За его спиной под тяжестью грузовичка и сползающей массы грязи согнулись деревья. Корни вывернулись из земли, и грузовичок покатился, набирая скорость.
Гарри покачал головой. Вероятно, это его последняя развозка почты. Волку потеря машины придется не по нраву. Он начал взбираться по склону. Идти было трудно. Он шел и оглядывался. Ему нужен хоть какой-нибудь посох. Он увидел торчащее из грязи молодое деревце — гибкий ствол длиной футов в пять. Деревце было с корнями вырвано оползнем.
Когда Гарри выбрался на дорогу, идти было легче. Теперь он спускался вниз по склону. Путь предстоял кружной и неблизкий: к дому Адамсов. Тяжелая грязь отваливалась с ботинок, ногам полегчало. Дождь лил по-прежнему. Гарри все глядел вверх на склон: он боялся новых оползней.
— У меня в прическе фунтов пять воды, — проворчал он. — Зато не холодно. — Сумка была тяжелой. Будь у нее добавочный ремень, тот, что крепится к поясу, нести ее было б легче.
И вдруг Гарри запел:
От нечего делать пошел я гулять.
Пошел погулять на лужок
Мечтая о долларе, так его мать
Чтобы отдать должок.
В моих волосах застряла зола
А глотка суха как наждак
Я начал молиться, и в небо текла
Молитва, ну мать ее так…
Он одолел наконец скользкий склон и увидел рухнувшую вышку электропередач. Провода высокого напряжения лежали поперек дороги. Стальная башня была повержена молнией. Возможно, молнии били в нее несколько раз, верхушка вышки была перекручена.
Сколько времени прошло после падения вышки? И почему работники «Эдисона» еще не устранили аварию? Гарри пожал плечами. Потом он увидел, что столбы телефонной связи тоже повалены. Значит, когда Гарри доберется до чьего-нибудь дома, никуда позвонить он не сможет.
Возле пруда расположен был луг,
Мать его так пополам,
И тут я увидел сокола вдруг,
Шедшего по волнам.
— Ужасное чудо! — я громко вскричал.
Как ты в воде не намок?!
Хоть сокол мне, мать его, не отвечал,
Я спел ему пару строк —
Из древнего псалма (Его я учил
В те дни, когда был щенком.)
А сокол, ах мать его, в небо взмыл
И обдал меня говном.
И я на колени тогда упал,
В небеса не смея смотреть.
И тихо, мать его так, прошептал:
«Свою я приветствую смерть».
Смерть это то, что и надобно мне,
Сто раз заслужил ее я «.
А сокол, ну мать его, вспыхнул в огне
И снова обгадил меня.
А вот и ворота фермы Миллеров. Никого не было видно. И не видно никаких свежих следов от шин на подъездной аллее. Гарри подумал, а не уехали ли куда-нибудь обитатели фермы прошлой ночью? Сегодня они наверняка никуда не уезжали. Утопая в глубокой грязи, Гарри пошел по длинной подъездной дороге к дому. По телефону от Миллеров не позвонить, но, может быть, они угостят его чашкой кофе. Может быть, даже отвезут его в город.
Горящая птица в небе плыла
Как солнце. Как блик на волне.
Мать ее трижды. Вот это дела…
И хотелось зажмуриться мне.
Крепко зажмуриться, так вашу мать,
Только ведь я опоздал:
Много ли проку глаза закрывать,
Коль он всю башку обосрал?
К священнику, мать его, кинулся я,
Пожаловаться на это.
Священник стрельнул, подлец у меня
Последнюю сигарету.
О чуде священнику я рассказал, —
(Священник лежал среди роз.)
Дерьмо в своих волосах показал —
И ублюдок зажал свой нос.
Пришлось к епископу мне бежать
Поведать, что было со мной.
Сказал епископ, мать его так:
«Ступай-ка, дружок, домой.
А дома сразу в постель ложись,
Мать твою так и так,
Проспись, мать твои, протрезвись,
И голову вымой, дурак!»
Никто не отозвался, когда Гарри постучал в дверь дома Миллеров. Дверь была чуть приоткрыта. Гарри громко позвал, и по-прежнему ему никто не ответил. Он уловил запах кофе.
Он в нерешительности постоял мгновение, затем вытащил из сумки пару писем и экземпляр» Эллери Квинс Мистери мэгэзин»и держа их словно верительные грамоты, открыв дверь вошел в дом. Он пел — еще громче, чем раньше:
Проспавшись, помчался к приятелю я,
Ах мать его три-четыре!
(Он был преклонных годов свинья
По имени Джон О'Лири).
Плача в свинарник к нему я влетел
И прильнул к его пятачку.
Джон, так его мать, на свой окорок сел
И поднял свою башку.
А супруге Джона под пятьдесят,
Эй, мать вашу, слышите вы?
Она родила на днях поросят —
И все как один мертвы!
Я терся щекой об его пятачок,
Рыдая, мать в перемать.
И вот улыбнулся, очухался Джон
И что-то стал понимать.
Но его голова со стуком глухим
Напрочь слетела с плеч.
Супруга Джона ударом одним
Сумела ее отсечь.
Потом она отшвырнула тесак,
Не замечая меня.
«Господи», — крикнула (мать ее так!)
«Дождалась я этого дня!»
Гарри оставил почту на столе в гостиной, там где всегда оставлял ее в День Хлама. Потом направился в кухню, на запах кофе. Он продолжал громко петь: чтобы не приняли за грабителя. А то ведь могут встретить и выстрелом из ружья.
Я брел сквозь город «Страна раба»
Меж придурков и подлецов.
И все, с кем сводила меня судьба,
Мне харкали гной в лицо.
Милость господня и благодать
Иногда нас приводят в смятенье.
И мы застываем, так вашу мать,
Раскрывши рот в удивленьи.
Господних замыслов смертная плоть
Не в силах понять конечно,
Но если кого возлюбил господь,
То это уже навечно.
На кухне было кофе! Горела газовая плита, и на ней стоял большой кофейник, а неподалеку три чашки. Гарри налил себе полную чашку и запел с триумфом:
Я это знаю, мне дан был знак.
Ни от кого не скрою,
Что происходит, мать его так,
Когда я голову мою.
Я не шучу, говорю всерьез:
Там где было говно,
Вода, стекая с моих волос,
Обращается вдруг в вино!
Бесплатно я это вино раздаю
(Пусть до отвала пьют!)
Людям, за жизнь познавшим свою
Одно лишь: тяжелый труд.
Ведь если почаще вино хлестать,
Поверишь, что все же есть
В подлунном мире, так его мать,
Любовь, доброта и честь.
И пусть упивается, мать их так,
Те, кто нужной поражен,
Но не пинают встречных собак
И не мордуют жен.
