Майкл Льюис - Большая игра на понижение: Тайные пружины финансовой катастрофы
В чем-то Гринблатт был прав. Переводить на отдельный счет несомненно ликвидные инвестиции было не принято. Майкл Бэрри мог бы ликвидировать свою ставку против рынка низкокачественных ипотечных облигаций по не очень высокой цене. Немалое число инвесторов полагало, что Майк Бэрри просто не хочет мириться с рынком: он принял неверное решение и не желает признавать убыток. Но в глазах Бэрри мнение рынка было мошенническим, а Джоэль Гринблатт не ведал, о чем говорил. «Было совершенно очевидно, что они до сих пор не понимают сути позиции в дефолтных свопах», — говорит он.
Бэрри прекрасно знал, что многие из тех, кто доверил ему деньги, теперь его ненавидели. Поэтому ему пришлось: а) закрыться в своем офисе и еще чаще и громче, чем обычно, кричать: «Отвалите!»; б) научиться презирать собственных инвесторов; в) пытаться разъяснять им свои действия, хотя те не желали его слушать. «Я бы посоветовал вам меньше говорить и больше слушать, — писал его юрист Стив Друскин в конце октября 2006 года. — Они затевают против вас судебный процесс».
«Это было интересно, — говорит Кип Обертинг, который свел Бэрри с другим крупным инвестором, компанией White Mountains. — Ведь он четко разъяснял свои действия. К тому же заработал для инвесторов кучу денег. Казалось, люди не отвернутся от него». Они не только отвернулись, но побежали от него со всех ног. Они его ненавидели. «Не понимаю, почему люди не видят, что я не желаю им плохого», — расстраивался Майкл Бэрри. Поздно вечером 29 декабря он в одиночестве сидел в своем кабинете и писал электронное сообщение жене: «Все это так меня угнетает; мне бы хотелось пойти домой, но сейчас я дико зол и подавлен».
В январе 2007 года, как раз перед поездкой Стива Айсмана и Чарли Ледли в Лас-Вегас, Майкл Бэрри принялся составлять отчет, объяснявший инвесторам, почему, несмотря на 10 %-ный рост индекса S&P, он потерял 18,4 %. Тот, кто инвестировал в его фонд с самого начала, получил за прошедшие шесть лет прибыль в размере 186 % по сравнению с 10,13 % по индексу S&P 500. Однако долгосрочный успех Бэрри больше никого не убеждал. Его оценивали по результатам за месяц. «За последний год мои показатели были ниже показателей коллег и друзей на 30–40 процентных пунктов, — писал он. — Инвестиционный менеджер не может без всяких последствий из никого превратиться в человека, которого сперва все дружно превозносят, а потом так же дружно поливают грязью». И таким последствием стала твердая уверенность в своей правоте и ошибочности мнения финансового рынка. «Я всегда считал, что благодаря упорному труду один талантливый аналитик в состоянии охватить значительную часть инвестиционного ландшафта, и это убеждение остается неизменным».
После этого Бэрри вновь обратился к своим дефолтным свопам: все существенные факты указывали на успешный исход. Всего за два последних месяца обанкротились три крупных ипотечных кредитора. По прогнозам Центра ответственного кредитования (Center for Responsible Lending), в 2007 году 2,2 млн заемщиков потеряют свои дома, а каждый пятый получатель ипотечного кредита, выданного в 2005 году, объявит дефолт.
Майкл Бэрри как нельзя лучше подходил на роль злодея с Уоллстрит. Его квартальные отчеты, которые он считал конфиденциальными, постоянно просачивались в прессу. В одном из специализированных журналов появилась мерзкая статья, автор которой утверждал, что, переведя инвестиции на отдельный счет, Бэрри повел себя неэтично. Бэрри был уверен: статью заказал один из его инвесторов. «Майк вовсе не был параноиком, — заявил нью-йоркский инвестор, наблюдавший за действиями прочих нью-йоркских инвесторов Scion Capital. — На него просто спустили всех собак. Представляя Бэрри Плохишом, его превращали в этакого жадного социопата, который хочет заграбастать все деньги. К тому же он всегда мог снова стать невропатологом. Это первое, к чему каждый норовил прицепиться: Майк был врачом». До Бэрри стали доходить странные слухи. Он будто бы бросил жену и пустился в бега. Он будто бы перебрался в Южную Америку. «В последнее время я веду на удивление бурную жизнь», — сообщал он одному своему приятелю по переписке.
Учитывая происходящее в последнее время, я решил переговорить со многими нашими инвесторами — впервые за всю историю фонда. То, что я услышал, выбило меня из колеи. Складывается впечатление, что инвесторы просматривали мои письма по диагонали, а многие верили не анализу и фактам, а слухам и сплетням. Говорят, что я создал фонд прямых инвестиций, пытался приобрести венесуэльскую золотодобывающую компанию, создал независимый хедж-фонд Milton's Opus, развелся, обанкротился, никогда не раскрывал информацию по сделкам с деривативами, взял в долг $8 млрд, два последних года жил в Азии, обозвал всех на Уоллстрит идиотами, перекачал весь капитал на свой личный счет и превратил Scion в очередной Amaranth[19]. И все это чистая правда.
Бэрри никогда не соответствовал типичным представлениям о менеджере хедж-фонда. Он по многу дней подряд ходил на работу в одних и тех же шортах и футболках. Отказывался надевать туфли со шнурками, часы и даже обручальное кольцо. Чтобы успокоиться на работе, врубал тяжелый металл. «Думаю, окружающие терпели все эти причуды, пока дела шли хорошо, — говорит он. — Но как только возникли трудности, причуды превратились в признаки некомпетентности и неуравновешенности — даже по мнению сотрудников и деловых партнеров».
После конференции в Лас-Вегасе рынок понизился, а потом восстанавливался до конца мая. По мнению Чарли Ледли из Cornwall Capital, интриганы из банков с Уолл-стрит, рейтинговых агентств и правительственных регулирующих органов развращали финансовую систему США. Стив Айсман из FrontPoint Partners считал рынок бестолковым и бредовым: в финансовой культуре, где за кратковременной паникой следовал головокружительный подъем, любая продажа по сниженным ценам рассматривалась как очередная возможность для покупки. Майклу Бэрри рынок низкокачественных ипотечных бумаг представлялся сплошными махинациями, которые проворачивались отделами по работе с низкокачественными облигациями. «Учитывая масштабное мошенничество со стороны наших контрагентов, идея выведения дефолтных свопов с отдельного счета больше не рассматривается», — писал он в конце марта 2007 года.
Первая половина 2007 года стала очень странным периодом в истории финансов. Реальные факты, связанные с состоянием рынка жилья, все больше расходились с ценами облигаций и стоимостью страховки на облигации. Крупные фирмы с Уолл-стрит предпочитали попросту игнорировать неприятные сведения. Однако на рынке стали происходить незначительные изменения, которые сразу же отражались входящей электронной почтой Майкла Бэрри. Его продавец из Citigroup прислал ему 19 марта первый серьезный анализ пула ипотечных кредитов. Эти кредиты относились не к категории низкокачественных, а к категории Alt-A[20]. Правда, продавец все равно пытался расписать, какая доля пула состояла из кредитов с выплатой только процентов, какой процент составляли дома, в которых проживали собственники, и т. д. Так поступает человек, которого интересует кредитоспособность заемщиков. «Когда я анализировал эти пулы в 2005 году, — писал Бэрри в письме, уподобившись Стэнли, наблюдавшему за туристами, которые топали по тропе, проложенной им в джунглях, — брокерские фирмы не занимались ничем, даже отдаленно похожим на подобный анализ. Я рассматривал скрытые вторые ипотеки[21] как индикатор финансовых затруднений покупателей и использовал в качестве весомого критерия в процессе отбора. Но в то время никто из торгующих деривативами понятия не имел, о чем я говорю, и никто в них особо не вникал». В период затишья с февраля по июнь 2007 года они вдруг обрели значимость. Рынок лихорадило. В первом квартале 2007 года Scion Capital вырос почти на 18 %.
А потом что-то случилось — хотя поначалу было трудно понять, что именно. 14 июня обанкротились два хедж-фонда, работавших с низкокачественными ипотечными облигациями и фактически принадлежавших Bear Stearns. За последующие две недели публично торгуемый индекс низкокачественных ипотечных облигаций с рейтингом «три В» упал почти на 20 %. Тогда-то, по мнению Бэрри, Goldman Sachs испытал нервный срыв. Его самые крупные позиции были открыты в Goldman, который то ли не хотел, то ли не мог определить их стоимость и необходимый размер обеспечения, перемещаемого туда-сюда. В пятницу, 15 июня, исчезла продавец Бэрри из Goldman Sachs Вероника Гринштайн. Он и писал, и звонил ей, но она не отвечала. В следующий понедельник Гринштайн объявилась и объяснила, что «уезжала на денек».
«Это типичное явление в тех случаях, когда ситуация на рынке складывается в нашу пользу, — писал Бэрри. — Люди заболевают, пропадают по необъяснимым причинам».
20 июня Гринштайн сообщила Бэрри о том, что в Goldman Sachs произошел «системный сбой».
«Как забавно, — ответил Бэрри. — Из Morgan Stanley пришло почти такое же сообщение. А продавец из Bank of America рассказывает о перебоях в подаче электроэнергии. Для меня все ваши “системные сбои” — не что иное, как попытка оттянуть время, чтобы хоть как-то разобраться в хаосе». Продавец из Goldman попыталась было возразить: мол, даже при падении индекса низкокачественных ипотечных облигаций рынок страхования даже не пошелохнется. Но говорила она по своему мобильному, а не офисному телефону, переговоры по которому записывались.
