Диана Гэблдон - Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы
– Кто это? – удивился Грей, когда заметил еще какой-то черный силуэт, похожий на привидение.
Вместо хозяина на вопрос ответил сам Фрэзер:
– Это священник. Коли он тут, значит, этот человек при смерти.
Грей набрал в грудь воздуха; он стремился сохранить присутствие духа при встрече с чем угодно.
– Значит, мы не можем терять времени, – уверенно заявил он и сделал первый шаг по лестнице, скрипнувшей под его сапогом. – Вперед!
Загадочный бродяга скончался на заре. За одну руку его держал Фрэзер, за другую – священник. В момент же, когда священник склонился над умирающим и принялся бормотать что-то по-гэльски и по-латински, а затем проводить какие-то папистские обряды, Фрэзер откинулся на табурете с закрытыми глазами, но не отпустил небольшую костлявую кисть.
Могучий горец провел всю ночь возле умирающего странника, шепча ему слова утешения. Вставший в углу, чтобы не пугать никого своим мундиром, Грей был растроган подобной деликатностью и заботой.
Наконец шотландец осторожно опустил усохшую руку покойного на грудь и сделал те же движения, что и священник: провел рукой надо лбом, сердцем и обоими плечами, изобразив таким образом в воздухе крест. После чего открыл глаза и встал, чуть не задев потолочные балки головой, затем кивнул майору и стал спускаться по лестнице.
– Сюда.
Грей указал на дверь трактира, ночью пустого. Сонная служанка развела для них огонь в камине, подала хлеба и эля и вновь оставила их вдвоем.
Майор дал Фрэзеру время поесть и, лишь выждав, спросил:
– Так что же, мистер Фрэзер?
Шотландец опустил на стол оловянную кружку и утер рот ладонью. Несмотря на бессонную ночь, он выглядел собранным и аккуратным; его усталость выдавали лишь темные круги под глазами.
– Что сказать, господин майор, в его речах, по-моему, было немного смысла, – начал узник, перешедший сразу к делу. – Слово в слово же несчастный сказал вот что.
И Фрэзер заговорил. Он произносил слова медленно и тщательно, останавливаясь, чтобы поточнее вспомнить произнесенное или объяснить тот или иной гэльский оборот. Разочарование Грея нарастало. Шотландец был совершенно прав: ничего существенного в сказанном не было.
– Белая колдунья? – неожиданно прервал он Фрэзера. – Он сказал «белая колдунья»? И «тюлени»?
Похоже, эти слова тоже оказались частью бреда, но они привлекли его внимание, он сам не понимал чем.
– Ну да, сказал.
– Повторите эти места, – приказал Грей. – Так точно, как только можете. Пожалуйста, – добавил он.
Майор внезапно понял, что в обществе Фрэзера ему хорошо, и сам этому удивился. Не исключено, впрочем, что причиной такого состояния стало обычное утомление, поскольку после ночного бодрствования у смертного одра обычные реакции и чувства не могли не притупиться.
И вообще-то ночь казалась Грею чем-то нереальным, а уж ее финал – и подавно. До этого момента ему и во сне не могло привидеться такое: он под утро сидит в деревенском трактире за одним столом с Рыжим Джейми Фрэзером и пьет с ним эль из одного кувшина.
Шотландец выполнил его просьбу и стал говорить очень медленно, постоянно делая паузы, чтобы припомнить сказанное точнее. Иногда он менял слово на более подходящее, иногда употреблял другой оборот, но повторный рассказ почти ничем не отличался от первого, и то, что Грей понял и сам, было переведено точно, без малейших искажений.
В расстройстве майор помотал головой. Вот же ерунда! Один лишь бред, именно что бред. Если покойнику когда-нибудь и приходилось видеть золото (похоже было, впрочем, что приходилось), то по его путаному рассказу было решительно невозможно понять, какое, где и когда.
– Вы вполне уверены, что пересказали все слова в точности? – спросил Грей, отчаянно надеявшийся на чудо: а что, если заключенный пропустил короткую фразу, какие-то два слова, которые приведут в итоге к потерянным сокровищам?
Шотландец поднес ко рту кружку, отчего его рукав задрался, и в свете зарождавшегося утра Грей увидел на запястье багровый след от кандалов. Фрэзер перехватил взгляд майора и опустил кружку. Возникшее было чувство товарищества исчезло без следа.
– Я всегда держу слово, майор, – чопорно заявил он и встал из-за стола. – Думаю, нам пора в обратный путь.
Часть пути они провели в молчании. Фрэзер ушел в собственные мысли, а уставший Грей предался разочарованию. Над низкими холмами, расположенными на севере, взошло солнце, и они остановились отдохнуть и освежиться у бившего из земли ключа.
Грей напился холодной воды и побрызгал ею в лицо, чтобы таким образом вернуть себе притупившиеся чувства. Он не спал уже больше суток, отчего был заторможенным и ничего не соображал.
Фрэзер бодрствовал столько же, но по нему этого совершенно нельзя было сказать. Казалось, отсутствие сна его совершенно не заботит. Он встал на четвереньки возле ручья и принялся с озабоченным видом ползать по поляне, выдергивая из земли какую-то траву.
– Что вы делаете, Фрэзер? – недоуменно поинтересовался Грей.
– Собираю кресс-салат, господин майор.
– Это я вижу, – раздраженно сказал Грей. – А для чего?
– Для еды, господин майор, – спокойно ответил шотландец.
Фрэзер снял с пояса застиранный полотняный мешочек и засунул туда мокрую зелень.
– Неужели? Вы что, не наелись? – тупо спросил Грей. – Никогда не слышал, чтобы люди ели кресс.
– Он зеленый, майор.
Уставший и расстроенный, майор решил, что над ним издеваются.
– А какого еще цвета должно быть растение, черт побери? – проворчал он.
Фрэзер скривил рот, будто он спорил о чем-то сам с собой, но лишь еле заметно пожал плечами, вытер мокрые руки о штаны и объяснил:
– Я всего лишь хотел сказать, майор, что всякая зелень, употребленная в пищу, хранит от цинги и бережет зубы. Мои товарищи по несчастью питаются той зеленью, что получают от меня, а кресс приятнее на вкус, чем большая часть трав, которые я могу набрать на болоте.
Удивленный майор воскликнул:
– Зелень спасает от цинги? Откуда такие сведения?
– От моей жены, – буркнул Фрэзер.
Он быстро отвернулся от Грея и, поднявшись на ноги, принялся уверенными быстрыми движениями завязывать мешок.
Джон Грей не удержался и спросил:
– А где ваша жена, сэр?
Синие глаза шотландца так загорелись, что чуть не проделали в майоре дыру.
«Возможно, вы слишком молоды, чтобы знать силу ненависти и отчаяния», – вспомнил он слова полковника Кварри. Так или иначе, но во взгляде Фрэзера он сумел разглядеть невыразимую ненависть и отчаяние.
– Ее больше нет, – отрезал Фрэзер и резко, почти грубо, отвернулся.
Грей промолчал на это. Ему оказалось трудно понять, какие чувства посетили его в связи с этим нежданным известием. Среди них, безусловно, было и облегчение (участница его унижения мертва), и сожаление.
По пути в крепость Ардсмьюир оба не сказали ни слова.
Через три дня Джейми Фрэзер сбежал. Собственно, бежать из Ардсмьюира было не особенно сложно, но ни один из заключенных даже не пробовал это сделать, поскольку это не имело никакого смысла: бежать было некуда. С одной стороны на расстоянии трех миль от крепости о гранитные скалы бились морские волны, а во все остальные стороны раскинулись бесконечные унылые торфяные болота.
Это имело бы смысл, если бы беглецу могли предоставить кров и защиту члены его клана, однако кланы оказались разбиты, родные заключенных убиты, к тому же смутьянов намеренно заключали в тюрьмы подальше от родных мест. Гибель от голода на болоте казалась не самым лучшим избавлением от тюремной камеры, и, как считало большинство узников, оно того не стоило. Однако Джейми Фрэзером, очевидно, руководили иные, его собственные соображения.
Лошади драгун шли по проторенной дороге. Расстилавшееся вокруг болото напоминало бархатную скатерть с ворсом из плотного вереска, под которым таился коварный слой мягкого влажного мха глубиной больше фута. В такой топи не рисковали ходить даже благородные олени. С дороги Грею удалось увидеть четырех, до каждого было не меньше мили, и за каждым тянулась проложенная через вереск тропка, которая издалека казалась тоненькой, словно нитка.
Само собой, Фрэзер бежал не верхом, что значило, что беглец, следуя оленьими тропами, проложенными по болоту, мог оказаться где угодно.
Грею требовалось снарядить погоню и попытаться вернуть Фрэзера в тюрьму по долгу службы, но по правде говоря, он поднял на ноги почти весь личный состав и мотался по окрестностям почти без сна и отдыха не только из служебного рвения. Обязанности сами собой, но гораздо сильнее на него действовало французское золото, дававшее надежду покончить с опалой и проклятой ссылкой. Кроме того, его подстегивала злость и обида на предательство.
Грею трудно было сказать, что злит его сильнее – побег Фрэзера и то, что тот не сдержал слово, или то, что сам он оказался так глуп, что поверил, будто хайлендер – пусть джентльмен – может быть человеком чести, таким же, как он сам.
