Бет Симон Новек - Умные граждане – умное государство
Фредерик Тейлор, сторонник применения научных методов в совершенствовании производственных процессов, считается основателем научного (рационального) менеджмента. Инженер по образованию, Тейлор считал, что путь к повышению эффективности производства лежит в рациональном управлении скрупулезно отлаженными производственными процессами. Ключевая роль в управлении наемными работниками отводилась администраторам (менеджерам), способным правильно распределять задачи между исполнителями на основании их компетенций и способностей. Рабочие, по убеждению Тейлора, не обладали необходимыми для самостоятельной организации своей работы «подлинно научными» способностями. Менеджеров же он, напротив, рассматривал как ценный ресурс предприятия[242].
Влияние технологий на общественные институты проявляло себя двумя противоположными тенденциями. С одной стороны, индустриализация и профессионализм создавали новые институты, менее элитарные и более открытые для среднего класса, в том числе для женщин. (Император Австро-Венгрии Франц Иосиф категорически не одобрял пишущих машинок[243]. Именно они, считал император, создали условия для появления новых рабочих мест в сфере государственного управления и дали доступ в эту сферу американским женщинам, которые массово поступали машинистками в государственные органы[244].) Становление профессий – это отчасти история «триумфальной демократизации знания». «Это история, – пишет американский социолог Эндрю Эбботт, – о Пастере, об Осье, о Швейцере, о нити, связывающей сельского адвоката и судью Верховного суда». Это история о росте социальной мобильности и открытости на основе знаний, квалификаций и достижений.
С другой стороны, перед многими профессионализация захлопнула дверь, создав изощренную систему правил, процедур и специального жаргона. Система присвоения квалификаций отвергала любителей в пользу авторитетных профессионалов. Это полностью согласуется с представлением о развитии профессий прежде всего как инструмента контроля рынка – как «хроники [становления] монополий и истории злоупотреблений, несправедливого правосудия в руках прислужников власти, знахарей-Рокфеллеров[245]»[246].
Профессиональные сообщества превратились в джентльменские клубы и студенческие братства. Профессионализм среднего класса был демократическим шагом вперед по сравнению с аристократическим патронатом, но в итоге тоже стал инструментом исключения и исключительности, хотя и на новый лад. «В отсутствие контроля мир интеллектуального труда становится миром „своих людей“»[247]. Саркастичная Барбара Эренрайх[248] описывала профессионалов как надменных, своекорыстных карьеристов, которые завоевали свой статус за счет дискредитации остальных как «дилетантов»[249].
Считалось, что высокие барьеры входа в избранный круг профессионалов государственного управления в виде экзаменов при поступлении на гражданскую службу и необходимость основательной подготовки в этой сфере – это противоядие от коррупции и кумовства, присущих более ранним формам управления государством. Ожидалось, что профессиональная бюрократия будет поддерживать общественный порядок лучше и это окажется дешевле, чем патронат и каперство – с XVIII по XIX век судьи брали пошлину за рассмотрение дел, а офицеры морского флота получали процент от стоимости захваченных кораблей. Тем не менее прошло достаточно много времени, прежде чем фиксированные оклады государственных служащих, которые мы сегодня считаем само собой разумеющимися, пришли на смену пошлинам за оказание услуг и премиям за конкретные успехи, например за поимку сбежавшего заключенного.
Но зачем полагаться на систему лояльности, с ее рисками растрат и злоупотреблений, когда есть научные способы измерять и контролировать время и пространство?
Зачем опираться на бюрократию, которая живет за счет сборов с граждан или принимает награды за службу одной социальной группе в ущерб другой, если можно устанавливать и регулировать зарплаты сверху[250]?
Процедура выработки административных решений, подготовленных профессионалом, должна была обходиться гораздо дешевле дилетантизма[251]. Было очевидно, что для управления сложным обществом необходимы менеджеры, работающие за фиксированный оклад и обладающие профессиональными знаниями и умениями, и что классическая идея «любительского» управления устарела[252].
Одновременно с тем, как промышленная революция положила конец доминированию аристократии и заменила ее профессиональным классом технократов, обученных обращаться с новыми инструментами измерения, социальная жизнь попала в руки профессионалов. Отбор работников на основе формализованных показателей, специализированное обучение и подготовка стали нормой[253]. Пошлины и сборы сменились зарплатой. Возникшая в конце XIX века концепция заполнения правительственных должностей на основе объективных критериев базировалась на принципах компетентности, преемственности и равных возможностей[254]. Новые термины, почетные звания и профессиональные ассоциации стали расти, как грибы после дождя. Например, в 1890-х годах впервые появились такие профессии, как арборист («древесный хирург»), санитарный инженер, косметолог и специалист ритуальных услуг. Лаборант, проводивший анализ мочи, превратился в уролога, а костоправ в ортопеда. Ремесла стали профессиями[255]. Специалисты ритуальных услуг и диетологи наконец смогли увидеть свои предметные области в перечне образовательных программ уважаемых учебных заведений[256].
Специалисты ритуальных услуг, которых теперь иногда называли «докторами скорби»[257], предложили, чтобы новообразованная Национальная ассоциация директоров похоронных агентств контролировала и лицензировала всех членов объединения, и даже приняли собственный кодекс поведения. Число профессиональных объединений быстро росло. По данным исследований, с 1825 по 1880 год в Англии 10 из 13 современных профессий создали национальные ассоциации. В США профессионалы 11 из тех же 13 сфер деятельности объединились в национальные ассоциации в период с 1840 по 1887 год[258].
Адвокаты создали первую национальную профессиональную ассоциацию в 1878 году; библиотекари – в 1876 году; социальные работники – в 1874 году. Американская ассоциация социальных наук[259] была основана в 1865 году, и вскоре следом появились учебные программы, научные журналы и узкоспециализированные ассоциации. Профессиональный социолог получил роль всезнающего и исключительного толкователя отношений между человеком и обществом. Через некоторое время на научную сцену вышли такие светила социологии, как Макс Вебер, Эмиль Дюркгейм[260], Вильфредо Парето[261] и Фердинанд Теннис[262]. Практически каждая медицинская специальность – от хирургии до неврологии и педиатрии – создала собственную ассоциацию. Так же поступали и ученые – химики и биологи. К 1870 году в Америке царил культ профессионализма. Именно так предстояло управлять сложными институтами и большими территориями. Именно так предстояло бороться с коррупцией, клановым капитализмом и бесчеловечностью больших городов.
Университеты – школы профессионализмаПрофессионализация общества совпала со становлением элитных университетов, призванных готовить чиновников новой эпохи, а университеты, в свою очередь, стимулировали развитие научного позитивизма.
Студентов, желающих получить конкретную специальность, обучали преподаватели-профессионалы. Профессиональное образование заменило систему «мастер – подмастерье», стало нормой и на рынке труда, и на рабочем месте и одновременно попало в сферу интереса организаций, занятых описанием учебных дисциплин, соответствующих новым профессиям.
Власть профессии над учебной дисциплиной воспринималась как законная, потому что профессия гарантировала отбор и структурирование знаний рациональным и научным образом. Признание приоритета профессионализма стимулировало специализацию в высшем образовании. В свою очередь, сам факт того, что профессионалов готовят в университетах, добавлял авторитет носителям профессии, поскольку подразумевал независимую сертификацию – престижный способ удостоверить компетентность специалиста.
Вместе с появлением учебных программ для поддержки и аккредитации новых профессий оформлялись и упрочнялись соответствующие области наук. Когда-то наука была уделом увлеченных и богатых любителей, таких как Чарлз Дарвин, а теперь она стала сертифицируемой и оплачиваемой профессией[263]. Люди науки, раньше известные как естествоиспытатели (natural philosopher), впервые были названы учеными (scientists) только в 1830-х годах. В 1915 году профессора учредили собственную профессиональную гильдию – Американскую ассоциацию преподавателей университетов[264].
Все это движение происходило в русле характерного для эпохи постпросвещения общего стремления к рационализму, на сей раз принявшему облик и форму науки, и было созвучно всеобщему оптимизму и вере в прогресс, которыми отмечен конец XIX века. Научный рационализм казался тогда идеальным инструментом для системного совершенствования общества[265]. Его семена были посеяны уже давно. Решимость положить в основу рациональную мысль – суждение, построенное на научных принципах и подкрепленное эмпирическими измерениями, – а не данные ненадежных чувств, идет еще от Декарта и картезианских[266] философских кружков XVI–XVII веков. Картезианская мысль развивала тезис о том, что познание неизменных законов природы и математики отличается от размышлений оценочного характера и эти законы можно подтвердить экспериментально.
