремящимися к сближению с нами, все более растут силы враждебные нам. Это силы реакционные, которые руководствуются теми же настроениями, которыми руководствуется фашистская Германия… Американский легион, разные патриотические организации собирают сотни тысяч подписей для разрыва дипломатических отношений с нами. Херстовская пресса эту компанию поддерживает и вместе с тем распространяет всевозможные слухи об ужасах в Советском Союзе, явным образом натравливая на нас и поощряя войну с нами. В настоящий серьезный момент эта компания не может не рассматриваться как провокация войны»{533}.
В ноябре 1938 г. К. Уманский обращал внимание на «рост культивируемых кругами финансового капитала фашистских настроений в зажиточных кругах мелкой буржуазии, среди которой к тому же «победы» Гитлера в Европе привели к росту профашистских тенденций… Наиболее последовательная часть республиканцев, как это видно из недавней речи Гувера на форуме «Нью-Йорк геральд трибьюн», мечтает о сближении с фашистскими странами и тешит себя иллюзией и надеждой, что европейские агрессоры пойдут против нас»{534}.
«Слухи об ужасах в Советском Союзе» имели под собой реальную почву, и очевидно оказали свое влияние на рост антисоветских, профашистских настроений в США. Правда американские послы связывали репрессии не столько с советской идеологией, сколько с русскими культурными традициями и особенностями Сталина{535}. Например, Буллит, отмечает Д. Данн, полагал, что идущие валом казни следует объяснять паранойей Сталина{536}. В свою очередь Штейнгардт, писал о русских: «Их психология признает только твердость, мощь и грубую силу, отражая примитивные инстинкты и реакции, лишенные сдерживающих начал цивилизации»{537}.
Истоки американского фашизма министр внутренних дел США Г. Икерс предлагал искать не за океаном, а в своей стране: в последнее время (июне 1938 г.) он начал «сомневаться в возможности путем законов и увещеваний сделать «биг бизнес» более разумным. Другие же методы Рузвельту недоступны. Застойная безработица и разорение средних слоев создают резервы для фашизма. За последнее время он, Икерс, стал верить в то, что крах нынешней американской системы привел бы «не к коммунизму, а к фашизму», ибо резервы последнего, как ему сейчас начинает казаться, более многочисленны и монополисты ведут сознательно дело к развязыванию фашизма. Ограничение и регулирование монополий законодательным путем — единственная мера, которую он видит. В успехе ее, впрочем, он не уверен… «У нас вершат дело меньшинства («сосредоточившие в своих руках большинство материальных средств воздействия»). Они управляют народным хозяйством, они же в лице католической иерархии воздействуют на нашу внешнюю политику и срывают социальное законодательство, они же мешают проводить законы, в которых заинтересован народ»»{538}.
