«Адам Смит» - Биржа — Игра на деньги
Кстати, интересно, что никто в театральном мире не называет мистера Эббота «Джордж», и я никогда не слышал, чтобы кто- нибудь назвал мистера Джонсона «Эдвард». Но мистер Джонсон не выставлен на публичное обозрение. Его имя не стоит в названии фонда, как, скажем, имя Джека Дрейфуса. Обычный обитатель Уолл-стрит о нем тоже практически ничего не знает. Моего друга Чарли, имеющего свой собственный ультрамодный фонд, приходится даже убеждать в том, что мистер Джонсон существует. При имени «мистер Джонсон» у него в воображении рисуются образы далекие и таинственные, подобные спрятанной в облаках вершине Килиманджаро или тибетскому гуру, который делится своим Секретом с героем фильма «Лезвие бритвы».
Другие люди тоже имеют компании, заправляющие горами денег, так что дело вовсе не в трех с половиной миллиардах, которые проворачиваются в фондах мистера Джонсона. Отчасти причина коренится в том, что один из фондов мистера Джонсона, «Фиделити Тренд», сумел оправдать свою вывеску «результативного» фонда, заняв первое место среди всех ведущих фондов по результатам первой половины текущего десятилетия. К тому же два фонда мистера Джонсона, «Фиделити Капитал» и «Фиделити Тренд», умудрились удержаться даже в условиях «медвежьего», неуклонно катившегося вниз рынка. В общем и целом, группа мистера Джонсона «Фиделити» имеет одиннадцать фондов — симпатичный и скромный бизнес в три с половиной миллиарда долларов.
Другая причина такого уважительного отношения коренится в том, что мальчики мистера Джонсона, выйдя в мир, неизменно привлекают к себе самое пристальное внимание. Некоторые вообще думают, что мистер Джонсон руководит академией по подготовке финансовых менеджеров. Два года назад Джерри Цай красовался во всех газетах, потому что он основал свой новый фонд, в который люди с ходу влили $274 миллиона — абсолютный рекорд. «Я просто хотел обзавестись собственным маленьким фондом», — сказал Джерри, уходя из «Фиделити Кэпитэл» мистера Джонсона. Теперь у Джерри $450 миллионов, но он до сих пор произносит «мистер Джонсон» таким же тоном, как и все прочие Понимающие Ребята. Немудрено, что таинственная группа «Фиделити» начинает представляться вам, как какая-то средневековая обитель, где соученики под завывание вьюги снаружи поджаривают свои лепешки в пламени очага, радуясь тому, что мистер Чипе так хорошо выучил их греческому, отчего они теперь в состоянии уловить все нюансы в пьесах Эврипида, которые читает им наставник.
В мистере Джонсоне меня покоряет то, что он никогда не говорит о бирже в терминах валового национального продукта, снижения налогов или производства автомобилей. Он говорит о том, как сосуществуют в отдельном моменте реальность и время; о том, есть ли достойные внимания места в книге Алана Уоттса «Мудрость ненадежности»; о том, может ли ажурная отделка на женских юбках что-то значить — и обо всем этом он говорит абсолютно серьезно. Он даже заставил своих аналитиков проверить, не может ли эта отделка на юбках быть индикатором какой-то тенденции.
— Биржа, — говорит мистер Джонсон, — подобна красивой женщине: беспредельно чарующей, бесконечно сложной, всегда переменчивой, неизменно таинственной. Я был поглощен ею без остатка с 1924 года, и я знаю, что это не наука. Это искусство. Теперь у нас есть компьютеры и всякая разная статистика, но биржа все та же, и понять ее не стало ни на йоту легче. Все всегда строится на личной интуиции, на том, чтобы почувствовать особенности поведения биржи. В ней всегда есть нечто неведомое и не поддающееся определению.
Это главная привлекательная черта мистера Джонсона: он всегда говорит так, словно выступил в поход за истиной. Редкое качество в бизнесе, которое Норман О. Браун, пойди он в своем фрейдистском анализе денег чуть дальше (книга «Жизнь против смерти»), назвал бы перемещением куч, мягко говоря, грязи с одного места на другое. Кое-что из этого совпадает с тем, что пишет о бирже Уолтер Гутман в своих регулярных публикациях. Там и сям на Уолл-стрит встречаются люди, буквально очарованные Колдуньей всех рынков. Некоторые из них — постоянные клиенты психоаналитиков. Разница здесь в том, что мистер Джонсон все эти книги читал. Мистеру Джонсону скоро семьдесят, и у мистера Джонсона $4,5 миллиарда. Может, у мистера Джонсона есть настоящие книги о Колдунье. Может быть, мистер Джонсон знает.
Мистеры Джонсоны не заправляют в Бостоне со времен Джорджа Эпли. Но вам почти удается забыть о том, что ныне город захвачен ирландцами и итальянцами, когда вы идете по Девоншир, мимо здания конгресса и старой ассамблеи штата, где на каждом углу висят таблички, повествующие о том, что здесь Пол Ревер запрягал свою кобылу, а здесь Джон Хэнкок выронил свое гусиное перо. Мистер Джонсон идет в клуб «Юнион» той же дорогой, которой туда ходил его отец. Отец мистера Джонсона занимался текстильным бизнесом, и ходить ему приходилось чуть-чуть дальше, но дорога все равно та же самая. В лифте клуба «Юнион» полно молодых и не очень молодых людей, и все они говорят: «Здравствуйте, мистер Джонсон!». Я не думаю, что это возможно в Нью-Йорке: ходить по той же самой дороге в тот же самый клуб, где всегда обедал твой отец. В Нью-Йорке такой клуб давно бы снесли до основания, а на его месте взгромоздили бы гигантское стеклянное чудище, поместив сам клуб на сорок шестой этаж, — клуб, в котором теперь мелькали бы жадные на паблисити типы, озабоченные тем, чтобы метрдотель запомнил их имена.
Мистер Джонсон, говоря о бирже, расплывается в лучезарной улыбке и произносит: «Боже…» Почти как обязательный Профессор в фильмах, к которому приходят перед главным матчем и говорят: «Профессор, если вы не поставите удовлетворительную оценку старине Бульдозеру, он не сможет в субботу играть в футбол против команды штата!». Я это к тому, что у мистера Джонсона тоже галстук-бабочка в крупный горошек, очки в роговой оправе, красные подтяжки, коротко стриженные седые волосы и три авторучки в нагрудном кармане — все точь-в-точь как у того Профессора. Чуточку небрежно, но пружинисто и энергично.
Мистер Джонсон учился в Колледже, который теперь все называют Гарвардом, затем посещал Школу Права, а окончив Кембридж, стал работать в «Роупз Грей», самой большой в Бостоне адвокатской конторе. В те годы Колдуньей всех рынков он интересовался во внеурочное время. В фондовый бизнес он шагнул только в 1943 году. «Человек, управлявший «Фиделити» в то время, был не в состоянии прокормить даже собственную семью, и тогда я решил этот фонд у него выкупить», — говорит мистер Джонсон.
— В фонде было 3 миллиона долларов. Боже, как приятно видеть, когда что-то растет в геометрической прогрессии. Последние десять лет были самыми лучшими, потому что я всерьез занялся менеджерами. Диплом аналитика не может сделать человека менеджером фонда. Что должен иметь хороший менеджер? Абсолютную сконцентрированность, интуицию, чутье, а этому в университете не научишь. Главное, что должен знать человек, — это себя самого. А человек, который знает себя, может выйти за свои пределы и наблюдать за своими реакциями со стороны. Боже, я, конечно, не думаю, что научился делать хороших менеджеров. Просто я длительное время проработал в крупной юридической фирме, а в юридической фирме каждый партнер работает со своими собственными клиентами. И я позволил нашим менеджерам создавать свои собственные фонды и ими управлять. Каждый отвечал за свое дело. Менеджер мог спуститься вниз и поговорить со мной, если ему так уж нужна была консультация, но шоу в целом принадлежало ему. Решения должны приниматься индивидуумами — группа не может этого сделать. А, на мой взгляд, очень многое в инвестиционном бизнесе строится по принципу комитета. Когда человек находится на пути к тому, чем он может и собирается стать, тогда мы видим человека в лучшем его проявлении, на его максимуме. Правда, после того, как он этого достиг, он теряет какую-то неуловимую частичку своей отточенности, как звезда после лучшей своей роли — и нам удалось вовремя одернуть пару таких ребят. Наблюдая за настоящими людьми, ты видишь, как вокруг каждой ошибки буквально кипят соки последующей учебы. Человек учится на ошибках. Когда я оглядываюсь назад, вся моя жизнь представляется мне бесконечной цепью ошибок.
Я сказал мистеру Джонсону, что меня более всего интересуют аспекты биржи, связанные с массовой психологией.
— Работая юристом, — сказал мистер Джонсон, — я не имел возможности изучать компании в индивидуальном порядке. Я пытался прочувствовать структурные особенности их поведения. Биржа — это толпа. А если вы читали книгу Густава Ле Бона «Толпа», то знаете, что толпа наделена некоей суммарной личностью. По сути, толпа мужчин ведет себя как индивидуальная женщина. Ум толпы подобен женскому уму. И если вы достаточно долго наблюдаете за женщиной, вы начинаете видеть все маленькие трюки, незаметные нервные движения рук, выдающие тот момент, когда она лжет.
