Время и снова время - Элтон Бен
– Прошлой весной.
– Что?
– Вы отбирали кандидата. В «оперативном штабе» об этом говорил Дэвис. Мол, он одобряет ваш выбор. То есть меня. Он сказал, что отбор происходил прошлой весной. И вы предложили меня. Прошлой весной.
– Ну да, да, прошлой весной. И что из этого?
– Мою жену и детей убили в конце лета, профессор.
– При чем тут твоя семья? Я тебя предложила, потому что ты Кремень, мать твою, Стэнтон. Очевидный кандидат.
– Да, кандидат, который наверняка отказался бы от работы, означавшей вечную разлуку с теми, кого он любит больше всех на свете. Кандидат, который всеми силами попытался бы вас остановить от очевидного безумства.
– Перестань, Хью, что ты несешь! – Маккласки отложила меню. И взялась за сумку.
– Вам требовался солдат. Спецназовец. Хорошо обученный. Он приспособится к любой среде и выживет.
– Да, но…
– Желательно, чтобы он имел кое-какое понятие о прошлых событиях и людях, их сотворивших. Выпускник истфака подойдет. Непременное условие, как вы сказали, сносное владение немецким. Это уже спецзаказ. А потом добавилось еще одно требование: кандидат должен пребывать в отчаянии и одиночестве; нужен человек, который потерял любовь и просто ждет смерти. Он охотно покинет этот мир, ибо в нем его больше ничто не держит… Как там у Ньютона? Ищите тех, кто не обременен земными связями.
Рука Маккласки нырнула в сумку.
– Столь особого человека и за сто лет не сыщешь. А Ньютон дал вам только год.
– Чушь какая-то! – Маккласки попыталась рассмеяться.
Но ее большое красное лицо, всегда такое веселое, сейчас казалось злобным. Словно с него сорвали маску. Стэнтон умел разглядеть страх и ложь в глазах врага и сейчас видел их в глазах Маккласки.
– Выбрав меня, вы решили сделать так, чтобы я лишился этих ненужных связей. Невероятно, что я не понял этого раньше. Ведь все так очевидно. Вы убили мою семью.
Маккласки выхватила револьвер и направила его на Стэнтона:
– Конечно, я могла бы начать оправдываться, но ты все равно не поверишь. Потому что ты прав. Все совершенно очевидно. В смысле, каковы шансы найти подготовленного человека, которому безразлично – жить или умереть?
– Весьма призрачные.
– Мы прикинули так и этак, Хью. Надо было спасать мир.
– А если б оказалось, что Ньютон ошибся? Я просто лишаюсь семьи?
– Сопутствующие потери, Хью. Ты же знаешь, как оно бывает.
– О да, профессор. Я знаю, как оно бывает.
Глаза Стэнтона сузились в щелки, взгляд прожег Маккласки.
– Твою же мать! – Маккласки страдальчески сморщилась. – Блин, блин, блин! Просто кошмар. Только начали получать удовольствие – и на тебе… все испорчено. И уже, наверное, не поправишь…
Она смотрела умоляюще. Но револьвер в ее руке не дрогнул.
– Вы убили мою жену и детей, профессор.
– Да, но теперь-то, Хью, они вроде как и не существовали… Значит, все нормально, да? Продолжаем?
– Не похоже, что все нормально. Когда вы держите меня на мушке.
На секунду Маккласки задумалась.
– Ладно, – сказала она. – Ты никогда меня не простишь, и я, поверь, тебя понимаю. Но ты должен сделать дело, самое важное дело в истории. Сосредоточься на этом. Вот что я предлагаю. Через пять-шесть часов будет первая остановка в Бухаресте. До тех пор мы сидим вместе, а потом ты выходишь. Я бы сама вышла, но, честно говоря, отсюда проще держать тебя на прицеле. К счастью, из купе есть выход прямо на перрон. Как здесь все продумано, а? Ты выполняешь свою миссию, а я просто исчезаю. Ты больше не увидишь меня, Хью. Обещаю, что не буду слишком сильно размахивать крылышками. Хороший обед и театр – все, о чем я прошу, и потом мне осталось-то лет пять, не больше. А перед тобой будет целый мир. Мир, который ты спас. Не надо, чтобы мелкая месть все испортила.
– Что значит – испортила?
– Понимаешь, если ты не сойдешь с поезда, мне придется тебя убить. Это же ясно, правда? Иначе ты убьешь меня. Ежу понятно.
– А как же миссия, самая важная в истории? Убьете меня, и через десять недель начнется Великая война. Европейская катастрофа, которую мы должны остановить.
Глаза Маккласки набрякли слезами. Возможно, из-за дымившей сигареты, зажатой в зубах. Оружие она уже держала классической хваткой – обеими руками.
– Я понимаю, это нехорошо, Хью. И я переживаю, очень переживаю. Гибель миллионов юношей. Русские царевны, расстрелянные в жутком подвале… свои жалкие драгоценности они зашили в панталоны… Будут кошмарные диктаторы, войны, геноцид, голод… но… я всего лишь старая эгоистичная дура, и я ужасно хочу увидеть Дягилевский балет.
Стэнтон всегда гордился своим умением распознать человека, но, похоже, он совсем не знал эту женщину. Такую слабую, такую эгоистичную. Такую… устрашающе человечную.
– Я любил жену и детей, – сказал он.
– Я понимаю, Хью, понимаю.
Стэнтон встал. Палец Маккласки на собачке побелел.
– Пожалуйста, не заставляй меня это делать, Хью! Ведь я выстрелю. Правда выстрелю. Просто сойди в Бухаресте. Это легко, все будет хорошо, поверь. Я исчезну, обещаю.
– До свиданья, профессор.
Стэнтон шагнул вперед. Маккласки спустила курок. Боек ударил в пустой патронник. Маккласки удивленно глянула на револьвер. Еще раз нажала собачку.
– Зараза!
– Неужели вы думали, что я оставлю заряженный револьвер в сумке контуженной сумасшедшей?
Она хотела что-то сказать, но Стэнтон схватил ее за горло и стиснул пальцы:
– Надо же, вы всерьез вознамерились меня убить и угробить двадцатый век. Вот уж не думал, что вы на это решитесь.
В ответ Маккласки лишь захрипела.
Стэнтон вздернул ее на ноги и подтащил к наружной двери. Свободную руку просунул в открытое окно и, изогнувшись, отщелкнул запор. Дверь распахнулась. В глазах Маккласки плескался ужас.
– Что, страшно? – крикнул Хью, перекрывая стук колес. – Старая хулиганка испугалась? Она боится смерти! А я-то думал, вам все нипочем! Надо же быть таким слепцом!
Поезд мчался меж скалистых предгорий. Откос – крутой каменистый склон, кое-где поросший травой. Уцелеть невозможно. Ежу понятно, как говорит Маккласки.
Давясь ужасом, старуха что есть силы пнула Стэнтона.
Хью дернул ее к себе. Заглянул ей в глаза.
Он бы многое мог ей сказать.
Как люто ее ненавидит. Как сильно надеется, что ад существует и ей уготованы вечные муки.
Но что толку? Он просто сбросил ее с поезда.
От удара о насыпь тело подпрыгнуло и кубарем покатилось с откоса, точно сломанная кукла.
Стэнтон сделал шаг назад, оставив дверь в купе открытой.
Он проверил сумку Маккласки – нет ли подозрительных анахронизмов. Забрал револьвер, выпавший из ее руки, лекарства и белье. Вроде бы из двадцать первого века больше ничего не было. В сумке только выпивка и курево. Пусть следователи делают любые выводы.
В третий и последний раз выглянув в коридор, Стэнтон прошел в свое купе.
Теперь он был совершенно один в иной вселенной.
18
Стэнтон обедал в вагоне-ресторане, когда по составу разнеслась весть: англичанка, путешествовавшая в одиночку, умудрилась выпасть из поезда. Пассажиры хвостовых вагонов увидели нечто похожее на вывалившуюся женщину и подняли тревогу. Расследование обнаружило отсутствие пассажирки первого класса и открытую наружную дверь в ее купе.
Стэнтон как раз заказал омара и суфле.
Черт с ней. Пусть сгниет в аду.
Если б все повторилось и он снова встретил ее умоляющий взгляд, он бы сначала вырвал ей глаза, а уж потом сбросил с поезда.
Сука. Убийца. Мерзкая тварь.
Он спешил домой. Чтобы помириться с Кэсси. У них было бы еще девять месяцев. Девять месяцев счастья и любви, прежде чем вместе со всем человечеством кануть в небытие, растворившись во времени и пространстве. Они бы стали звездами. Он, Кэсси, Тесса и Билл рядышком мерцали бы на небосклоне. Но из-за Маккласки его близкие вообще никогда не существовали, а он сослан в иную вселенную.
