Роберт Киркман - Ходячие мертвецы. Дорога в Вудбери
Позже, стоя в холле нетронутого деревянного дома и рассматривая детально проработанные светильники в стиле «Тиффани», Лилли спросила:
– Ты думаешь о том же, о чем и я?
– Не знаю, подруга. Ты о чем думаешь?
Лилли посмотрела на здоровяка:
– Мы бы могли поселиться в одном из этих домов, Джош.
– Не знаю.
Она осмотрелась.
– Жить сами по себе, не привлекать внимания.
Джош задумался.
– Может, нам есть смысл двигаться небольшими шагами? Притвориться, что ничего не знаем, проверить, в курсе ли кто-то еще.
– В этом-то и вся соль, Джош: они уже здесь были… Им они не нужны.
Он вздохнул:
– Дай-ка мне подумать об этом, куколка. Может, стоит поговорить с Бобом?
Обыскав гаражи, они обнаружили под брезентовыми чехлами несколько роскошных автомобилей и начали строить планы на будущее, обсуждая возможность снова отправиться в путь. Окончательное решение они отложили до того момента, когда им представится шанс обсудить все с Бобом.
Тем вечером они вернулись в город и незаметно проскользнули за стену через стройку у южной границы баррикады.
Делиться своим открытием они ни с кем не стали.
К сожалению, ни Джош, ни Лилли не заметили один значительный недостаток роскошного анклава. Большая часть задних дворов простиралась ярдов на тридцать и оканчивалась крутым обрывом, за которым скалистая стена резко уходила вниз, в глубокий каньон.
А внизу, в иссушенной зимой долине этого каньона, вдоль пересохшего русла реки, укрытые спутанными мертвыми листьями и ветками, как минимум сто зомби бесцельно бродили толпой туда-сюда, натыкаясь друг на друга.
Этим тварям понадобилось менее сорока восьми часов с того момента, когда шум и запах людей привлекли их, чтобы забраться, дюйм за дюймом, на соседний холм.
Глава одиннадцатая
– И все-таки я не понимаю, почему мы просто не можем пожить здесь некоторое время, – упорствовала Лилли на следующий день, усевшись на мягкий кожаный диван, поставленный напротив огромного панорамного окна в одном из стеклянных особняков. Окно занимало всю заднюю стену на первом этаже дома и выходило на овальный изогнутый бассейн во дворе, покрытый теперь занесенным снегом брезентом. Стекла дребезжали на зимнем ветру, снежная крупа с шорохом летела прямо в окна.
– Я не говорю, что это невозможно, – ответил Джош с другого конца комнаты, где он складывал в брезентовую сумку столовые приборы из ящика с серебром.
Приближался вечер. Они второй день исследовали этот анклав и собрали уже достаточно вещей, чтобы полностью обставить собственный дом. Кое-что они спрятали в сараях и ангарах за стеной Вудбери. Огнестрельное оружие, инструменты и консервы они сложили в трейлер Боба, решив при этом подготовить к поездке одну из машин.
Вздохнув, Джош подошел к дивану и сел рядом с Лилли.
– Но все же я не уверен, что здесь безопасно, – сказал он.
– Да ладно… друг… Эти дома – настоящие крепости. Их хозяева тут все наглухо заперли, прежде чем сесть на свои частные самолеты. Я больше ни одной ночи не хочу оставаться в этом жутком городе.
Джош с горечью посмотрел на нее:
– Крошка, я тебе обещаю: однажды все это дерьмо закончится.
– Правда? Ты так думаешь?
– Я уверен, куколка. Кто-нибудь разберется, что случилось… Какой-нибудь высоколобый парень из центра по контролю заболеваний изобретет противоядие, которое заставит мертвецов лежать в могилах.
Лилли потерла глаза.
– Вот бы мне твою уверенность.
Джош прикоснулся к ее руке:
– «И это пройдет», крошка. Моя мама всегда говорила: «В этом мире можно положиться только на то, что нельзя полагать, будто хоть что-нибудь останется неизменным, – все меняется». – Он посмотрел на Лилли и улыбнулся: – Единственное, что никогда не изменится, крошка, так это мои чувства к тебе.
Пару мгновений они сидели в тишине и слушали, как потрескивал и поскрипывал безмолвный дом, а ветер бросал в него шквал ледяных капель. На заднем дворе тем временем происходило движение. Из-за края обрыва в отдалении медленно поднимались макушки нескольких дюжин голов – ряд гниющих лиц, невидимых Лилли и Джошу, которые сидели спиной к окну. Из тенистого оврага вылезала толпа зомби.
Не замечая надвигавшейся на них опасности, затерявшись в своих мыслях, Лилли положила голову на массивное плечо Джоша. Она чувствовала себя виноватой. Она понимала, что Джош с каждым днем все сильнее влюблялся в нее, и замечала это в его прикосновениях, в его глазах, которые зажигались каждое утро, когда они просыпались на холодном топчане в своей квартире над прачечной.
Какая-то часть Лилли изголодалась по такой привязанности и близости… Но другая часть нее все еще чувствовала отстраненность, отрешенность, вину за то, что она позволила этим отношениям расцвести из страха, из чувства выгоды. Она ощущала себя обязанной Джошу. Но не на этом нужно было строить отношения. Она поступала неправильно. И она должна была рассказать ему правду.
– Джош… – Она посмотрела на него. – Я должна сказать: ты один из самых восхитительных мужчин, которых я встречала в своей жизни.
Он ухмыльнулся, не заметив печали в ее голосе.
– Да и ты тоже чертовски хороша.
На улице, уже отчетливо видимые через заднее окно, по меньшей мере пятьдесят тварей карабкались по обрыву и перелезали через край, заползая на лужайку. Их пальцы, как когти, вкапывались в почву и рывками подтягивали за собой весь остальной мертвый груз. Некоторые трупы уже поднялись на ноги и начали, шатаясь, продвигаться к стеклянному строению, алчно раскрыв свои рты. Возглавлял отряд мертвый старик в больничном халате, длинные седые волосы которого развевались на ветру.
В богато обставленном доме, за окнами из ударопрочного стекла, Лилли тщательно взвешивала каждое слово, не замечая нависшей над ними угрозы.
– Ты так добр ко мне, Джош Ли… Не знаю, сколько бы я прожила, будь я сама по себе… И я вечно буду благодарна тебе за это.
Теперь Джош подозрительно посмотрел на нее, и его улыбка пропала.
– Почему мне вдруг показалось, что где-то здесь кроется «но»?
Лилли задумчиво облизнула губы.
– Эта чума, эпидемия, как ни назови… она меняет людей… заставляет их делать вещи, которых они и представить себе не могли в другое время.
Широкое коричневое лицо Джоша погрустнело.
– О чем ты говоришь, куколка? Что-то тебя тревожит.
– Я просто говорю… может быть… не знаю… Может быть, я позволила нашим отношениям зайти слишком далеко.
Джош посмотрел на нее, не в силах подобрать слов, затем прокашлялся.
– Не уверен, что понимаю, к чему ты клонишь.
К этому моменту ходячие уже пересекли задний двор. Сквозь толстое стекло не было слышно их монотонного хора хрипов и стонов – все звуки тонули в барабанивших в окна каплях, – а огромная толпа тем временем приближалась к дому. Некоторые из них – старый длинноволосый пациент, хромая женщина без челюсти, пара жертв пожара – сократили дистанцию до двадцати ярдов. Часть монстров глупо ступала на кромку бассейна и падала на занесенный снегом брезент, другие же следовали по пятам за лидерами, и огромные глаза их светились жаждой крови.
– Не пойми меня неправильно, – сказала Лилли внутри герметичного и величественного стеклянного дома. – Я всегда буду любить тебя, Джош… Всегда. Ты потрясающий. Просто… мир, в котором мы оказались, ставит все с ног на голову. Я ни в коем случае не хочу причинить тебе боль.
Его глаза повлажнели.
– Стой. Подожди. Ты говоришь, что быть со мной – это одна из тех вещей, которые ты и представить бы не могла в другое время?
– Нет… Боже, нет. Мне нравится быть с тобой. Я просто не хочу вводить тебя в заблуждение.
– В заблуждение насчет чего?
– Что наши чувства друг к другу… что они – не знаю – полностью здоровы.
– А что не так с нашими чувствами?
– Я просто говорю… страх все запутывает к чертям. Я ни разу не была в своем уме с тех пор, как началось это дерьмо. Мне вовсе не хочется, чтобы ты думал, будто я лишь использую тебя ради защиты… ради выживания, я имею в виду.
Глаза Джоша наполнились слезами. Он тяжело сглотнул и попытался найти слова.
В обычной ситуации он бы заметил характерную вонь, которая начала проникать в дом через вентиляционные шахты, – смрад гниющего мяса, перемешанного с дерьмом. Или услышал бы приглушенное басовое гудение за стенами дома, доносившееся теперь не только с заднего двора, но и со стороны фасада, и с флангов, такое гулкое и низкое, что, казалось, из-за него вибрировал даже фундамент. Или разглядел бы уголком глаза в ромбовидных окнах холла и за раскрытыми шторами в гостиной непрерывное движение со всех сторон, становившееся все ближе. Но сердце его было в осаде, и он не замечал ничего вокруг себя.
Он сжал кулаки:
– А с чего вдруг мне вообще так думать, Лил?
– Потому что я трусиха! – Она обожгла его взглядом. – Потому что я, черт возьми, бросила тебя умирать. И этого ничто не изменит.
