Андрей Аникин - Юность науки
Эти рекомендации до странности напоминают идеи меркантилистов,— разумеется, с учётом всей разницы между современной капиталистической экономикой и той экономикой, которая была в Западной Европе 250—300 лет назад. Шведский учёный Эли Хекшер, признанный специалист по меркантилизму, пишет: «Взгляды Кейнса на экономические явления удивительно похожи на взгляды меркантилистов, хотя его социальная философия совершенно иная…»[18]. Конечно, иная! Кейнс — идеолог современного государственно-монополистического капитализма, а меркантилисты выражали интересы нарождавшейся торгово-промышленной буржуазии эпохи раннего капитализма.
Кейнс выражался прямо. Если он не признавал Маркса, то оп и не делал в его сторону лицемерных поклонов, как некоторые буржуазные учёные. Если он ставил своей задачей ниспровержение «классической доктрины» (под которой он понимал, грубо говоря, концепции саморегулирования и невмешательства государства в экономику), то он объявлял об Этом па первой же странице. Так лее он поступил и с меркантилистами, открыто признав их своими предшественниками. Правда, критики, особенно тот же профессор Хекшер, потом показали, что Кейнс отчасти просто приписывал авторам XVII и XVIII столетий свои собственные идеи, толковал этих авторов, мягко говоря, своеобразно и в удобном для себя смысле. Тем не менее, родство Кейнса с меркантилистами многозначительно. Кейнс сам сформулировал четыре пункта, роднящие его с ними.
Во-первых, меркантилисты, по его мнению, связывали своё стремление к увеличению массы денег в стране с задачей понижения ссудного процента и поощрения инвестиций. Как мы только что видели, это одна из ключевых идей Кейнса. Во-вторых, меркантилисты не боялись повышения цен и считали, что высокие цены способствуют расширению торговли и производства. Кейнс является одним из основателей современных концепций «умеренной инфляции» как средства поддержания экономической активности. В-третьих, «меркантилисты были родоначальниками… представления о недостатке денег как о причине безработицы»[19]. Кейнс выдвинул идею, что увеличение количества денег путём кредитной экспансии банков и дефицитов государственного бюджета может быть важнейшим орудием борьбы с безработицей. В-четвертых, «меркантилисты не обманывались насчёт националистического характера их политики и её тенденций к развязыванию войны»[20]. Кейнс считал, что протекционизм может помочь в данной стране разрешению проблемы занятости и выступал за экономический национализм.
К этому надо бы добавить пятый пункт, который Кейнс считал, видимо, само собой разумеющимся: упор на важную роль государства в экономике.
Выше говорилось, что в конце XIX в. буржуазная политическая экономия окончательно отказалась от трудовой теории стоимости и других теоретических основ классической школы. Теперь она отказалась и от экономической политики, вытекающей из учения классиков буржуазной политической Экономии. Коренная причина этого — обострение противоречий капитализма. В усилении государственного вмешательства буржуазные экономисты ищут способа смягчить эти противоречия. А концепцию всесилия государства в экономике в прошлом наиболее полно выразил меркантилизм. Отсюда и родство.
Не вся современная буржуазная политическая экономия пошла по пути кейнсианства. Имеются целые школы, отрицающие необходимость усиления государственного вмешательства в экономику. Они выступают за «свободу частного предпринимательства», против инфляционных увлечений кейнсианцев. Такие авторы иногда называют попытки государственного воздействия на экономику, на производство и занятость «неомеркантилизмом», вкладывая в этот термин отрицательный смысл. В их понимании любое такое государственное воздействие ведёт к ущемлению свободы личности и не соответствует «западным идеалам». Эти критики «неомеркантилизма» не видят того, что (может быть, бессознательно) выражают своими теориями кейнсианцы: усиление роли современного буржуазного государства в экономике есть объективная закономерность. Иначе капитализм уже не может справиться с порождёнными им силами.
С другой стороны, кличкой «неомеркантилизм» бросается тень на экономическую политику молодых развивающихся государств. Государственный сектор в экономике, народнохозяйственные планы и программы именуются неомеркантилизмом. Защита национальной промышленности с помощью таможенных тарифов и других мер тоже неомеркантилизм. Двусторонние торговые соглашения, финансирование индустриализации путём государственных займов, регулирование цен и ограничение прибылей монополий — опять и опять неомеркантилизм.
А как же могут развиваться эти страны? На основе свободы торговли, т. е. свободы действий иностранных монополий, при благожелательном невмешательстве государства. Тогда, очевидно, не будет неомеркантилизма. Но тогда не будет и независимого экономического развития, ибо именно эти условия консервируют отсталость и зависимость!
Глава третья.
Достославный сэр Уильям Петти
Современниками Томаса Мана были Шекспир и Бэкон — великие новаторы в искусстве и науке. Новатор в политической экономии — Уильям Петти — явился через поколение. Замечательные же люди среднего между ними поколения, родившиеся на рубеже XVI и XVII столетий, были воинами и проповедниками. Вождь и герой умеренной буржуазии Оливер Кромвель и его более левый политический соперник Джон Лилберн выступали с мечом в правой и с библией в левой руке. Политическая и социальная революция в XVII в. в силу тогдашних исторических условий приняла религиозное обличье, она оделась в суровый костюм пуританства.
В кромвелевском протекторате буржуазия исчерпала свою революционность и в 1660 г. в союзе с новым дворянством опять посадила на престол династию Стюартов в лице Карла II, сына казнённого короля. Произошла Реставрация. Но Это была уже не та монархия: революция не прошла даром. Буржуазия укрепила свои позиции за счёт старого феодального дворянства.
За революционное 20-летие (1641—1660 гг.) выросло и новое поколение людей, на образ мыслей которых революция наложила сильный, хотя и весьма разный, отпечаток. Политика и религия (а они были неразрывно связаны) в какой-то мере вышли из моды. Людям, юность которых пришлась на 40-е и 50-е годы, претили схоластические споры, в которых библия служила главным источником аргументов. От революции они унаследовали другое: дух буржуазной свободы, разума и прогресса. Яркое созвездие талантов засияло в науке. Звёздами первой величины были физик Роберт Бойль, философ Джон Локк и, наконец, великий Исаак Ньютон.
К этому поколению и кругу людей принадлежал Уильям Петти, по выражению Маркса, «отец политической экономии и в некотором роде изобретатель статистики»[21].
Петти шагает сквозь века
Петти был если не знаменит, то хорошо известен уже при жизни. Мак-Куллох писал в 1845 г., что «сэр Уильям Петти был одной из самых замечательных личностей XVII столетия». Более того, он прямо называл Петти основателем трудовой теории стоимости и проводил от него прямую линию к Рикардо.
И все-таки Уильям Петти был в полной мере открыт для науки лишь Марксом. Только Маркс, по-новому осветив всю историю политической экономии своим материалистическим и классовым анализом, показал подлинное место, которое занимает в ней гениальный англичанин. Петти — родоначальник буржуазной классической политической экономии, которая перешла к анализу внутренних закономерностей капиталистического способа производства, к поискам закона его движения.
Маркса сильно привлекала эта яркая и своеобразная личность. «Петти чувствует себя основателем новой науки…», «Его гениальная смелость…», «Оригинальным юмором проникнуты все сочинения Петти…», «Само заблуждение Петти гениально…», «Настоящий шедевр по содержанию и по форме» — эти оценки из разных произведений Маркса дают представление о его отношении к «гениальнейшему и оригинальнейшему исследователю-экономисту»[22].
Ещё Мак-Куллох отметил довольно странный факт в судьбе литературного наследия Петти. При всей важности его роли, сочинения Петти никогда не издавались полностью и существовали лишь в старых разрозненных изданиях, ставших к середине XIX в. библиографической редкостью. Мак-Куллох заканчивал свою заметку о Петти скромным пожеланием: «Благородные потомки Петти, к которым перешли как немалая доля его таланта, так и его поместья, не могли бы воздвигнуть лучший монумент его памяти, чем издание полного собрания его трудов».
Но «благородные потомки» Петти — графы Шелберны и маркизы Лэнсдауны — отнюдь не горели желанием выставлять на всеобщее обозрение своего предка, который был сыном небогатого ремесленника, приобрёл богатство и дворянство не слишком благовидным способом и, по словам одного нового биографа, имел «громкую, но сомнительную репутацию». Этот же биограф (Эмиль Страус) отмечает, между прочим, что и в середине XX в., в фамильном архиве Лэнсдаунов оставалось много неизвестных трудов Петти.
