Морган Райс - Первая Арена. Охотники за головами
– Звучит как сказка, – говорю я, улыбаясь, наполовину ожидая, что он скажет, что просто пошутил.
Но к моему удивлению он со злостью смотрит на меня.
– Я знал, что ничего не нужно говорить, – произнес он с болью.
Я в шоке от его реакции. Он действительно верит в это.
– Прости, – говорю я. – Я думала, ты пошутил.
Он отворачивается в смущении. Мне трудно это понять: я давно перестала верить в существование чего-то хорошего в этом мире. Я не могу поверить, что он до сих пор придерживается таких убеждений. Он.
– Где это? – наконец говорю я. – Где этот город?
Он делает долгую паузу, размышляя, стоит ли говорить мне это.
Наконец, он произносит: «Это в Канаде.»
Я теряю дар речи.
– Я собирался проехать на лодке весь путь выше по Гудзону. Выяснить все самому.
Я качаю головой. «Ну, думаю, что мы все должны во что-то верить,» – говорю я.
И в ту же секунду жалею об этом. Получилось слишком грубо. Это моя вечная проблема – я никогда не говорю правильные вещи. Я слишком сурова, слишком критична – прямо как папа. Когда я нервничаю, или смущаюсь, или боюсь сказать то, что хочу – особенно, когда вокруг парни – иногда все получается не так. Я всего лишь хотела сказать: Я думаю, что это здорово, что ты до сих пор во что-то веришь. Я бы хотела тоже верить во что-нибудь.
Его глаза потемнели, а щеки покраснели от смущения. Я хочу взять слова обратно, но уже слишком поздно. Урон нанесен. Я все испортила.
Я быстро стараюсь придумать что-то, что угодно, на что можно перевести тему. Я плохо веду беседы. И никогда не умела разговаривать. И вообще уже видимо поздно спасать ее.
– Ты потерял кого-нибудь? – спрашиваю я. – На войне?
Я такая тупица. Что за глупый вопрос. Я сделала все еще только хуже.
Он медленно и глубоко вздыхает и я чувствую, что теперь действительно затронула его. Он кусает нижнюю губу, и на какой-то момент мне кажется, что он сдерживает слезы.
После бесконечного молчания он наконец говорит: «Всех.»
Если я проснусь утром и его не будет, я не буду его винить. На самом деле, я даже не удивлюсь, что его не будет рядом. Совершенно очевидно, что мне нужно просто заткнуться и ждать рассвета молча.
Но есть еще кое-что, что я хочу знать, то, что сжигает меня изнутри. Эти слова просто вырываются у меня изо рта против моей воли:
– Почему ты спас меня? – спрашиваю я.
Он смотрит на меня всей глубиной своих покрасневших глаз, затем медленно отводит взор. Он отворачивается и я думаю, что он мне уже не ответит.
Следует продолжительное молчание. Ветер дует через пустые окна, снежинки приземляются на пол. Мои веки тяжелеют и я начинаю засыпать, то и дело выпадая из реальности. Последнее, что я слышу перед тем, как мои глаза закрываются окончательно, это его слова. Они такие слабые и тихие, что я не уверена, действительно ли он их произнес, или мне это приснилось:
– Потому что ты мне кое-кого напоминаешь.
* * *Я то засыпаю, то просыпаюсь в течение нескольких последующих часов, наполовину видя сны, наполовину – воспоминания. В один из эпизодов я наконец вспоминаю, что произошло в тот день, когда мы покинули город. С тем же упорством, с которым я стараюсь это забыть, оно снова всплывает в моей памяти.
Когда я нашла Бри в переулке, окруженной мальчишками, и кинула коктейль Молотова, последовал небольшой взрыв и затем воздух наполнил визг. Мне удалось попасть в их вожака и этот мальчик загорелся, как огненный шар. Он в неистовстве бегал, в то время как остальные пытались затушить огонь.
Я не мешкала. В этом хаосе я пробежала позади горящего мальчика прямо к Бри. Я схватила ее руку и мы бросились бежать через задворки. Они гнались за нами, но мы знали все эти закоулки лучше, чем кто-либо. Мы срезали через здания, вбегали и выбегали из потайных дверей, перепрыгивали через контейнеры и через заборы. Пробежав несколько кварталов мы совершенно оторвались от них и снова вернулись домой, в безопасность.
Это было последней каплей. Я была полна решимости покинуть город немедленно. Здесь больше не было безопасно – и если мама не хочет этого видеть, что ж, нам придется уйти без нее.
Мы ворвались в нашу квартиру и я вбежала прямо в мамину комнату. Она сидела там в своем любимом кресле, глядя в окно, как она всегда делала, и ждала папиного возвращения.
«Мы уходим, – сказала я решительно. – Здесь стало слишком опасно. Бри сейчас чуть не убили. Посмотри на нее. У нее истерика.»
Мама посмотрела на Бри, затем снова на меня, не произнеся ни слова.
«Он не вернется, – сказала я. – Пора это принять. Он мертв.»
Мама потянулась и дала мне пощечину. Я была потрясена. Я до сих пор помню, как это было больно.
«Никогда так не говори,» – прошипела она.
Я сузила глаза, рассвирепев, что она осмелилась ударить меня. Этого я ей никогда не прощу.
«Отлично, – в ярости ответила я ей. – Ты можешь жить в своих фантазиях сколько угодно. Если ты не хочешь идти, не иди. А мы уходим. Я направляюсь в горы и беру с собой Бри.»
Она саркастически фыркнула в ответ. «Это смешно. Все мосты перекрыты.»
«Я возьму лодку, – я была готова к такому вопросу. – Я знаю одного человека, который сможет нас провезти. У него есть лодка и он увезет нас вверх по Гудзону.»
«И как ты сможешь позволить себе это?» – спросила она ледяным голосом.
Я заколебалась, чувствуя себя виноватой. «Я продала свои золотые часы.»
Она посмотрела на меня, прищурившись. «Ты имеешь в виду папины золотые часы,» – бросила она.
«Он дал их мне, – поправила я ее. – И я уверена, он был бы рад, что я нашла им хорошее применение.»
Она с отвращением отвернулась от меня, снова вернувшись к окну.
«Неужели ты не понимаешь? – продолжила я. – Уже через несколько недель город будет разрушен. Здесь уже не безопасно. Сейчас наш последний шанс выбраться.»
«И что же почувствует твой отец, когда вернется домой, и увидит, что мы все ушли? Когда он обнаружит, что мы бросили его?»
Я смотрела на маму, не веря своим глазам. Она действительно заблудилась в своей фантазии.
«Он бросил нас, – выпалила я. – Он пошел добровольцем на глупую войну. Никто не просил его. Он не вернется. И это именно то, что он хочет, чтобы мы сделали. Он бы хотел, чтобы мы выжили. А не сидели в дурацкой квартире в ожидании смерти.»
Мама медленно повернулась и посмотрела на меня своими холодными как сталь глазами. Она была ужасно упорна, точно так же, как я. Иногда я ненавидела себя за то, что так сильно на нее похожа. Я видела по ее глазам в тот момент, что она никогда, никогда не сдастся. В ее голове прочно засело, что в этой ситуации надо просто преданно ждать. А когда что-то сидело в ее голове, изменить это никак нельзя было.
Но по-моему, ее преданность была неуместна. Она должна была проявлять ее к нам. К своим детям. А не к человеку, который был более предан дракам, нежели своей семье.
«Если ты хочешь бросить отца, давай. Я никуда не еду. Когда твои планы провалятся и тебе не удастся проехать вверх по реке, можешь вернуться назад. Я буду здесь.»
Я не ждала ни секунды больше. Я схватила Бри за руку, повернулась и гордо пошла с нею к двери. Бри заплакала и я знала, что уходить нужно быстро. Я в последний раз остановилась перед дверью.
«Ты совершаешь ошибку,» – выпалила я.
Но она даже не обернулась, чтобы попрощаться. Я знала, что она не сделала бы этого.
Я открыла дверь и захлопнула ее за собой.
Это был последний раз, когда я видела маму.
Тридцать
Я просыпаюсь от слепящего солнечного света. Кажется, мир снова ожил. Солнечные потоки струятся в окно прямо на меня, яркие, как никогда в жизни, они отражаются от всего. Ветер прекратился. Буря закончилась. Снег стаивает с карнизов и звук капающей воды эхом разносится по всей комнате. Раздается треск, и огромная сосулька падает прямо на пол.
Я оглядываюсь вокруг, не понимая, где нахожусь, и осознаю, что все еще лежу на том же месте, что и прошлой ночью, под курткой Логана. Я чувствую себя полностью восстановившейся.
Неожиданно я все вспоминаю и в шоке сажусь. Рассвет. Нам нужно было выдвигаться на рассвете. Вид яркого солнечного света ужасает меня, и я вижу, что Логан лежит рядом со мной с закрытыми глазами. Он глубоко спит. Мое сердце остановилось. Мы проспали.
Я подскакиваю на ноги, впервые чувствуя прилив энергии, и сильно трясу его плечо.
– ЛОГАН! – говорю я торопливо.
Он немедленно открывает глаза и вскакивает на ноги. Он настороженно осматривается по сторонам.
– Уже утро! – кричу я. – Лодка. Мы ее пропустили!
Его глаза открываются от удивления, когда он понимает.
Мы тут же несемся к двери. Моя нога все еще болит, но я с радостью обнаружила, что даже могу бежать. Я сбегаю по металлической лестнице вслед за Логаном, звук шагов эхом отражается от стен. Я хватаюсь за железные перила, осторожно перескакивая через прогнившие ступени.
