Квадратный корень из лета - Хэпгуд Гарриет
Вельтшмерцианово исключение.
Все началось в день, когда я снова увидела Джейсона. Я записала его имя, и тут на страницу упала тень: из-за дерева выглянул Томас.
– Я бы подумал, ты меня избегаешь, – заметил он, с размаху усевшись напротив, у стены. – Если бы не знал, что ты знаешь, что я знаю все наши нычки.
Он вытянул ноги, задрав их на ствол дерева рядом со мной – поза получилась почти горизонтальная. Томас умел вписаться в любой пейзаж. Мысленно подвергнув его предложение грамматическому разбору, я уточнила:
– То есть ты хочешь сказать, что я… тебя поджидаю?
– Это как ты скажешь. – Его лицо изменилось от прорвавшегося смеха.
Да, я сама подставилась.
– Понравился торт? – спросил он.
– Очень вкусно, – солгала я.
– Забавно, Нед тоже так считает. – У нас за плечами двенадцать лет переглядок; мне удалось сохранить совершенно бесстрастное выражение лица. Наконец Томас моргнул и произнес: – Ладно, сменим тему. Это и есть твой проект на дополнительные баллы?
С жестом «можно?» он потянулся к тетради, балансировавшей на моих голых ногах. Пальцами Томас задел мои колени. Полистав тетрадь, он сказал:
– Похоже, здесь выпускной класс почище универа.
Я посмотрела, что он открыл. Страница тарабарских вычислений, а внизу, как большой красный флаг, выделялось имя Джейсона. По какой-то причине мне не хотелось, чтобы Томас знал мою тайну. Пора снова менять тему.
– Как твой десинхроноз?
– По-моему, часовые пояса у меня все еще ку-ку. – Томас зевнул.
– Как часы с кукушкой? Да они сто лет работают! – По словам Соф, это такая веселуха, когда с умным видом говоришь общеизвестные истины, чтобы отвязаться от малозаманчивых приглашений.
– Ну значит, свихнулись. – Томас прикрыл глаза. Сегодня он был не в кардигане, а в футболке с карманом, куда клал свои очки. Без них он выглядел не так стильно и больше походил на пацана, с которым я раньше дружила. – Слишком поздно лег. Не давай мне спать, – пробормотал он. – Говори что-нибудь.
– Мне нужна тема. Коперник тебя интересует?
– Нет, Копперов Ников не надо. Давай про Умляута. Откуда он у вас взялся?
– Отец принес в апреле. – Я наклонилась вперед и как можно легче сняла свою тетрадь с коленей Томаса. Но он все равно открыл глаза, прищурившись на меня. В солнечных лучах его радужка с темным пятном походила на взрывающуюся галактику.
– Го, это не разговор, а информация. Мне нужны подробности.
– А, ну я делала в кухне уроки после школы, когда это рыжее нечто выскочило из-под холодильника и метнулось мимо плиты прямо в поленницу. Я взяла половник…
– Половник? – пробормотал Томас, снова прикрывая глаза.
– Ну, разливательную ложку для супа! – Может, в Канаде они иначе называются? Уполовниками?
Он засмеялся:
– Я знаю, что такое половник. Я не пойму, зачем ты его взяла.
– Я думала, там мышь.
– И что ты собиралась делать – подцепить ее половником?
Я ткнула его в колено карандашом, и он заткнулся, улыбаясь.
– Поленница, мечущееся не пойми что, половник и я, – перечислила я. От такого повторения в голове прояснилось, и я вдруг вспомнила, что было непосредственно перед тем рыжим зигзагом на полу: по кухне прошла рябь. Смена кадра. Тогда я приписала это головной боли. Неужели с того дня время сошло с ума? Это ведь уже три месяца!
– Го! – сонно промурлыкал Томас, постучав меня по плечу ногой.
– А, да. Из-за бревна выскочил котенок, это и был Умляут.
– И все?
– Я посадила его в свой свитер и позвонила в магазин, подумав, что папа мог бы и записку оставить. Он снял трубку и сказал: «Guten tag, liebling, прочитала мою записку?» Я оглянулась, а на грифельной доске только и написано: «Готти? Кот!»
Томас засмеялся над этим рассказом, а мой мозг совершенно неожиданно вновь выдал мысль, уже мелькавшую в книжном магазине: «Вот не помню, чтобы ты был таким красавцем».
Я начала повторять число «пи» до сотой цифры, но мозг не желал сотрудничать, и получилось примерно так:
Я задумалась: а если бы пять лет назад Томас меня поцеловал? Если бы он вообще не уезжал? Была бы я по-прежнему влюблена в Джейсона или это с Томасом я оказалась бы за этим деревом прошлым летом? Мысли унеслись в данном направлении, и кладбище вокруг нас постепенно наполнилось цифрами, которые я мысленно повторяла. Они повисали в воздухе, как рождественские шары, а мы летели через галактику к звездам, и это было прекрасно.
Греевская теория струн, огромная космическая арфа. Что сказал бы мне сейчас дед? Представляю, как он стянул бы мою тетрадь и вгляделся в Вельтшмерцианово исключение. «Накрылись законы пространства и времени? Ну, так установи собственные законы!»
– Томас! – позвала я. – Имейл, который ты мне отправил, это что?
– Это такая форма связи через Ин-тер-нет. – Томас подтянулся в сидячее положение и изобразил, как что-то печатает в воздухе. Его явно не трогали математический феномен погоды и родившаяся в результате идея – версия мира, где пять лет назад мы поцеловались.
– Ха. – Я пихнула его в ногу кроссовкой. На долю секунды Томас, улыбаясь, поймал меня за щиколотку. Его лицо, как зеркальный шар в саду, отражало свет цифр.
– Го, да там ничего важного, – сказал он. – Я написал, что приезжаю, в ответ на твой имей.
Висевшие в воздухе цифры посыпались на траву серебряным дождем и растаяли. Мы снова вернулись в обычную жизнь.
Обычную, но в ней существует временнáя вилка, в которой я отправила Томасу имей!
– Я не догонял, о чем речь, пока не приехал, – продолжал он. – Твой папа объяснил, когда вез меня из аэропорта. Про Грея.
Царапина на диске с записью. Визг шин. Я могу притворяться, что жизнь продолжается, рассказывая про котят и имейлы, но смерть, как вбитый клин, застопорила все намертво. При виде моего замкнувшегося лица Томас, видимо, что-то понял, потому что показал на тетрадь и очень осторожно попросил:
– Расскажи мне про временный пространственный континуум.
– Пространственно-временнóй, – поправила я, неловко двинувшись задницей по траве ближе к Томасу и ухватившись за смену темы, как утопающий за соломинку. Наши плечи оказались на одном уровне. – Путешествия во времени. Я еще не вполне разобралась, как бы это работало, если бы было.
– Круто. А куда бы ты отправилась? Я бы к динозаврам. Или в эпоху Просвещения, поболтать со старым Коппером Ником. – Он наклонился вперед, задев рукой мою, и показал на кладбище, покрытое буйно цветущими маргаритками, словно снегом: – Или остался в Холкси и смотался бы в наше Средневековье. Застрял бы снова головой в заборе…
– В август прошлого года, – перебила я. – Вот куда бы я отправилась.
– Скучища, – протянул он. – Почему август?
Джейсон. Грей. Все остальное.
– Черт, – до Томаса дошло. – Извини.
– Ничего. – Я сгребла пучок сухой травы и начала рвать травинки. Не хочу… Разговоры с Томасом – ночью и сейчас – первые беседы за целую вечность, когда не кажется, будто мозг странным образом изолирован, и не приходится подыскивать, что сказать…
Scheisse [22], я не в состоянии завершить предложения даже мысленно!
Томас положил руку на мои панически дергавшиеся пальцы, успокаивая дрожь. Зазвонили церковные колокола. Шесть часов. Похоронный звон.
– Пора идти, – произнесла я. – Умляута кормить.
Вскарабкавшись на ноги, я как попало запихала книги в рюкзак. Половину подобрал Томас. Пока мы пробирались сквозь траву, я увидела, что он несет дневники Грея.
– А это здесь… – Он не закончил, явно заразившись болезнью Готти Г. Оппенгеймер – невозможностью говорить о самом худшем, и огляделся. – Это здесь… Грея… того…
