«Адам Смит» - Суперденьги. Поучительная история об инвестировании и рыночных пузырях
— И ничего противозаконного, — сказал Альфред. — Что противозаконного в том, что вы получите чуточку больше, чем хотели бы адвокаты вашей жены? А ваших отношений с правительством это дело не касается.
Теперь, когда мои отношения с правительством были в стороне, а проблема свелась к адвокатам моей жены, этим сукиным детям, которые хотели заставить меня жить на $70 в неделю, я начал поддаваться. Я даже представил их, хорьков с бегающими глазками, — эдакие Барделл и Пиквик, которые за своими столами потирают потные от жадности ручонки. И отправляют меня жить в какой-нибудь клоповник с пьянчугами, валяющимися в коридоре, и наркоманами, ширяющимися под десятиваттной лампочкой. За что? Что я такого сделал?
— А законно ли не говорить об этом адвокатам моей жены? — спросил я, на мгновение забыв, что у моей жены нет ни адвокатов, ни нужды в них.
— А что вы им должны, этим адвокатам, а? — сказал Альфред. — Они же будут доказывать, что вы преступник. В этом суть ваших американских разводов: одна сторона — преступник, вторая — прокурор. Преступник, понятно, еще тот — черствость, невнимательность, то-се-другое-третье — мы в Европе смеемся над этим до упаду. Если американская жена ведет себя так, что муж-европеец ее давно бы пристрелил, то муж-американец стоит смирненько, как барашек, которого сейчас будут стричь.
— Знавал я такие тяжелые случаи, — сказал я. — Один мой друг как раз прошел через такое. Ему оставили рубашку и одну запонку.
— А вот еще, — сказал Альфред. — Доллар падает. Вьетнамская война высосала из него все соки. Правительство ваше с финансами работать не умеет. Это вам еще боком выйдет.
— Я об этом уже три года толкую, — сказал я.
— И правильно, — продолжил Альфред. — Вы платите налоги, значит, оплачиваете политические грехи своего правительства. Но с какой стати вам платить за его фискальные грехи? Счет здесь будет в швейцарских франках, так что, когда доллар пойдет прахом, у вас будет какая-то стоящая валюта.
— Здорово, — сказал я.
— Распишитесь здесь, — сказал Альфред, протягивая мне авторучку.
— Подождите, — произнес я. — Мне не нужен номер. Просто имя.
— Номер для нас, — сказал Альфред. — Не из-за какой-то секретности. Ваш счет в Америке тоже имеет номер. Все банковские счета пронумерованы. Компьютеры не умеют работать с римскими цифрами.
— Ладно, — сказал я.
Альфред протягивал мне ручку. Я взял ее и подписал бланк.
— Но никаких секретных номеров, — твердым голосом сказал я.
— Как пожелаете, — ответил Альфред.
Теперь у меня был банковский счет в Швейцарии. Я положил на него $200.
— И что, даже будильника не дадут? — спросил я. — Хотя бы тостер? Никакого подарка за открытие счета? Чеки-то мне хоть напечатают красивые? С зимними пейзажами?
Альфред, похоже, не знал об американской банковской традиции делать небольшие подарки при открытии счета. К тому же он намекнул, что со счетом такого размера мне вряд ли понадобятся чеки. Банковские комиссионные за разные услуги — депонирование, чеки и т. д. — были выше, чем в США. В комнате появился Пол.
— У вас новый вкладчик, — сказал я. — Но счет не номерной.
— Хорошо, — сказал Пол.
— Теперь я вроде как член семьи, — сказал я. — Теперь ты мне можешь сказать. Среди наших вкладчиков есть южноамериканские диктаторы?
— Да Бог с тобой, — сказал Пол.
— Но хоть один мафиози-то должен быть. Что это за швейцарский банк без единого мафиозного счета?
— Ради Бога, — сказал Пол, — мы же собираемся провести публичное размещение акций.
Мы прошлись по помещениям, а Пол время от времени указывал мне на клерков. Один работал в маленькой комнате с настольным калькулятором. Пол сказал, что он из очень богатой семьи — да и сам мультимиллионер. Тогда на кой же черт, спросил я, он работает в банке?
— Во-первых, — сказал Пол, — в Швейцарии работают все. Плейбоев здесь нет. Тому, кто хочет быть плейбоем, нужно ехать на юг Франции, или в Лондон, или в Нью-Йорк, или куда еще они там ездят. Санкт-Мориц не в счет, он для иностранцев. А во-вторых, в Швейцарии никто не знает, сколько у кого денег. В Базеле есть семьи с капиталом под миллиард долларов. Но черта с два ты догадаешься. Конечно, если попадешь в такой дом — причем с главного входа, — то иногда там можно увидеть на стенах Пикассо, Ренуара и т. п. А когда они отдыхают, то делают это как надо — сафари в Африке, путешествие по Южной Америке и т. д. Но чтобы тратить деньги, нужно уезжать из Базеля. Дома здесь основательные и надежные, но без показной роскоши. В Швейцарии важны не те деньги, которые у тебя есть, а те, которые зарабатываешь.
По дороге домой Пол остановил машину у собора, и мы постояли возле него, глядя на Рейн. Потом прошлись вдоль островерхих домов старого Базеля — домов, многие из которых были построены в XIV–XV вв.
— Базельские таланты — результат католических преследований, — сказал Пол. — У протестантов, которые стекались сюда, было два основных козыря. Первый: поскольку они не были католиками, им позволялось давать деньги в рост и заниматься обменом валюты, что дало начало банковскому бизнесу. Второй: окрашивание тканей. В XIX веке умение готовить краски естественным образом привело к развитию химической промышленности, а в XX веке переход от химии к фармацевтике стал естественным. Отсюда и Базель — один из крупнейших центров химии и фармацевтики в мире.
Пол жил в симпатичном доме, напоминавшем дома из хороших американских пригородов, — с готическим потолком и книгами на трех языках, которыми были забиты полки снизу доверху. Сам дом располагался в солидной жилой части Базеля. Эрдманы не отличались расчетливостью и педантичностью. У них была домработница из Эльзаса, которая одновременно ухаживала за двумя их дочерьми.
— Как приятно, когда кто-то приходит на ужин, — сказала Хелли Эрдман. — В Америке это бывало чуть ли не каждый день, а в Швейцарии просто не принято. Визиты ограничиваются семейным кругом. В гости ходят только к родственникам.
— Раз в год, — добавил Пол, — тебя могут пригласить в чей-то дом. К другому банкиру, например. Но все это очень чопорно, очень формально. Смокинг, будьте добры. А цветы хозяйке надо посылать заранее.
— Да и разговоры тоже очень формальные и зажатые, — сказала Хелли.
— И никто в Базеле, насколько я знаю, — сказал Пол, — не готовит барбекю на заднем дворе. Швейцария стоит на приватности.
Мы поговорили о планах банка на будущее. Должен открыться филиал в Цюрихе, и еще один в Женеве, и дочерний банк в Брюсселе. В конечном итоге банк начнет продавать свои акции на бирже и распространит свое влияние далеко за пределы Швейцарии.
— Пол следит за всеми деталями, — сказала Хелли. — Ты не поверишь, но он даже спорил с архитектором насчет того, какой должна быть спиральная лестница в банке.
На следующий день мы вернулись в банк, где я просмотрел отчеты о европейских эмиссиях и европейских валютах. Кроме того, я воспользовался своим новым банком для того, чтобы кое во что инвестировать.
Банк международных расчетов — это расчетная палата для центральных банков разных стран. Именно через этот банк проводятся правительственные валютные свопы. Если какое-либо правительство в международных расчетах оказывается в слишком глубоком дефиците, этот банк предупреждает его о необходимости исправить ситуацию. Акции банка находятся в руках правительств-соучредителей: США, Германии, Франции, Японии, Италии и т. д. Время от времени в продаже появляется пара-тройка случайных акций, что и случилось в тот день. За $1100 я купил одну акцию. Теперь в числе акционеров были США, Германия, Франция, Британия, Япония, Италия и Адам Смит. Наверное, мне хотелось поприсутствовать на собрании акционеров или потолковать кое с кем из них, но до этого так и не дошло.
Пол сделал мне подарок. Это был сморщенный плод какао. Кто-то когда-то привез его Полу, а в моей книге была глава о какао, которая Полу нравилась. Мы сфотографировались с этим плодом у фасада Банка международных расчетов. В свете того, что произошло потом, это была ирония высшего разряда.
Я сел на поезд, идущий в Цюрих. Считается, что швейцарские поезда ходят с точностью хронометров. Поезд должен был отойти в 11.59, а я как раз проверил свои часы. Начиная с 11.57, я стал следить за секундной стрелкой. Поезд отошел на 10 секунд раньше положенного.
В Цюрихе у меня были встречи в нескольких крупных банках. Иногда, как бы случайно, я вставлял название моего нового банка в разговор, чтобы понаблюдать за реакцией. Никакой реакции, как правило, не было. Те из моих собеседников, кто слышал это название, почти ничего о банке не знали, а один банкир считал, что упомянутый мной банк «очень агрессивен». В Швейцарии это далеко не похвала.
В Цюрихе мое ощущение относительно Швейцарии и денег начало подтверждаться. Я, конечно же, понимаю, что неделя, проведенная в банках, не может обогатить знаниями, позволяющими делать какие-то выводы о стране в целом. Можно провести неделю на лыжном курорте — и чувства будут совершенно другие. Или неделю на шоколадной фабрике, или сколько-то там дней в гильдии производителей часов с кукушкой. И все-таки в связке «Швейцария — деньги» есть нечто, что делает эту страну окончательным мерилом и верхней отметкой финансового спектра. Ну в самом деле, почему именно швейцарские банки? В большинстве развитых западных стран есть прекрасно развитые банковские системы, а некоторые страны — Ливан, Багамские острова, Уругвай — скопировали швейцарскую систему секретности. Ливан даже использовал швейцарский банковский кодекс в качестве модели. И все же Швейцария, с ее небольшим размером и внушительным доходом на душу населения, однозначно лидирует в этой сфере. Почему? Ответ заключается в «швейцарскости» швейцарцев, и, я думаю, будет интересно взглянуть на то, как они стали такими, как есть. Даже при том, что мой новый банк не был типично швейцарским, он давал чувство уверенности и защищенности от всяких неведомых мне фискальных опасностей. Эдакий дом вдали от родного дома.
