Рэй Брэдбери - Мы — плотники незримого собора (сборник)
Квайр побежал. Он бежал и смеялся. Разевал свой большой рот, скаля зубы. Внезапно остановился. Прицелился, выстрелил. Хохотнул и снова сорвался с места.
Пулеметы заговорили. Цепочка пуль прошила землю идиотской стежкой вокруг Джонни.
Он пританцовывал и ходил зигзагами, бежал, пританцовывал и снова лавировал. И ежесекундно вопил:
– Промазал! Я увернулся!
После чего наносил удар, как новая разновидность танка, размахивая винтовкой.
Останавливался. Целился. Стрелял.
– Бах! Попал! – кричал он.
Немец в пулеметном гнезде упал.
Он снова побежал. Сверху плотной завесой падали пули. Джонни проскальзывал сквозь них, как актер проскальзывает сквозь серые кулисы, бесшумно, легко и спокойно.
– Промахнулся! Промахнулся! Промахнулся! Я увернулся. Увернулся!
Он ушел так далеко вперед от остальных, что все они почти скрылись из виду. Спотыкаясь, он выстрелил еще три раза.
– Убил! И тебя, и тебя. Всех троих!
Трое немцев упали. Джонни исторг восторженный клич. По его щекам текли сверкающие струйки пота. Голубые глаза разгорелись, как раскаленное небо.
Пули падали – волна за волной. Хлестали, расщепляя камни над ним, вокруг него, рядом с ним. Под ним и за ним. Он пританцовывал, смеялся. Уворачивался.
Первое пулеметное гнездо немцев заглохло. Джонни взялся за второе. Откуда-то издалека он расслышал охрипший крик Эдди:
– Джонни, вернись. Дурак! Назад!
Но стоял такой грохот, что у него не было в этом уверенности.
Он увидел выражение лиц четырех немецких пулеметчиков, что залегли выше по склону холма. Сквозь загар пустынь на них проступала бледность. Они дико таращились на него, разинув рты.
Они навели пулемет прямо на него и открыли огонь.
– Промазали!
Из-за холма прилетел снаряд и со свистом упал в тридцати ярдах от него. Джонни катапультировался.
– Близко! Но не настолько!
Двое немцев не выдержали и бросились наутек из пулеметного гнезда, выкрикивая безумные слова. Двое других с побелевшими лицами вцепились в пулемет и принялись поливать Джонни свинцом.
Джонни их застрелил.
А тем двоим дал уйти. Не стрелять же им в спину. Он устроился в пулеметном гнезде и стал дожидаться своих товарищей.
Он увидел, как у подножия холма американцы выскакивают отовсюду, как чертики из табакерок, и бегут к нему.
* * *Минуты через три Эдди Смит, спотыкаясь, добрался до пулеметного гнезда. Выражением лица он ничем не отличался от немцев. Он накричал на Джонни. Сграбастал его и стал ощупывать, осматривая со всех сторон.
– Джонни! – вопил он. – Джонни, ты не ранен, ты цел!
Такая речь показалась Джонни смешной.
– Конечно, цел, – ответил Джонни. – Я же тебе говорил, что все будет в порядке.
У Смита отвалилась челюсть.
– Я же видел, как рядом с тобой рвались снаряды, да еще эти пулеметы…
Джонни оскалился:
– Рядовой Смит, глянь-ка на свою руку.
Рука Эда покраснела. У него в запястье застрял осколок, и обильно текла кровь.
– Рядовой Смит, тебе следовало пригнуться. Черт, я тебе говорю, а ты меня не слушаешься.
Эдди Смит выразительно на него посмотрел.
– От пули не увернешься, Джонни.
Джонни разразился смехом ребенка, который хорошо знает, что и как бывает на войне. Джонни расхохотался.
– Они не спорили со мной, рядовой Смит, – сказал он тихо. – Ни один не заспорил. Вот умора. А все остальные ребята спорили.
– Какие остальные ребята, Джонни?
– Ну, знаешь, остальные ребята. У ручья, в наших местах. Мы всегда спорили, кого подстрелили, кто убит. А сейчас, когда я кричал им «бах, ты убит», они играли по правилам. Ни один не стал спорить. Никто не закричал в ответ «бах, я попал в тебя первым, это ты убит». Ничего подобного. Они все время давали мне стать победителем. А раньше они много спорили.
– Неужели?
– Ну да.
– Что ты им говорил, Джонни? Действительно «бах, ты убит»?
– Конечно.
– И они не спорили?
– Нет. Ну разве они не молодцы? В следующий раз для справедливости я притворюсь мертвым.
– Ни в коем случае, – перебил его Смит.
Он сглотнул капли пота и вытер лицо.
– Не делай этого, Джонни. Ты… ты продолжай в том же духе.
Опять сглотнул.
– А насчет твоего уворачивания от пуль и о том, что они в тебя не попадали…
– Конечно, я уворачивался, а они – нет.
* * *У Смита дрожали руки.
Джонни Квайр уставился на него.
– В чем дело, рядовой?
– Ничего. Просто перевозбудился. И еще я хотел спросить.
– Что?
– Просто хочу спросить, сколько тебе лет, Джонни?
– Мне? Десять. Одиннадцатый пошел.
Тут Джонни замолк и виновато покраснел.
– Нет. Что я говорю? Мне восемнадцать. Скоро девятнадцать.
Джонни посмотрел на тела немецких солдат.
– Скажи им, пусть встают, рядовой Смит.
– А? Что?
– Чего они лежат? Скажи им, чтоб уходили, если хотят.
– А… гм… видишь ли, Джонни… знаешь, они встанут после нашего ухода. Ну да… когда мы уйдем. Вставать сейчас не по правилам. Им хочется немного отдохнуть. Да… отдохнуть.
– А-а.
– Послушай, Джонни, я хочу тебе кое-что сказать. Прямо сейчас!
– Что?
Смит облизал губы, переминаясь с ноги на ногу, сглотнул слюну и вполголоса ругнулся.
– Ладно. Нет, ничего. Черт. Я только хотел сказать, что завидую тебе. Жаль, что я так быстро вырос и повзрослел. Знаешь, Джонни, кто-кто, а ты вернешься с этой войны. Не спрашивай, как. Просто я это чувствую. Так гласит Писание. Я, может, не вернусь. Может, я не ребенок, а значит, не хожу под защитой Бога, который защищает детей, потому что они дети. Может, я вырос, веря не в то, что нужно – в реальность, в смерть и в пули. Может, я сдуру воображаю о тебе черт-те что. Так оно и есть. Из-за моего воображения – я думал, что ты… Короче, что бы там ни случилось, Джонни, помни: я теперь от тебя ни на шаг.
– Конечно, ни на шаг. Иначе – я не играю, – сказал Джонни.
– А если кому-нибудь взбредет в голову сказать тебе, что ты не можешь уворачиваться от пуль, знаешь, что я с ним сделаю?
– Что?
– Дам в зубы!
Эдди встал, странно улыбаясь. Его била нервная дрожь.
– А теперь, Джонни, надо идти и побыстрее. За этим холмом… разворачивается… новая игра.
Джонни оживился.
– Неужели?
– Да, – сказал Смит. – Идем.
Они отправились за холмы вместе – Джонни Квайр, вприпрыжку, зигзагами, а побледневший Эдди Смит, не отставая, за ним по пятам, завистливо глядя ему вслед.
1943
На ракетной обшивке
От страха у него все вылетело из головы.
– Как прикрепиться к ракете? – прокричал на бегу Джордж Ваннинг, рассекая холодный воздух.
– Магнитами! Вот, смотри! – проорал Старик, ставший похожим на стервятника, закованного в латы.
Над ними нависало брюхо ракеты. А они, как ее серебристые дети, спешили присосаться к ее металлу, пригреться на ее стальной груди и пронестись на ней по космосу.
– А если я ошибусь? – спросил Джордж с опаской.
– Тебя поглотит пламя сопла! – прокричал старый отпетый «автостопщик», прибавляя шагу.
БРЯК!
– Я зацепился! – завопил Джордж.
– Магниты! – приказал кто-то второпях.
Тринадцать человек прилипли к жесткой обшивке ракеты и повисли на магнитах, включенных на полную мощность, и в их числе Джордж Ваннинг. От сокрушительного выброса пламени ускорение ракеты учетверилось. Ракета содрогнулась – и Джордж с ней за компанию.
Астероиды разлетались в стороны, как стреляная картечь. Вокруг засияли звезды. Из черного небесного океана выплыл еще один «автостопщик» и попытался зацепиться за корпус. Джордж издал приветствующий возглас, но бедняга не рассчитал своих сил и сорвался прямо в поток ракетного огня!
Ракета стала им всем родной матерью – всем тринадцати перепуганным, просто напуганным и даже случайным «детям». Внутри своего скафандра, вкушая воздух, словно кислородную трапезу, Джордж Ваннинг слышал громкое биение собственного сердца. На его бледном лице глаза словно провалились в глазницы.
Среди истошных криков, в отчаянной неразберихе полета он выронил из кобуры пистолет. Свободной рукой он шарил в пустоте. Межпланетному патрульному офицеру оружие было необходимо как воздух. Страх его еще не отпускал, а впереди лежали миллионы миль ледяного пути к мерцающей зеленым светом Земле. Его двенадцать попутчиков в разных позах сосредоточились рядом с ним, обливаясь соленым потом и лихорадочно вознося молитвы звездным божествам за то, что им удалось благополучно пристыковаться к Обшивке, на которой они были всего лишь выскочившими прыщами.
Одного из них Джордж Ваннинг должен был отыскать. Но кого именно? Он еще не вычислил. Ему было не до этого: холод и страх пробирали его.
Джордж заключил свое сердце в чашу из зажатых легких, чтобы как-то сдержать его безумное биение. Из прожитых им тридцати лет десять прошли на борту корабля. Но это была его первая вылазка наружу, во время которой метеор мог запросто превратить его в оранжевый студень.
