У нас всегда будет Париж - Брэдбери Рэй Дуглас

Он удивился и переспросил:

— Что мне нужно?

— Мисс Эпплтри, — сказала Нора. — Та леди, которую мы придумали давно-давно. Высокая, грациозная, без ума от тебя. Великолепная мисс Эпплтри. Дочь Афродиты. Всем мужчинам, которым перевалило за пятьдесят, всем мужчинам, которым жалко себя и грустно, нужна мисс Эпплтри. Любовь.

— Что ты, Нора. У меня же есть ты, — сказал он.

— Да, но я уже не так молода и не так хороша собой, как прежде, — сказала Нора, взяв его за руку. — Раз в жизни каждый мужчина должен гульнуть.

— Ты и вправду так думаешь? — спросил он.

— Я это знаю!

— Но это ведет к разводам.

— Нет, если у жены есть голова на плечах, это ей не грозит. Если она понимает, что он не подличает, а просто взгрустнул, немного не в себе, устал и запутался.

— Мне известно немало мужчин, которые сбежали с мисс Эпплтри — они бросили жен и детей, поломали себе жизнь.

С минуту он поразмыслил, а потом добавил:

— Я много думаю об этом, каждый день, каждый час, каждую минуту. Не следует так много думать о молодых женщинах. Нехорошо это и, возможно, связано с какой-то силой природы; видимо, мне не следует об этом думать, во всяком случае, так много и напряженно.

Когда он оканчивал завтрак, в дверь позвонили. Он и Нора посмотрели друг на друга, и тут послышался легкий стук.

У него был такой вид, будто он хочет встать, но не может себя заставить, так что Нора поднялась и пошла к входной двери. Она медленно повернула ручку и выглянула. За этим последовал разговор.

Он прикрыл глаза и стал слушать, и ему слышалось, как на крыльце разговаривают две женщины. Один голос был тихий, а второй, казалось, набирал силу.

Через несколько минут Нора вернулась к столу.

— Кто это был? — спросил он.

— Представительница торговой фирмы, — сказала Нора.

— Кто-кто?

— Представительница торговой фирмы.

— Что она предлагала купить?

— Она говорила так тихо, что я почти ничего не могла разобрать.

— Как ее зовут?

— Не расслышала, — сказала Нора.

— А как она выглядела?

— Рослая.

— Насколько?

— Очень высокая.

— Приятная внешность?

— Приятная.

— Какого цвета волосы?

— Как солнечный свет.

— Неужто?

— Так, — сказала Нора. — Вот что я тебе скажу. Допивай кофе. Поднимайся из-за стола. Иди в спальню и ложись в постель.

— Повтори, что ты сказала.

— Допивай кофе, поднимайся… — сказала она.

Он пристально посмотрел на нее, медленно взял чашку, выпил все до капли и начал подниматься со стула.

— Погоди, — сказал он, — я же не болен. Зачем мне после завтрака ложиться в постель?

— Вид у тебя неважный, — сказала Нора. — Я требую. Ступай в спальню, раздевайся и ложись.

Он медленно поднялся из-за стола и пошел вверх по ступенькам, а там как-то незаметно разделся и лег. Как только голова его коснулась подушки, ему пришлось бороться со сном.

Через несколько мгновений в тускло освещенной утренним светом спальне он угадал какое-то движение.

Он почувствовал, что кто-то лег на кровать лицом к нему. С закрытыми глазами он услышал свой голос, который неуверенно произнес:

— Что такое? Кто здесь?

С другой подушки промурлыкал голос:

— Мисс Эпплтри.

— Кто-кто? — переспросил он.

— Мисс Эпплтри, — ответили ему шепотом.

Литературные встречи

Так продолжалось уже долгое время, но она, видимо, заметила это только нынешним осенним вечером, когда Чарли выгуливал их пса, а она шла из продуктового магазина. Женаты они были уже год, но почти никогда не сталкивались на улице, словно посторонние.

— Боже мой, какая встреча, Мари! — Он взволнованно подхватил ее под руку и, сверкая темными глазами, шумно набрал полные легкие колючего воздуха. — Но вечер на самом деле одинокий!

— Хороший вечер. — Она бросила на него невозмутимый взгляд; они уже шли к дому.

— Октябрь, — со страстью в голосе произнес он. — Боже, это мой любимый месяц, готов его поедать, вдыхать, втягивать запахи. Ах, этот мятежный и печальный месяц. Смотри, как от встречи с ним зарделась листва. В октябре мир объят пламенем; невольно вспоминаешь обо всех умерших, с которыми не суждено больше встретиться. — Он крепко сжал ее пальцы.

— Минутку. Собака хочет остановиться.

Они постояли в холодной тьме, пока собака тыкалась носом в облюбованный ствол дерева.

— Боже, принюхайся — это не воздух, а фимиам! — восторгался муж. — Сегодня я ощущаю себя великаном, который способен шагать по земному шару, срывая с неба звезды и пробуждая вулканы!

— С утра у тебя голова болела — сейчас отпустило? — мягко спросила жена.

— Все прошло. Боль не вернется! Да и кто в такой вечер вспоминает о головной боли! Послушай, как шелестят листья! Послушай, как ветер играет ветвями, сбросившими плоды! Но право же, какое одиночество, какая растерянность, куда мы движемся — забытые, неприкаянные, — по кирпичным мостовым бурлящих городов и заброшенных деревень, где даже не останавливаются ночные поезда? Как хочется сейчас быть в пути, уноситься вдаль, куда глаза глядят, лишь бы оставаться в гуще октября, пить его необузданность, его сладостную грусть!

— Давай сядем на троллейбус и поедем в Чессман-парк — там красиво, — согласно кивая, предложила она.

Он вскинул руку, поторапливая завозившегося пса, и сказал:

— Нет, я имел в виду настоящее путешествие! Через реки, по горам, мимо холодных кладбищ и затаившихся деревушек, где давно погас свет и ни одна живая душа не знает, что ты мчишься сквозь ночь по звенящим стальным рельсам.

— Ну, тогда можно взять билеты на «Северный экспресс» и съездить на выходные в Чикаго, — сказала она.

Он с жалостью покосился на нее в темноте и сжал ее узкую прохладную ладонь в своей сильной руке.

— Нет, — выговорил он с величественной простотой. — Нет. — Он повернулся к ней лицом. — Мы идем домой. На грандиозный ужин. Заказываю себе три бифштекса — мечту гурмана. Редкие красные вина, пряные соусы и целую фарфоровую лохань обжигающего супа-пюре, а на десерт — ликер и…

— На ужин — свиные отбивные с горошком. — Она отперла входную дверь.

По пути на кухню она сбросила шляпку. Шляпка приземлилась на раскрытой книге Томаса Вулфа «О времени и о реке» [13], которая лежала под переносной лампой. Мельком посмотрев на Чарли, жена побежала проверить, не осталось ли в доме пары картофелин.

Минуло три ночи, в течение которых он при порывах ветра беспокойно метался в постели. С напряженным вниманием изучал оконное стекло, в которое стучалась осенняя непогода. Потом успокоился.

На следующий вечер, когда она вошла в дом, сняв с веревки высушенные простыни, он сидел в своем библиотечном кресле с сигаретой, прилипшей к нижней губе.

— Выпьем? — спросил он.

— Давай, — ответила она.

— Чего тебе?

— В каком смысле «чего тебе»?

На его бесстрастном, холодном лице мелькнула тень раздражения.

— Чего тебе налить?

— Виски, — ответила она.

— С содовой?

— Да, — сказала она, почувствовав, что лицо ее принимает такое же бесстрастное выражение.

Подойдя к бару, он достал два бокала размером с вазу и небрежно плеснул спиртного.

— Годится? — Он протянул ей бокал.

Она изучила виски на свет.

— Прекрасно.

— Что на ужин? — Его глаза холодно смотрели поверх кромки бокала.

— Бифштекс.

— С картофельными оладьями? — Он поджал губы.

— Точно.

— Ай да молодчина. — Он слабо хохотнул и, прикрыв глаза, опрокинул виски в свой жесткий рот.

Она подняла бокал.

— За удачу.

— Правильно. — Он со смущенным видом обдумывал ее тост, обводя глазами комнату. — Еще?

— Можно, — сказала она.

— Вот умница, — похвалил он. — Умница моя.

В бокал полилась содовая. Ее шипение наводило на мысль о пожарном шланге, оставленном без присмотра. Чарли, взяв с собой бокал, отошел и утонул, как ребенок, в необъятном библиотечном кресле. Прежде чем погрузиться в чтение романа Дэшила Хэммета «Мальтийский сокол» [14], он попросил, растягивая слова: