Квадратный корень из лета - Хэпгуд Гарриет

Они просияли друг другу. У Соф новая любовь? И, похоже, небезответная? У меня нет права обижаться на то, что она мне не сказала.

– Я пытаюсь заставить ее заняться актерской игрой, но – кто бы мог подумать? – у нее страх сцены! – сообщила Мег.

Отчего же Соф даже под караоке пела только у себя в комнате и только передо мной.

Подъехал автобус. Сбросив скорость, он, отдуваясь, остановился, но Соф все равно беспокойно вскочила и замахала водителю. Грей ее всегда поддразнивал: «Какая же ты хиппи, София? Нужно уметь расслабляться».

Я похромала за Мег и Соф, которые уже уселись рядышком, поджав ноги, и неловко плюхнулась через проход. Мег достала айпод. Я надеялась, что она вставит плаги в уши и оставит нас в покое, но один наушник она воткнула в ухо Соф.

– Извини, – сказала мне Соф. – Автобусная традиция.

Я кивнула и попыталась, в свою очередь, оставить их в покое. Они перешептывались. Я отломила кусок булки. На вкус она была как осень, хотя летнее солнце палило вовсю.

– Соф, мы идем завтра на «Фингербанд»? – промурлыкала Мег.

– Нед – брат Готти, – напомнила Соф, покосившись на меня. Надо же, а я и не знала, что группа выступает.

– Ах да, – чуть отодвинувшись от спинки сиденья, Мег оглядела меня с ног до головы, видимо, не понимая, как это я являюсь родственницей Неду, который считает леопардовый принт нейтральной расцветкой. – Ты пойдешь на репетицию? Проводы лета будут обалденные – говорят, дедушка Неда однажды принес в жертву козу?

Ее слова отдавались в ушах треском петард. В августе Грей устраивал в саду настоящую вакханалию: в прошлом году он связал волосы в пучки, попросил Неда выдвинуть пианино, засел в зарослях своего любимого рододендрона и наяривал «собачий вальс». Как Неду в голову пришло собезьянничать и это?!

– Тогда ты и Джейсона знаешь? – Мег разговаривала вопросами и не дожидалась ответов. Мне захотелось спросить, откуда она знает Джейсона, почему она не уверена, что я его знаю, неужели он обо мне не рассказывает и наши отношения по-прежнему секрет. – А это правда, что в дом Неда переехал какой-то парень?

Черт. Соф переехала сюда через год после отъезда Томаса, поэтому его внезапное возвращение для нее мало что значит, но она в курсе, кто такой Томас: первые полгода нашей дружбы я жаловалась, что он как в воду канул. Пока не ясно, подруги мы с ней снова или нет, но когда Соф невероятным образом повернула ко мне голову, как сова, стало ясно: она считает, что я должна была ей сказать.

Краснея, я пояснила:

– Томас Алторп вернулся. Вчера.

Мег сморщила нос, одновременно набирая эсэмэску, болтая и бросая бомбы направо и налево:

– Томас из детского сада? А он правда поселился в комнате дедушки Неда?

Судя по выражению лица Соф, я должна была и об этом сказать.

С минуту она молчала, затем демонстративно повернулась к Мег и сказала:

– Драматично-грамматично.

Мег не подняла головы, что-то увлеченно набирая, – фонтан бликов плясал над ее кольцами.

– Женский коллектив стиля хип-хоп, – подтолкнула ее Соф. – Читаем рэп о романтических драмах и пунктуации!

Это была наша любимая забава – я подхватывала строчки, подавала рифмы или подыгрывала. Но Соф нарочито пыталась играть в нашу игру с Мег, а не со мной.

Мег нахмурилась – каким-то образом это получилось у нее изящно – и убрала телефон в нелепо тесный карман коротеньких шорт.

– Ты о чем?

Соф на меня не глядела, но я чувствовала, как она ощетинилась – автобус практически завибрировал. Не в силах выдержать напряжение, я обратилась к пустому сиденью напротив:

– Обманывать меня не дозволено, пусть теперь сидит обособленно – как деепричастие!

Пауза.

– Не обращай внимания, – проскрежетала Соф, обращаясь к Мег, которая недоуменно смотрела то на нее, то на меня. Я первая дружила с Соф, хотелось мне завопить, как пятилетней. Только мне можно знать, что у нее страх сцены! Остальным она говорит, что у нее гланды!

Грей назвал бы меня собакой на сене.

Я уставилась в окно, за которым проносилось золотисто-зеленое марево. Через несколько минут пейзаж распался на отдельные деревья и поля: мы подъезжали к Бранкастеру.

– Я приехала, – сказала Мег, поднимаясь. – Приятно было увидеться, Готти. Мы в воскресенье идем на пляж, можешь присоединиться.

От разрешения поучаствовать в собственной традиции я почувствовала себя аутсайдером.

Мег, не торопясь, пошла по проходу. Соф тоже вскочила, невнятно жестикулируя.

– Я… у нас… проект по искусству, – выпалила она, бросив что-то мне на колени: – Это тебе.

Она пулей вылетела из автобуса. В окно я видела, как она нагнала Мег, – платье в горошек развевалось на ветру. Автобус, дребезжа, отъехал. На коленях у меня лежала бумажная «гадалка». Под каждым клапаном Соф написала: «Помнишь, как мы были подругами?»

Когда я приехала домой, Томас с Недом играли в саду в Греевскую версию скрабла: без доски, и половина слов посеяны в маргаритках. Я вроде бы разглядела «судьба», но с тем же успехом это могла быть и «нудьга».

Томас улыбнулся мне с газона.

– Го, – сказал он, – хочешь…

– Нет, – оборвала я и протопала мимо. Нога ужасно болела. Меня охватило иррациональное бешенство. Вот бы повернуть время вспять! Даешь вторую попытку прожить последний год! Я уже не сомневалась, что бездарно его прогадила.

Я дважды находила Джейсона в конце временнóго тоннеля – а вместе с ним и себя прежнюю.

Мир пытается мне что-то сказать.

Схватив черный маркер, я крупно написала на стене над кроватью:

Уравнение пространства-времени, выведенное Минковским. Вызов, брошенный Вселенной. Я ожидала ряби в воздухе и смены кадра, как вчера на кухне, или открытия тоннеля во времени – чего угодно, лишь бы сбежать из этой невыносимой реальности.

Но ничего не произошло.

Пятница, 9 июля

Вечером в пятницу мы ели в саду рыбу с картошкой, прямо с бумаги, и чокались кружками с чаем в честь приезда Томаса.

Я молча подбирала остатки теста, сказав за весь ужин только «Передайте мне кетчуп, пожалуйста», пока папа не сбросил на Томаса книжноамбарную бомбу насчет того, что он будет работать по вторникам и четвергам.

– Пока не приедет твоя мама. Нед, Готти предложила, чтобы ты помогал по средам и пятницам.

Нед волком посмотрел на меня, а я невинно добавила:

– Я вызвалась работать по субботам.

Я немного надеялась, что Нед рассмеется и пригрозит мне какой-нибудь детской местью, но наши братско-сестринские симпатии в полном рассинхроне.

– Хм, – буркнул он и засыпал Томаса вопросами о музыкальной обстановке в Торонто. Он называл миллион канадских рок-групп и спрашивал, слышал ли Томас, как они играют. В ответах в основном повторялось «нет», и у меня возникло чувство, что Томас и вполовину не такой меломан, как можно решить по его футболкам. О проводах лета Нед не проговорился ни словом.

Наконец он слинял на репетицию «Фингербанда» в облаке лака для волос. Папа уплыл в дом с расплывчатым «не засиживайтесь допоздна», напомнив Томасу позвонить матери.

Мы остались вдвоем. Впервые после размолвки на кухне два дня назад мы были одни. Не стану я извиняться!

Сгущались сумерки. Летучие мыши летали между деревьями в поисках жуков, которые еще не появились.

Я сидела, уткнувшись подбородком в колени и обхватив ноги, чувствуя себя долговязой и нескладной. После трескотни Неда молчание ощутимо давило. В детстве мы с Томасом могли не говорить целыми днями, сидя рядом и держась за руки в домике на дереве, в шалаше из подушек или в «берлоге», и дни превращались в бесконечность (общение с Соф происходило прямо противоположно). Нам не нужно было спрашивать, о чем думает другой, потому что мы были настоящими телепатами.

Я покосилась на Томаса, который помахивал кусочком рыбы, заставляя Умляута играть в поскакушки. Тишина казалась ужасной. Ему скучно и хочется назад в Торонто, к девушке, которая умеет разговаривать. К крутой девице. К безумно красивой канадской подружке, которой он мечтает позвонить и рассказать о своем диковинном детском знакомстве.