Томас Левенсон - Ньютон и фальшивомонетчик
И все же Роберт Бойль, который не был ни преступником, ни безумцем, был страстно предан алхимии. Эту страсть разделял и Исаак Ньютон, который занимался алхимией более двадцати лет не менее сосредоточенно и усердно, чем математикой или физикой. В своих заметках он посвятил ей более миллиона слов: вопросы, копии ранних текстов, многостраничные описания результатов лабораторных исследований. Он, Бойль, Локк и множество других людей по всей Европе по-прежнему испытывали острую потребность смешивать, встряхивать, нагревать и охлаждать состав за составом в поисках чего-то более ценного для них, чем просто золото. Зачем они это делали?
Затем, что, по крайней мере для Ньютона, алхимия предлагала две награды, имеющие бесконечную ценность. Первой была обычная цель исследований Ньютона — познание сотворенного мира. Алхимия, какой ее видели Ньютон и Бойль, была эмпирической, экспериментальной наукой. Ее теория была оккультной (буквально — сокрытой), но если говорить о практике, то это была тяжелая, напряженная, практическая работа с материей — нагревание, растворение, измерение, взвешивание. Каждый алхимический эксперимент сообщал Ньютону некий факт об устройстве материального мира.
Эта цель была достойной сама по себе, но не она была основной в работе, которой Ньютон предавался с такой одержимостью. Ньютон понимал значение расширения пределов естественной философии как никто другой. Впервые столкнувшись с механистическим мировоззрением, он пришел к выводу: неверно утверждать, что "первая материя" происходит из какого-либо первоисточника, "кроме Бога".[146] Позже он вычеркнул последние два слова, но важно, что сначала он их написал.
Тем самым Ньютон признал ключевой факт, который лежит в основе современной науки с ее материальными объяснениями физических событий. В мире, всецело состоящем из материи в движении, традиционная роль Бога неизбежно уменьшается. Творец механической Вселенной мог дать событиям толчок, но после этого первичного импульса космос мог развиваться во времени самостоятельно.
Не только Ньютон чувствовал холод мира, в котором оставалось все меньше божественного. Любой внимательный наблюдатель осознавал значение нового подхода. Одному из главных его поборников Рене Декарту через год после рождения Ньютона пришлось защищаться от обвинений в атеизме. В 1643 году Мартин Шук, профессор философии в Университете Гронингена в Нидерландах, резко осудил Декарта как "повелителя критян" (из античного анекдота о человеке с острова Крит, который уверял своих слушателей, что он говорит правду, когда утверждает, что все критяне лжецы), "лгущего двуногого" и худшего из людей, поскольку "он вводит яд атеизма тонко и тайно в тех, кто из-за слабости своего ума никогда не замечает змею, что прячется[147] в траве".
Для Шука грех заключался в меньшей степени в физике Декарта и в большей — в его преклонении перед властью человеческого разума. Особые подозрения у него вызывала неубедительность доказательств существования Бога, приведенных французом. (Жалуясь французскому послу в Гааге на парадоксальную природу этого обвинения, Декарт писал: "Только потому, что я доказал существование Бога, [Шук] попытался убедить людей, что я тайно распространяю атеизм".[148]) Сам Декарт избежал серьезных последствий. Но привкус атеизма преследовал новую науку. Когда Ньютон впервые познакомился с работами Декарта, выводы, которые можно было сделать из физики, фактически отменявшей необходимость божественного действия, были очевидны даже юноше с окраин просвещенного мира.
Ньютон в конечном счете отверг физику Декарта задолго до того, как нашел способ, удовлетворяющий по крайней мере его самого, вернуть Бога в центр действия в пространстве и времени — возможно, наиболее ярко это отражено в его аргументации в пользу того, почему Солнце и планеты должны испытывать взаимное гравитационное притяжение.
Ранние записи Ньютона о том, как божественное действие сформировало солнечную систему, еще сохраняли некоторую неопределенность, как, например, письмо, которое он написал в 1675 году Генри Ольденбургу, секретарю Королевского общества. В нем Ньютон предположил, что "возможно, Солнце может впитывать в изобилии этот [божественный. — Прим. ред.] дух[149] таким образом, чтобы сохранять свою яркость и удерживать планеты на расстоянии от себя, предотвращая падение". Но к моменту написания "Начал" взгляды Ньютона были уже более оформленными. Сила тяготения, полагал он, происходит от божественного действия. Он признавал непосредственное присутствие Бога, объявляя, что, когда хвосты комет проносятся мимо Земли, они испускают тот дух, "который является наименьшей, но самой тонкой и самой превосходной частью нашего воздуха и который требуется для жизни всех существ".[150]
По мере того как идеи Ньютона развивались, его новая физика становилась более открытой к признанию вездесущего, всемогущего, всезнающего и прежде всего деятельного божества, всецело явленного в материальном космосе пространства и времени. Он подчеркивал, что считает "Начала" доказательством существования и славы всесозидающей божественной силы: "Когда я написал свой трактат о нашей системе, моя цель заключалась в том, чтобы эти "Начала" могли способствовать укреплению у людей веры в Бога", — писал он Ричарду Бентли, честолюбивому молодому священнику, готовившему первую из лекций в защиту христианской религии, за которые Роберт Бойль назначил вознаграждение. "Ничто не может радовать меня больше", добавил Ньютон, чем то, что его работа окажется "полезной для этой цели".[151]
В 1713 году Ньютон наконец сформулировал законченную концепцию божественного действия в коротком эссе, добавленном к третьей книге во втором издании "Начал". Названное "Общим поучением", оно содержит вдохновенное описание торжества Бога в природе. Ньютон писал: "Такое в высшей степени прекрасное соединение Солнца, планет и комет не могло произойти иначе как по намерению и по воле разумного и могущественного Существа". Насколько мудрого? Насколько могущественного? "Сие Существо правит всем", и, согласно Ньютону, именно правит — "не как душа мира, а как властитель вселенной". Каковы его признаки? "Истинный Бог есть живой, премудрый и всемогущий… Он вечен и бесконечен, всемогущ и всеведущ". Где этот Бог находится? "Он длится вечно и присутствует всюду… Он вездесущ не по свойству только, но по самой сущности".
Это был Бог, вдохнувший жизнь в сухой скелет математической философии. Существующий повсюду и всегда, Он "весь себе подобен, весь — глаз, весь — ухо, весь — мозг, весь — рука,[152] весь — сила чувствования, разумения и действования". И все это заключено в космосе, который Ньютон в другом месте назвал "безграничным, однородным чувствилищем", в пределах которого Бог может "образовывать и преобразовывать части Вселенной"[153] (Цит. в пер. С. И. Вавилова (с некоторыми изменениями) по: Ньютону. Оптика, или Трактат об отражениях, преломлениях, изгибаниях и цветах света. М.: Гостехиздат, 1954).
То есть Бог Ньютона существует повсюду, "субстанциально" — реально, материально присутствует и может в любой момент воздействовать на материю сквозь любое пространство и время. Наглядный факт космического порядка в сочетании с доказательством того, что математическая мысль человека способна постичь этот порядок, подразумевал (неизбежно, с точки зрения Ньютона) существование того совершенного существа, от которого произошли и порядок, и разум. Таким образом, естественная философия Ньютона такова, как он охарактеризовал ее Бентли, — это получение знания о божественном источнике всякого материального существования путем изучения свойств природы.
Ньютон был убежден в своей правоте. Тем не менее некоторые злопыхатели упорствовали в неверии и презрении к его убеждениям. Например, Лейбниц высмеял понятие "божественного чувствилища" и попытку Ньютона дать оккультное, по его мнению, объяснение силе тяготения. То, чего все ждали и что искал Ньютон, было наглядным доказательством божественного действия в природе.
Интерес к алхимии — отсюда. Алхимия, казалось, предлагала Ньютону способ спасти его Бога от угрозы стать ненужным — посредством древней алхимической идеи жизненного агента, или духа. У этого жизненного духа, как писал Ньютон, были все атрибуты Бога. Он был вездесущим — "растворенным во всем, что есть на Земле". Он был необычайно могучим, он разрушал и созидал все сущее: "Когда он входит в массу вещества, сперва он разлагает его и перемешивает до состояния хаоса; и затем переходит к созиданию". На языке алхимии этот цикл распада и роста назвали вегетацией. "Действия природы, — писал Ньютон, — являются либо вегетативными … либо чисто механическими". В отличие от простой механики вегетация оживляла материю, поскольку жизненный дух служил "ее огнем, ее душой, ее жизнью".[154]
