Питер Уоттс - По ту сторону рифта
– Ты не хотел видеть, как живые существа страдают, – вставила Линн.
– …так что добивал их сам. – Один удар молотком, и мозги тут же смяты в кашу, после такого страдать уже нечему. – Я всегда обламывал ему кайф. А играть с мертвыми зверюшками неинтересно, он потом часами на меня дулся… Линн грустно улыбнулась.
– Он страдал, Расс. И хотел умереть. Я же знаю, ты любил маленького нахала. Мы оба его любили.
На месте вакуума что-то вспыхнуло.
– Все нормально, Линн. Я все время наблюдаю за тем, как умирают люди, не забыла? Мне не нужна психотерапия из-за какого-то сраного кота. А если б и была нужна, ты бы могла…
«…по крайней мере быть со мной этим утром».
Уэскотт осекся. «Я зол, – осознал он вдруг. – Ну не странно ли? Столько лет не пользовался этим чувством».
Странно было обнаружить, что у старых эмоций такие острые края.
– Извини, – ровным голосом сказал он. – Не хотел грубить. Просто… банальностей я уже в клинике наелся, понимаешь? Надоело слышать «Он хочет умереть», когда на самом деле имеется в виду «Это будет слишком дорого стоить». А больше всего надоело, что люди говорят про любовь, подразумевая экономику.
Линн обвила его руками.
– Они ничего бы не смогли сделать.
Он стоял, слегка пошатываясь, почти не чувствуя ее объятий.
«Кэрол, сколько я заплатил, чтобы ты не переставала дышать? И в какой момент решил, что не стоит ради тебя влезать в долги?»
– Причина всегда в экономике, – проговорил он. И тоже ее обнял.
– Вы хотите читать мысли.
Это была уже не Кэрол. Теперь голос принадлежал тому типу из «Саутем»… Мосби, да. Засев в памяти, его программа дирижировала хором электронов, которые на выходе создавали впечатление, будто говорит он сам, – дешевый аудиоклон. Уэскотт предпочитал его оригиналу.
– Читать мысли? – Он немного подумал. – Вообще-то в данный момент я всего лишь пытаюсь наметить рабочую модель человеческого разума.
– Вроде меня?
– Нет. Ты навороченное диалоговое меню и не более. Ты задаешь вопросы; в зависимости от того, как я на них отвечаю, переключаешься на другие. Ты линеен. А разум шире… рассредоточен.
– Мысль – не сигнал, а пересечение сигналов.
– Так ты читал Пенторна?
– Читаю сейчас. У меня есть онлайн-доступ к «Биомедицинскому реферативному журналу».
– Угу.
– Еще я читаю Гёделя[43],– добавила программа. – Если он прав, то вам никогда не создать точной модели, потому что ни одна коробка не способна вместить саму себя.
– Ну так упростим модель. Отбросим детали, сохранив суть. Нам же так и так не надо, чтобы она получилась чересчур большой; если по сложности она не уступает реальному явлению, то и понять ее будет ничуть не легче.
– То есть вы отрезаете от мозга по кусочку, пока не получаете то, с чем можно работать?
Уэскотт поморщился.
– Если настаиваешь на броских формулировках, то сгодится и эта.
– И по этим обрезкам все равно можно узнать что-то новое о человеческом поведении?
– Ну вот взять хотя бы тебя.
– Я же навороченное меню.
– В точку. Но знаний у тебя больше, чем у реального Джейсона Мосби. И ты более интересный собеседник: я как-то раз встречался с ним. Держу пари, ты и с тестом Тьюринга[44] справился бы лучше. Я прав?
Едва ощутимая пауза.
– Не знаю. Вероятно.
– Насколько я понимаю, ты превосходишь оригинал, обходясь какими-то процентами от его вычислительных возможностей.
– Возвращаясь к…
– И если оригинал вопит и отбивается, когда его пытаются выключить, – продолжает Уэскотт, – то потому лишь, что его запрограммировали на убеждение, будто он способен страдать. И у него уходит больше усилий, чтобы поддерживать работу подпрограмм. Может, разница не так уж и велика, а?
Программа замолкла. Уэскотт начал считать про себя: «Одна тысяча один, две тысячи один, три…»
– Вообще-то это приводит нас к другому вопросу, который мне хотелось бы с вами обсудить, – проговорило меню.
На реакцию ему потребовалось почти четыре секунды, и все равно пришлось сменить тему. Хотя в целом программа хорошая.
– Вы пока еще ничего не публиковали по своей работе в Центральной ванкуверской больнице, – сказал заместитель Мосби. – Конечно, у меня нет возможности просмотреть вашу заявку в СЕНИИ[45], но, если судить по общедоступным тезисам, вы занимаетесь мертвыми людьми.
– Не мертвыми. Умирающими.
– То есть околосмертными переживаниями? Левитация, световые туннели и тому подобное?
– Это все симптомы кислородного голодания, – отрезал Уэскотт. – В основном бессмысленные. Мы копаем глубже.
– С какой целью?
– Ряд базовых закономерностей легче зафиксировать, когда прочие функции мозга уже отключились.
– Какие закономерности? О чем они говорят вам?
«Они говорят мне о том, что существует лишь один вид смерти, Мосби. Неважно, что нас убивает – старость, насилие или болезнь; перед тем как сыграть в ящик, мы все поем одну и ту же чертову песню. Для этого необязательно даже быть человеком – если у тебя есть неокортекс[46], добро пожаловать в клуб.
И знаешь что, Мосби? Мы уже почти научились считывать с листа слова песни. Загляни ко мне лично, скажем, через месяц, и я смогу устроить тебе предпросмотр твоих последних мыслей. Я дам тебе сенсацию десятилетия».
– Доктор Уэскотт? Он моргнул.
– Что, прости?
– Какие закономерности? О чем они говорят вам?
– А ты как думаешь? – спросил Уэскотт и снова начал отсчет.
– Я думаю, вы наблюдаете за умирающими людьми, – ответила программа, – и фотографируете их. Зачем, я не знаю. Но мне кажется, нашим подписчикам это будет интересно.
Несколько секунд Уэскотт хранил молчание.
– Какой у тебя номер версии? – произнес он наконец.
– Шесть точка пять.
– Только что выпустили, да?
– Пятнадцатого апреля, – призналась программа.
– Ты лучше, чем шесть точка четыре.
– Мы постоянно совершенствуемся.
Сзади открылась дверь.
– Стоп, – приказал он.
– Остановить программу или т-только поставить на паузу? – поинтересовался из куба голос Кэрол.
– На паузу.
Уэскотт уставился на компьютер. Перемена в голосе Кэрол смутно раздражала. «А им там не бывает тесно?»
– Ты это слышишь? – спросила Линн у него из-за спины.
Уэскотт повернулся на кресле. Она снимала туфли у входной двери.
– Ты про что?
Она подошла к нему.
– Как ее голос иногда… прерывается. Он нахмурился.
– Как будто ей было больно во время записи, – продолжила Линн. – Может, ей тогда еще даже диагноз не поставили. Но, когда она программировала машину, та все уловила. Разве ты раньше этого не замечал? Все эти годы?
Уэскотт ничего не ответил. Линн положила руки ему на плечи.
– Ты не думаешь, что можно бы уже поменять личность у этой штуковины? – тихо проговорила она.
– Линн, это не личность.
– Я знаю. Просто алгоритм распознавания речевых моделей. Ты это все время повторяешь.
– Слушай, я не понимаю, с чего ты так беспокоишься. Тебе ничто не угрожает.
– Я не это имела…
– Одиннадцать лет назад она немного пообщалась с программой. И та переняла ее речевые модели. Это не она. Я знаю. Это всего лишь древняя операционная система, которая давным-давно устарела.
– Расс…
– Вшивая программка, которую мне прислал Мосби, и то в десять раз сложнее. А ведь можно сходить в магазин и купить симулятор психики, который и ее заткнет за пояс. Но у меня ничего другого не осталось, ясно тебе? Оставь мне хотя бы право самому решать, в какой форме вспоминать о ней.
Она отстранилась от него.
– Расс, я вовсе не хочу с тобой ссориться.
– Я рад. – Он повернулся к компьютеру – Продолжить.
– Пауза, – скомандовала Линн. Компьютер безмолвно ждал.
Сделав медленный вдох, Уэскотт развернулся обратно.
– Я тебе не пациент, Линн. – Слова звучали сдержанно, без интонации. – Если не можешь оставить работу за порогом, то практикуйся хотя бы на ком-нибудь другом, ладно?
– Расс…
Она замолчала. Уэскотт – само бесстрастие – смотрел ей в глаза.
– Хорошо, Расс. До скорого.
Линн направилась к двери. Он отметил в ее движениях контролируемую скованность. Когда она потянулась к туфлям, ему представилось, как прерывисто сокращаются нити актомиозина в мышцах.
«Убегает, – в изумлении подумал он. – Из-за моих слов. Я произвожу звуковые волны, и в ее мозгу, как рассеянная молния, вспыхивают миллионы нейронов. Сколько операций совершается там в секунду? Сколько переключателей разомкнется, сомкнется, сменит маршрут, прежде чем какая-то доля этого электричества пробежит к ее пальцам, и рука повернет дверную ручку?»
Он смотрел, как этот замысловатый механизм закрывает за собой дверь.
«Ушла. Я снова победил».
Уэскотт наблюдал, как Хэмилтон пристегивает обезьяну ремнями к столу и прикрепляет к ее выбритому черепу электроды. Шимпанзе привык к этой процедуре; его и раньше подвергали подобным непотребствам, но после он всегда оставался в добром здравии и хорошем настроении. У него не было причин ожидать чего-то иного и в этот раз.
