Взрыв - Желязны Роджер Джозеф

Да будет так.

Персидская империя

      Империя Афин

                Империя Карфагена

                     Римская империя

Рим, 477 г. н.э.

Родерик застал Беовина, когда тот крушил нос статуе.

– Пошли, там еще осталось золото, – позвал Родерик друга. – К тому же Аларих нашел храм, который хочет снести, и нам понадобятся твои сильные руки.

Беовин поднял глаза:

– Сейчас. Хочу закончить.

Он установил бюст слегка под углом, так, что линия шеи и вертикальная грань камня составили одну прямую. Затем скептическим взглядом смерил свою работу.

– Все должно быть точно, – заметил он, приподняв боевой топор и выставив вперед лезвие. Если бы самому Родерику понадобилось расколоть статую, он ударил бы с размаху и не утруждал себя стаскиванием статуи с пьедестала. Хватило бы одного хорошего удара, чтобы все сооружение развалилось. А если нужно только отбить нос, как это делает Беовин, то можно просто ударить сбоку.

– Почему тебя так занимают лица римлян? – спросил как-то Родерик у друга. – И почему именно носы, а не, скажем, глаза, уши или губы?

Беовин помолчал, обдумывая ответ.

– Однажды кто-то найдет эти статуи, – наконец ответил он, – может быть, это будет их друг или родственник, а может быть, кто-то, ничего о них не знающий. Представь себе всех этих цезарей с отбитыми носами. – Беовин сжал пальцами нос. – И ТАГДА АНИ БУДУТ ГАВАРИТЬ ТАК. – Воин убрал руку и шумно рассмеялся.

Беовин, несомненно, воображал, что эти каменные изваяния незримыми нитями связаны с прахом мертвых. Возможно, римляне придерживались такой же точки зрения, иначе зачем бы им понадобилось создавать статуи в таком изобилии. Настанет день, когда умершие воскреснут и окажутся крайне удивлены своей уродливостью. Именно поэтому Беовин и превратился в виртуоза по части разбивания носов.

Всякий раз он снимал бюст с пьедестала и ставил на землю, тщательно проверяя все углы, и подпирал изваяние камнем, напоминая греческого философа с циркулем и линейкой. Сейчас варвар склонился над ухом статуи. Широким концом рукояти Беовин дотронулся до кончика белого холодного носа и, описав топором высокую дугу, нанес удар.

…Над изваянием поднялось облако белой пыли, а между щек возникла глубокая трещина. Беовин ударил по изваянию ногой и оставил его валяться в пыли. «На его месте я бы выставил голову для всеобщего обозрения», – подумал Родерик.

– Так ты говоришь, храм? – Беовин ухмыльнулся. – А нет ли там хорошеньких прислужниц?

– Боюсь, что все разбежались… Но Аларих считает, что на чердаке может быть спрятано золото.

– Ну ладно, а жрецов там тоже нет? Их мужчины – неженки и не отличаются силой.

– Тоже исчезли.

– Проклятие!

Беовин, однако ж, шел за Родериком лишь до того момента, пока не увидел другую статую с неразбитым носом. Родерик тщетно пытался привлечь внимание друга, но, отчаявшись, двинулся к храму один, оставив Беовина со статуей, которую тот пытался снять с постамента. Было ясно, что он горит желанием осчастливить мир еще одной безносой статуей.

Весь мир был в движении. Аларих со своей бандой готов, вандалы, ломбардцы, саксы и еще дюжина племен, о которых Родерик знал только понаслышке, расползлись по виноградникам и садам, которые слишком долго берегли для себя прежние хозяева.

Родерик ясно понимал, что Беовин просто дурак, тратящий время на возню с носами статуй. Как глупо тратить время на мраморных истуканов и нелепые домыслы о том, что подумают друзья умершего римлянина, застав его «без своего носа».

Нужно было хватать все, что попадется под руку: золото, драгоценности, оружие, металлическую тарелку или чашку, и мчаться дальше. К черту мебель, к черту статуи, переспать ночь с первой попавшейся женщиной, бросить ее и мчаться дальше.

Родерик знал, что в мире существуют вещи похуже изнасилований и грабежей. Вслед за вандалами и готами, дыша в затылок саксам и кельтам, двигались иные люди. Одетые в черное степные всадники. Люди из земель, где восходит солнце, маленькие человечки с кривыми ногами, привыкшие по неделям не сходить с седла. Люди, живущие в кожаных шатрах и ничего не ведающие о золоте, не помышляющие о женщинах, но готовые убить любого, кто имел неосторожность попасться им на пути, просто ради удовольствия убить. Люди, пьющие кровь своих врагов, разговаривающие на непонятном языке и не останавливающиеся ни перед чем.

Единственный разумный выход для варваров, подобных Алариху с его бандой, был награбить всякого добра, до которого только можно будет дотянуться, взять на неделю еды и мчаться прочь. Где-то, скорее всего на юге, им, может быть, посчастливится найти убежище, но задерживаться здесь означало подвергнуть себя большой опасности, а тратить время на порчу статуй – чистой воды безумие.

Ибо мир сошел с ума.

Эдуард Исповедник

      Вильгельм Завоеватель

                Генрих Мореплаватель

                     Елизавета Великая

Лондон, 1688 г.

Лорд Эффенберри уже и так успел вложить достаточно денег в морскую торговлю и не видел никакого смысла тратить еще.

– Милорд, но подумайте о благе отечества! – воскликнул Шедуэлл.

– Как бы не так, – проворчал Эффенберри.

– Милорд, вы богатый человек и можете позволить себе понести убытки в морском предприятии. Потери от штормов и бурь здесь обычное дело, не говоря уж о пиратах или вероломстве туземных царьков.

– Естественно, – ответил Эффенберри. – Нельзя получить большой прибыли без соответствующего риска.

– Но в этом-то и суть предложения господина Ллойда. Все мы вкладываем капиталы в заморскую торговлю, но рисковать больше никто не хочет. Те, чьи денежки очень пригодились бы при снаряжении новых кораблей, больше не дают ни пенни – и все из-за боязни.

– А я никогда не утверждал, что торговля с Америкой – удел слабых, – гордо вскинул голову лорд.

– В этом-то все и дело! Если мы уменьшим риск вполовину, вчетверо, оставив десятые и двадцатые доли, тогда мы сможем снова вовлечь робких в дело. Нам нужны люди. По правде говоря, если вы откажетесь участвовать, то окажетесь вне игры и можете много потерять.

Эффенберри не понравился такой поворот разговора. Ему еще и угрожают.

– Объясните-ка мне еще раз, – только и смог вымолвить он.

– Все достаточно просто, милорд. Владелец корабля обратился к нашему обществу с предложением вступить в долю не с целью получения прибыли, а для выплаты денег за груз и сам корабль в случае повреждения. Он сообщает нам общую стоимость судна с грузом и просит нас взять обязательство покрыть убытки при кораблекрушении. Итак, поскольку каждый из нас рискует лишь частью от общей стоимости и поскольку вероятность того, что судно благополучно вернется в порт, велика, риск при заморской торговле значительно снизится.

– Что за нелепая затея? С какой это стати я должен открыто поощрять конкурента? Какое мне дело до его потерь?

– Милорд, – терпеливо продолжил Шедуэлл, – он заплатит вам за оказанную услугу. В ответ на ваше обязательство владелец выплатит вам пропорциональную долю от комиссионных. Он предпочитает получить меньше прибыли, лишь бы избавиться от возможных убытков, ведь отныне потеря одного судна не лишит его прибыли от десяти вернувшихся кораблей. При попутном ветре все получат прибыль.

– А если попутного ветра не будет, что тогда? Отсутствие риска толкает людей на безрассудство.

– Ну, если ветра не будет или на горизонте покажутся мачты пиратского корабля, тогда наши многоуважаемые капитаны, как всегда, отложат отплытие. Сэр, в конце концов, мы рискуем лишь своим состоянием, тогда как они – жизнью. Мы получаем прибыль лишь благодаря их осторожности.

– Поэтому ветер всегда будет дуть в нашу сторону, не так ли?

– А прибыль всегда будет расти.