Сергей ГОРОДНИКОВ - ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ РУССКОГО НАЦИОНАЛИЗМА
Очевидно, что подавляющее большинство выплывающих в таких условиях на поверхность “фирмачей”, “коммерсантов” и “финансистов”, “биржевиков” и дорвавшихся до власти радетелей буржуазных свобод в здоровом обществе называют просто сволочью. В основной массе люди эти без морали и принципов, без идеалов и общественных идей, асоциальные по всем меркам, деятели и дельцы космополитического склада мировоззрения, без культуры и цивилизационной принадлежности. Но именно в их среде вызревает инстинкт коммерческого интереса, объединяющий их в партийнообразные группировки со все более осознанными требованиями к власти. Этот интерес и начинает зарождать подлинную власть и зачатки буржуазно-государственного порядка.
Интерес этот политически неопытен, а потому нагл и требователен до безрассудства. Он начинает душить и убирать прочь с пути всех противников. Инстинкт подсказывает ему, что самый опасный враг — промышленная буржуазия. И пока она слаба и бессильна, он стремится разрушить основу ее экономической и политической самостоятельности, товарное производство, вплоть до разрушения оборонного, военного производства; он любыми мерами стремится прибрать ее к рукам, подчинить своим задачам и целям, чтобы без помех все превращать в источник роста спекулятивно-коммерческого капитала. Из этого вытекает его оголтелая компания с требованием структурной перестройки промышленности. И он добивается такой перестройки!
Ради утверждения своего господства, когда он еще грабит только собственный народ, внутренний рынок, он готов вообще разрушить производство как таковое, искренне готов превратить страну в сырьевой придаток других, более эффективных экономических структур, более сильных промышленных государств. Не потому что он выполняет чье-то злонамеренное внешнее задание, а только потому, что это обеспечивает ему максимальный объем торгово-спекулятивных посреднических операций! На этом этапе он захватывает, либо устанавливает финансовый контроль над средствами массовой информации и “отупляет” дух страны навязыванием ей самых примитивных стереотипов общества буржуазного потребления, так как это позволяет покупать “там” дешевый и даже бросовый ширпотреб, а продавать его “здесь” втридорога. Порнография нужна ему для тех же целей. На этом этапе он грабит собственную страну безудержно и беспощадно.
Но вот эта сволочь награбила, наворовала, развратила народ, отобрала у него, что смогла, втоптала в грязь историческое самосознание и социальную, профессиональную этику производства. Начинается массовая люмпенизация молодежи, так как заниматься производством становится невыгодно и не престижно. Бандитизм и социальное разложение разрастаются раковыми опухолями, набирают угрожающий коммерческому интересу размах. Покупательная способность населения неуклонно падает, а транспортная структура, структура добычи сырья подают признаки изношенности, тревожные признаки гигантского обвала. На горизонте появляется и маячит угроза социального взрыва с его кличем: “Грабь награбленное!” Для защиты хищнически приобретенного коммерческого капитала его владельцы осознают необходимость усиления исполнительной власти и требуют этого, выступая уже как вполне созревший к организованности класс.
Коммерческий интерес на этом этапе практически уже установил контроль над властью, ему нет противовеса, а потому власть не может вырваться из его объятий, и реальная демократия ему больше не нужна. С одной стороны, ему все же необходимы гарантии буржуазных свобод, которые позволили ему стать тем, чем он стал, и этой задаче должны служить парламент и конституция, но с другой стороны, ему нужны послушный парламент и покорная конституция. Столкновение практически обслуживающей лишь его политический интерес исполнительной власти и более демократичной власти, законодательной, представляющей гораздо более широкие слои населения страны, становится неизбежным. В этом столкновении уже побеждает не народ, побеждает сила, а сила, безусловно, на стороне торгово-спекулятивного, финансово-ростовщического капитала, у поставленной им и служащей ему верным псом бюрократии.
Парламент разгоняется и протаскивается новая конституция, которая делает исполнительную власть фактически бесконтрольной, тогда как власть законодательную контролируемой, — во всяком случае, не играющей важной политической роли. Народ действительно уходит в отставку с политической сцены. Устанавливается подлинная диктатура коммерческого интереса. Это пик единения правительственной бюрократии и торгово-спекулятивного, бандитски-воровского капитала, их трогательный медовый месяц. Однако медовый месяц кончается, и наступают суровые будни управления захваченной страной, когда больше не надо прятаться, а можно выступать с чисто буржуазным лицом, но ... и с буржуазной ответственностью. Между бюрократией и коммерческим капиталом начинают накапливаться сначала взаимные недовольства, затем ворчливое раздражение, после грызня и склоки, через пару лет приводящие к разводу.
Оказывается, что управлять страной бюрократия без принципов и морали, без патриотизма и идеалов, без чести и государственных идей, — эта бюрократия управлять страной не в состоянии! Но признать этого она никак не желает, цепляясь за власть любой ценой, вплоть до подавления любого активного недовольства посредством полицейской и военной машины. Это преступная власть, потому что она политически бездарна, бесталантна, часто элементарно неумна. Вынужденная решать государственные проблемы для защиты буржуазного класса вообще, она все чаще приходит в столкновение с космополитизмом коммерческого интереса, наступает на его “завоевания”. Ворча и огрызаясь, коммерческий интерес в лице самых крупных и самых агрессивных владельцев капиталов уступает и терпит — власть же его! — надеясь, что в целом все же ему будет лучше, чем в открытом конфликте с бюрократией. Но улучшения не происходит. Наоборот. Инфляция раскручивается виток за витком, обесценивая денежные накопления, заниматься промышленным предпринимательством дураков находится мало, а народные массы, не имеющие средств для получения доходов, нищают, их покупательская способность падает до критической для коммерции отметки, когда подступает мрачная тень множества банкротств, проблем с кредитами, всяких неплатежей, отказов от долговых обязательств и пр.
Единственное, что может спасти коммерческий класс, каким он сложился, — прорыв на рынки других, менее развитых стран. (Так как прорваться на рынки более развитых стран не удается — в более развитые страны можно идти лишь с конкурентоспособной национальной продукцией, а таковой нет, и не предвидится.) Однако в менее развитых странах собственная торгово-спекулятивная среда, которую защищает собственная бюрократия, собственное государство. Значит, чтобы навязать им свои интересы, нужна армия, нужно самосознание державы, — больше того, нужна талантливая и сильная армия, нужна решительная внешняя политика.
