Мэри Лю - Победитель
– И чего же он не предлагал?
– Земли.
Мое сердце болезненно сжимается. Отдать землю. Чтобы спасти Республику, нам придется продать ее другой стране. Похоже на торговлю телом. На продажу собственного ребенка. Оторвать от себя часть родного дома. Я смотрю на Андена, пытаясь понять, какие эмоции бушуют под его маской сдержанности.
Анден глядит на Президента, тянутся секунды. Может быть, он представляет, что ответил бы на такое предложение отец? Наконец Анден склоняет голову. С достоинством, но смиренно.
– Я открыт для переговоров, – тихо говорит он.
Президент кивает. Я вижу – уголки его рта растягиваются в едва заметной улыбке.
– Ну тогда вперед, – оживляется он. – Если создадите сыворотку и если нас устроит ваше предложение насчет земли, обещаю вам военную помощь. А пока всему миру придется принять обычные в условиях пандемии меры.
– И что вы имеете в виду, сэр? – спрашивает Анден.
– Придется заблокировать ваши порты, перекрыть границы. То же самое относится и к Колониям. Придется проинформировать правительства других стран. Уверен, вы меня понимаете.
Анден не отвечает. Я надеюсь, Президент не видит моего ошеломленного лица. Всю Республику изолируют.
Дэй
Джун улетела в Антарктиду. Иден уехал в Лос-Анджелес со второй волной эвакуации. Оставшиеся в бункере слышат, как Колонии атакуют. Звуки становятся все громче. Иногда земля содрогается с такой силой, что сверху сыплется пыль, покрывая серым налетом очереди спешащих к поезду. Стробоскопические лампы у потолка туннеля через две секунды на третью заливают нас красным цветом. Держатся ли другие бункеры, разбросанные по городу? Эвакуация с каждым новым составом – а они отправляются с интервалом в час – протекает все более нервно. Кто знает, насколько прочен этот туннель. Время от времени я вижу, как солдаты заталкивают назад в очередь особо буйных. «Все в одну шеренгу!» – кричат они, грозя оружием. Их лица спрятаны за шлемами, которые я нередко видел перед собой в прежней жизни. «Нарушители не подлежат эвакуации. Соблюдайте порядок!»
Я нахожусь в дальнем конце бункера вместе с Паскао, Тесс и другими Патриотами. Нас засыпает пылью с потолка. Поначалу солдаты пытались затолкать меня в поезд, но, когда я обрушился на них с потоком проклятий, отвязались. Теперь они не обращают на меня внимания. Несколько секунд я смотрю, как люди заходят в вагоны, а потом возвращаюсь к разговору с Паскао. Тесс сидит рядом, но из-за недосказанности в наших отношениях кажется, будто она далеко-далеко. Проклятая головная боль молотом стучит в затылок.
– Ты лучше меня знаешь город, – шепчу я Паскао. – Какие, по-твоему, шансы у Щита?
– Неважные, – отвечает тот. – Да что говорить, Колониям помогает другая страна, и я не удивлюсь, если под таким напором Щит через несколько дней треснет. Поверь мне, долго он не продержится.
Я поворачиваюсь посмотреть, сколько еще людей ожидает посадки.
– А если действовать против Колоний хитростью?
– Если бы удалось заполучить несколько электробомб, – вступает в разговор одна из хакеров, Франки, девушка с раненым плечом, – я, наверное, смогла бы перепрограммировать их так, чтобы временно вывести из строя оружие Колоний. Или что-нибудь типа того. Можно еще попортить им парочку самолетов.
Точно, самолеты! Анден говорил о построенном на скорую руку аэродроме близ Щита.
– Я достану бомбы, – шепчу я. – И гранаты.
Паскао возбужденно цокает языком.
– Значит, повеселимся с нитроглицерином? Что ж, валяй. – Он обращается к одному из Патриотов: – Бакстер, дружище, пойдешь с Джоро и Франки – прикроешь их, пока они там колдуют.
Бакстер кидает на меня злобный взгляд. Мочка уха у него все такая же – драная.
– Паскао, – тихо говорю я, – ты готов к небольшому отвлекающему маневру?
– Да это же конек неуловимых, – смеется Паскао.
– Поводим их за нос – побудешь моим двойником, пока я не проберусь к их самолетам.
– Звучит многообещающе!
– Отлично.
Хотя ситуация и мрачноватая, я не могу сдержать улыбку. В мой голос закрадывается самоуверенная нотка:
– Давайте-ка вечерком расколошматим парочку-другую дорогущих военных машин!
– Ты совсем спятил, чувак! – набрасывается на меня Бакстер. – Целая Республика не может сдержать наступление, а ты считаешь, что у нашей группы есть шанс победить?
– Нам не нужно их победить. Нам нужно только задержать их. Не сомневаюсь, в этом мы мастаки.
Бакстер раздраженно фыркает, но на лице Паскао цветет широченная улыбка. Тесс рядом со мной напряженно ерзает на стуле, вероятно вспоминая мои прежние преступления – она все их видела своими глазами, и после каждого ей приходилось меня штопать. Может, она беспокоится за меня. А может, радуется. Или вообще предпочла бы находиться где-нибудь подальше отсюда. Но ведь вернулась она из-за меня. Тесс ведь сама это сказала? Я все еще ей небезразличен. По крайней мере, хоть немного. Я подбираю слова, чтобы заполнить неловкое молчание между нами, но, ничего не придумав, обращаюсь к другим:
– Вы, ребята, говорите, что вернулись заслужить прощение. Вы даже не попытались бежать в другую страну. Вам ведь не обязательно было помогать Республике. Анден, то есть Президент, и так простил бы всех вас. – Я встречаюсь взглядом с Паскао. – Ты знал это! Так почему же вы вернулись на самом деле? Уж не только потому, что услышали мой призыв.
Улыбка сходит с лица Паскао и на несколько секунд сменяется по-настоящему серьезным выражением. Он вздыхает, потом окидывает взглядом нашу маленькую группу. Трудно поверить, но прежде они были частью огромной серьезной организации.
– Мы ведь Патриоты. Предполагалось, что мы поспособствуем возрождению Соединенных Штатов в той или иной форме. Но, судя по тому, что творится за границей, Колонии не годятся на роль инициатора таких перемен. Должен признать, новый Президент Республики пока движется в верном направлении, а после всей этой чертовщины с Рейзором даже считаю, что Анден способен справиться с теми вопросами, которые пытались решить мы. – Паскао замолкает и кивает на Бакстера, который только пожимает плечами. – Вон, даже дружище Бакстер не возражает.
– Значит, вы, ребята, вернулись, потому что искренне хотите помочь Республике победить в войне? – спрашиваю я, хмуря лоб. – Вы правда готовы защищать страну?
Паскао кивает.
– Почему вы сразу не сказали? Ваше заявление прозвучало бы весьма благородно.
– Нет, не прозвучало бы, – мотает головой Паскао. – Нам бы не поверили. Патриотам, тем самым террористам, которые убивали солдат Республики при первой возможности? Я решил, будет лучше разыграть другую карту – будто мы ищем прощения. Это должно было показаться более правдоподобным твоему Президенту и твоей крошке принцепс-электу.
Я молчу. Видя, что я раздумываю, Паскао встает и потирает ладони:
– Ну что, приступим? Времени нет – наверху творится черт знает что.
Он жестом подзывает Патриотов и раздает индивидуальные задания. Я сажусь на корточки рядом с Тесс. Она делает глубокий вдох и, перехватив мой взгляд, заговаривает со мной впервые с момента нашей встречи.
– Извини, Дэй, – тихо, чтобы не слышали остальные, произносит она.
Я замираю на месте, упираясь локтями в согнутые колени.
– С чего это? – отвечаю я. – Тебе не за что извиняться.
– Нет, есть за что.
Тесс отворачивается. Когда она успела так вырасти? Она по-прежнему тоненькая, хрупкая, но смотрит глазами человека более опытного, чем тот, которого я помню.
– Я не хотела тебя бросать, не хотела винить во всем Джун. На самом деле я не верю, что она плохая. Никогда в это не верила. Я просто… разозлилась.
Ее лицо притягивает мой взгляд, как и прежде, все время с того самого момента, как я впервые увидел ее роющейся в мусорном баке. Мне хочется обнять ее, но я сижу и жду – пусть даст мне знак.
– Тесс…
Я ищу слова, которые передали бы мое душевное состояние. Черт побери, раньше я нес такую чушь.
– Я тебя люблю. Что бы ни происходило между нами, – говорю я.
Тесс обхватывает колени руками:
– Знаю.
– Но люблю не так, как ты хочешь, – поясняю я, проглотив ком в горле и уставясь в пол. – Прости, если когда-либо дал повод думать иначе. Наверное, я всегда недостаточно ценил тебя.
С каждым словом, которое хлещет ее, словно плеть, я чувствую мучительный укол в сердце.
– Не извиняйся. Это я во всем виноват – не ты.
Тесс мотает головой:
– Я знаю, ты любишь меня по-другому. Неужели ты думаешь, я еще не поняла? – (Я слышу горькую интонацию в ее голосе.) – Но ты не знаешь, что чувствую к тебе я. Никто не знает.
– Так скажи мне, – заглядываю я в ее глаза.
– Дэй, ты для меня намного больше, чем девичья влюбленность. – Она хмурится, подбирая слова. – Когда целый мир отвернулся от меня и оставил умирать, только ты меня принял. Ты был единственным, кого волновала моя судьба. Ты был для меня всем. Всем. Ты стал моей семьей – моими родителями, моими сестрами и братьями, моим опекуном, моим единственным другом и товарищем, ты был моим защитником и тем, кто нуждался в моей защите. Понимаешь? Я люблю тебя не так, как ты подумал, хотя не могу отрицать: и та любовь есть в моем к тебе отношении. Но то, что я чувствую, выходит за ее рамки.
