Роберт Киркман - Ходячие мертвецы. Дорога в Вудбери
Заметив на кухонной стойке работающий от батареек светильник, она взяла его, включила и пошла в глубь квартиры, позвав:
– Боб?
В свете фонаря на полу коридора поблескивали осколки стекла. На ковре лежал перевернутым один из медицинских саквояжей Боба, все его содержимое было разбросано вокруг. На стене мерцало что-то липкое. Лилли сдержала страх и пошла дальше.
– Есть кто дома?
Взгляд ее устремился в спальню в конце коридора, и там она заметила Боба, который сидел на полу, прислонившись спиной к незаправленной кровати. Голова его упала на грудь. На нем были надеты грязная майка и семейные трусы, его худые ноги были белы, как гипс. Он сидел совершенно неподвижно, и на краткий миг Лилли подумала, что он мертв.
Но затем она заметила, что грудь его медленно поднималась и опускалась, и увидела полупустую бутылку «Джима Бима», которая покоилась в его обмякшей правой руке.
– Боб!
Подбежав к нему, Лилли аккуратно подняла его голову и откинула ее на кровать. Его редеющие сальные волосы были взлохмачены, глаза с тяжелыми веками налились кровью и остекленели, и он бормотал что-то вроде:
– Их слишком много… они сейчас…
– Боб, это Лилли. Ты меня слышишь? Боб? Это я, Лилли.
Его голова снова упала.
– Они сейчас умрут… если мы не отсортируем самых тяжелых…
– Боб, проснись. Тебе снится кошмар. Все хорошо, я здесь.
– По ним ползают личинки… слишком много… ужасно…
Лилли поднялась на ноги, развернулась и спешно вышла из комнаты. Зайдя в грязную ванную на другой стороне коридора, она налила воды в немытую чашку и вернулась к Бобу. Аккуратно вынув бутылку с выпивкой из руки Боба, она швырнула ее в сторону, и та разбилась о стену, забрызгав обои с розами. Боб вздрогнул от грохота.
– Вот, выпей, – сказала Лилли и влила немного воды ему в рот. Боб закашлялся, руки его беспомощно взметнулись. Он попытался сфокусировать свой взгляд на Лилли, но глаза его не слушались. Она прикоснулась к его горячему лбу. – Я знаю, ты страдаешь, Боб. Все будет хорошо. Теперь я здесь. Давай.
Она подхватила его под мышки и с трудом затащила повисшее мертвым грузом тело Боба на постель, положив его голову на подушку. Накрыв одеялом его ноги, она подтянула другой конец прямо к его подбородку, тихо говоря при этом:
– Я понимаю, как тяжело тебе было потерять Меган, да и все остальное… Но теперь просто нужно держаться.
Он наморщил лоб; страдания исказили его потрепанное, испещренное морщинами лицо. Глаза его шарили по потолку. Он напоминал человека, которого похоронили заживо и который пытался дышать. Говорил он невнятно:
– Я не хотел… никогда… это не я предложил…
– Все в порядке, Боб. Не надо ничего говорить, – спокойно, мягко произнесла Лилли, гладя его по голове. – Ты все сделал верно. И все будет хорошо. Здесь все изменится, все станет лучше.
Она провела рукой по его щеке и почувствовала, как холодна была его заросшая щетиной кожа. Лилли негромко запела ему The Circle Game Джони Митчелл, прямо как в старые добрые времена.
Голова Боба откинулась на пропитанную потом подушку, дыхание его начало выравниваться. Веки отяжелели. Как в старые добрые времена. Он засопел. Лилли пела, пока он не отключился.
– Мы свергнем его, – очень тихо сказала Лилли уснувшему мужчине.
Она понимала, что он уже не мог расслышать ее слов, если вообще мог раньше. Лилли говорила сама с собой. Она обращалась к глубоко погребенной части своей личности.
– Теперь уже слишком поздно поворачивать назад… мы свергнем его…
Голос Лилли оборвался, и она решила найти одеяло и провести остаток этой ночи у постели Боба в ожидании рассвета судьбоносного дня.
Глава семнадцатая
На следующее утро Губернатор рано приступил к последним приготовлениям к большому представлению. Он поднялся еще до рассвета, быстро оделся, сделал кофе и покормил Пенни остатками человеческих органов. К семи утра он уже вышел на улицу, направляясь в квартиру Гейба. Соляная команда уже была на ногах и работала на тротуарах, а погода была на удивление тихой, учитывая события прошлой недели. Температура поднялась чуть выше пятидесяти, небо посветлело, возможно даже стабилизировалось, и теперь было затянуто бледно-серыми, цементного цвета облаками. Ветра утром почти не было, и расцветающий день представлялся Губернатору идеальным для устройства нового, усовершенствованного боя гладиаторов.
Гейб и Брюс руководили перемещением зомби, которых держали в заточении в подвальных помещениях гоночного трека. Понадобилось несколько часов, чтобы привести этих тварей наверх, в подсобные комнаты арены, и не только потому, что ходячие были неуправляемыми чудовищами, но и потому, что Губернатор настаивал на полной секретности. Открытие «Арены смерти» невероятно возбуждало инстинкты шоумена, таившиеся в Губернаторе, и он хотел, чтобы откровения этого вечера ослепили зрителей. Большую часть этого дня он провел на треке, проверяя и перепроверяя занавес, систему громкоговорителей, музыкальные сигналы, свет, ворота, замки, безопасность и – последними по очереди, но не последними по значению – участников состязаний.
Двое оставшихся в живых гвардейцев, Зори и Мэннинг, все еще прозябали в подвальной камере, лишившись практически всей своей жировой и мускульной ткани. Они несколько месяцев существовали на объедках, залежалых крекерах и воде, круглыми сутками прикованные к стене, и теперь напоминали скелеты с жалкими остатками разума. Единственным, что сохранилось в них, была военная подготовка, а также ярость, которая за долгие недели их мучительного заточения усилилась и углубилась, превратив их в большеглазых призраков, жаждавших мщения.
Другими словами, если уж они не могли вцепиться в глотку своих тюремщиков, они с радостью готовы были сцепиться друг с другом.
Гвардейцы были финальным кусочком мозаики, и Губернатор ждал до последнего, чтобы переместить их наверх. Гейб и Брюс привлекли троих из своих самых крепких рабочих и отправили их в камеру ввести узникам теопентал натрия, чтобы смягчить их для перехода. Идти было недалеко. Шеи, рты, запястья и лодыжки гвардейцев были стянуты кожаными ремнями, за которые их и тащили на уровень арены по нескольким пролетам железной лестницы.
Когда-то любители гонок бродили по этим бетонным коридорам и покупали футболки, корн-доги, пиво и сахарную вату. Теперь тоннели были постоянно темны, заколочены и закрыты на замки и использовались как временный склад для всего: от топливных канистр до запечатанных картонных коробок с ценностями, снятыми с мертвецов.
К половине седьмого вечера все было готово. Губернатор приказал Гейбу и Брюсу занять позиции на противоположных концах арены, внутри ведущих к выходам тоннелей, чтобы они могли перехватить непредсказуемых бойцов – или отбившихся от рук зомби, если придется, – при попытке сбежать. Довольный всеми приготовлениями, Губернатор отправился домой, чтобы переодеться к представлению. Он оделся во все черное: черный кожаный жилет, кожаные штаны, кожаные мотоциклетные ботинки – и завязал свой хвост кожаным шнурком. Он чувствовал себя рок-звездой. Последним штрихом его ансамбля стал фирменный плащ.
Вскоре после семи более сорока жителей Вудбери начали заполнять стадион. Все афиши, ранее на этой неделе развешанные на телефонных столбах и приклеенные к окнам магазинов, указывали, что представление начиналось в половине восьмого, но каждому хотелось занять хорошее место впереди и по центру, устроиться там, взять что-нибудь выпить, разложить свои одеяла и подушки.
Погода располагала, и к моменту начала шоу зрители уже гудели в предвкушении.
В 19 часов 28 минут толпа, сосредоточенная на первых рядах трибун, притихла. Кое-кто стоял в проходе, прижав лица к сетке ограждения. Самые молодые из мужчин заняли ближайшие к арене места, в то время как женщины, пары и пожилые обитатели города свободно расселись на верхних рядах, завернувшись в одеяла, чтобы не мерзнуть. На каждом из лиц было написано отчаянное желание, все они напоминали жаждущих травки наркоманов в завязке – изможденные, измотанные, взволнованные. Они чувствовали, что вот-вот должно случиться что-то невероятное. Они ощущали в воздухе запах крови.
Губернатор не мог разочаровать их.
Ровно в 19.30 – по наручным часам Губернатора марки «Фоссил» с самозаводом – по стадиону вместе с бесконечными стонами ветра стала разноситься музыка. Сначала она тихо, едва слышно заиграла в громкоговорителях – и низкие аккорды были глубоки, как подземная дрожь.
Увертюра эта была знакома многим, хотя далеко не каждый смог бы сказать, как называлась симфоническая поэма: «Так говорил Заратустра» Рихарда Штрауса. Большинство знали эту композицию как тему из фильма «Космическая одиссея 2001 года». Звучные ноты валторн раздавались одна за другой, подводя к драматическим фанфарам.
