Диана Гэблдон - Чужестранка. Книга 2. Битва за любовь
Толпа, по-видимому, испытывала те же ощущения, но, по мере того как утреннее возбуждение переходило в полную апатию, негромкий и ровный голос мистера Гоуэна звучал неутомимо. Люди начали мало-помалу расходиться: кто вдруг вспоминал, что пора подоить корову, кто спохватывался, что не полил цветы, и у всех созрело убеждение, что, пока жужжит этот неумолимый голос, ничего интересного произойти не может.
К тому времени, как Нед Гоуэн кончил свою первоначальную защиту, наступил вечер; толстый судья, которого я про себя называла Джеффом, объявил, что суд возобновит работу завтра утром.
После короткого, вполголоса, совещания между Недом Гоуэном, Джеффом и стражником Джоном Макри два дюжих гражданина отвели меня к гостинице. Бросив взгляд через плечо, я увидела, что Джейли уводят в противоположном направлении: она шла, выпрямившись, подчеркнуто не спеша и гордо не замечая сопровождающих.
В темной задней комнате гостиницы мои путы были наконец сняты. Принесли свечу. Потом явился Нед Гоуэн с бутылкой эля и тарелкой хлеба и мяса.
– Я могу побыть с вами всего несколько минут, дорогая, да и этого удалось добиться с трудом, так что выслушайте меня без промедления.
Маленький юрист близко наклонился ко мне, неровный свет свечи придавал его облику особую таинственность. Глаза у него блестели, и, кроме небольшой разлохмаченности парика, в нем не было заметно никаких признаков напряжения или усталости.
– Мистер Гоуэн, я очень рада видеть вас, – искренне сказала я.
– Да, да, дорогая, – ответил он, – но теперь не время для таких разговоров.
Он погладил мою руку – ласково, но небрежно.
– Мне удалось уговорить их выделить ваше дело, решать его самостоятельно, а не вместе с делом миссис Дункан. Это может нам помочь. Мне кажется, что первоначально не было намерения арестовывать вас и вы были схвачены только потому, что находились вместе с ней… то есть с миссис Дункан. Однако, – продолжал он быстро, – вам угрожает опасность, и я не стану скрывать это от вас. В настоящее время настроение в деревне складывается не в вашу пользу. Что заставило вас взять на руки этого ребенка? – спросил он с несвойственной ему горячностью.
Я открыла рот, чтобы ответить, но он нетерпеливо отмахнулся от собственного вопроса.
– Ладно, теперь это уже не имеет значения. Мы должны попробовать сыграть на том, что вы англичанка и отсюда ваше неведение, именно на него надо упирать, а не на то, что вы чужестранка. Надо тянуть как только можно. Время работает на нас. Худшие из этих судов происходят в атмосфере истерии, когда весомость доказательств приносится в жертву жажде крови.
Жажда крови. Это полностью определяло те эмоции, которые написаны были на обращенных ко мне лицах людей в толпе. Там и сям я замечала выражения сочувствия и сомнения, но мало кто решился бы противопоставить себя толпе, а в Крэйнсмуире явно ощущалась нехватка подобных характеров, даже, скорее, полное их отсутствие. Впрочем, нет, поправила я себя. Один есть – сухой маленький юрист из Эдинбурга, крепкий, как старый башмак, на который он был так похож.
– Чем дольше мы будем тянуть, – продолжал констатировать мистер Гоуэн, – тем меньше возможность поспешных действий. Итак, – заключил он, положив руки на колени, – завтра ваше дело – молчать. Говорить буду я, и дай бог, чтобы это принесло победу.
– Звучит достаточно логично, – сказала я со слабой улыбкой.
Из-за двери в переднюю часть гостиницы донеслись громкие голоса; я взглянула в ту сторону, и мистер Гоуэн, перехватив мой взгляд, кивнул.
– Да, я очень скоро оставлю вас, но я договорился, что ночь вы проведете здесь.
Он окинул помещение критическим взглядом. Небольшая пристройка к гостинице – ее использовали для хранения ненужного хлама и каких-то запасов. Была она холодная и темная, но все же здесь было намного лучше, чем в яме для воров.
Дверь в пристройку отворилась, и в ней появился силуэт хозяина гостиницы, который всматривался в темноту поверх бледного пламени свечи. Мистер Гоуэн поднялся уходить, но я взяла его за рукав. Я должна была узнать одну вещь.
– Мистер Гоуэн, это Колум послал вас помочь мне?
Он помедлил с ответом, но в пределах границ своей профессии он был безукоризненно честным человеком.
– Нет, – сказал он прямо, и по его увядшему лицу скользнуло некое смущение. – Я пришел… по своей воле.
Он надел шляпу и исчез в свете и суете гостиницы, бросив на прощание: «Доброй ночи».
В моем убежище кое-что было приготовлено для меня: принесли кувшинчик вина и кусок хлеба – на сей раз чистого – и поместили все это на большой бочке, возле которой прямо на земле лежало свернутое одеяло.
Я завернулась в это старое одеяло и присела на один из маленьких бочонков, чтобы поесть; сидела, пережевывала скудную пищу и размышляла.
Итак, Колум не посылал юриста. Знал ли он, однако, что мистер Гоуэн собирается быть на суде? Вероятно, Колум запретил всем обитателям замка спускаться в деревню: любого из них могли схватить во время охоты на ведьм. Волны страха и истерии, затопившие деревню, были реально ощутимы, я просто чувствовала, как они бьются о стены моего непрочного убежища.
Шум из расположенной неподалеку пивной отвлек меня от размышлений. Возможно, там находится страж при обреченном на смерть плюс еще кто-то. Но на грани гибели даже один лишний час стоит благодарности. Я завернулась в одеяло, накинула его себе на голову, чтобы заглушить шум из гостиницы, и постаралась изо всех сил не испытывать ничего, кроме благодарности.
После тяжелой, совершенно без отдыха ночи меня подняли вскоре после рассвета и отвели обратно на площадь, хотя судьи не появлялись еще целый час.
Худой и толстый, оба только что от сытного завтрака, сразу принялись за работу. Джефф обратился к Джону Макри, занимавшему свое прежнее место позади обвиняемых:
– Мы сочли невозможным для себя определить вину только лишь на основании свидетельских показаний.
Взрыв негодования вновь собравшейся толпы, у которой были свои способы определения вины. Матт, однако, мигом утихомирил негодующих: его пронзительный взгляд подействовал на завывающих молодых батраков в первых рядах толпы, словно ушат ледяной воды на тявкающих псов. Порядок был восстановлен, и Матт обратил костлявую физиономию к стражнику.
– Пожалуйста, отведите заключенных на берег озера.
Радостные возгласы одобрения, раздавшиеся в этот раз, пробудили во мне самые худшие подозрения. Джон Макри взял меня одной рукой, а Джейли – другой и повел нас, но у него при этом нашлось много помощников. У какого-то идиота оказался в руках барабан, и он выбивал на нем бешеную дробь. Меня злобно дергали за платье, щипали и толкали. Толпа запела под стук барабана, я не понимала, что такое они поют, из-за множества беспорядочных выкриков, которые я и вовсе не хотела понимать.
Процессия спустилась по лугу на берег озера, где маленькая деревянная пристань нависла над водой. Нас препроводили на самый ее край; на пристани находились и оба судьи, по одному на каждом конце. Джефф обратился к толпе, оставшейся ждать на берегу:
– Принесите веревки!
Начались общие переговоры и переглядывания, пока кто-то не прибежал с мотком тонкой веревки. Макри взял веревку и неуверенно двинулся ко мне. Взгляд, брошенный на судей, однако, укрепил его решимость.
– Будьте так добры, снимите обувь, мадам, – распорядился он.
– Какого дья… то есть зачем? – спросила я, скрестив руки.
Он заморгал, явно не подготовленный к сопротивлению, но один из судей предвосхитил его ответ:
– Это предварительная процедура для суда водой. Большой палец правой руки привязывают пеньковой веревкой к большому пальцу левой ноги женщины, подозреваемой в колдовстве. Точно таким же образом большой палец левой руки привязывают к большому пальцу правой ноги. А затем…
Тут он бросил красноречивый взгляд на воды озера.
Два рыбака стояли босиком в прибрежной грязи, штаны закатаны выше колен и подвязаны бечевкой. Один из них, нагло ухмыляясь, поднял небольшой камешек и пустил его по серо-стальной поверхности озера. Камешек подпрыгнул один раз и утонул.
– Попав в воду, – нудным голосом бубнил малорослый судья, – виновная в колдовстве будет плыть, ибо чистая вода не приемлет нечистое существо. Невинная женщина утонет.
– Стало быть, передо мной выбор: либо меня осудят как ведьму, либо оправдают, но утопят? – с негодованием спросила я. – Нет, благодарю вас!
Я как можно крепче обхватила ладонями локти, чтобы унять дрожь, которая, кажется, становилась перманентным состоянием моей плоти.
Низенький судья надулся, словно разгневанная жаба.
– Не обращайся к суду без должного уважения, женщина. Ты смеешь отказываться от предписанного законом испытания?
– Смею ли я отказываться от того, чтобы меня утопили? Само собой разумеется, что я отказываюсь!
