Диана Гэблдон - Стрекоза в янтаре. Книга 2. Время сражений
– Это? Это медовые шарики, англичаночка. – Он поднял один и отер с него пыль. – Мне дал их в деревне мэтр Гибсон. Очень вкусные, только, кажется, немного запачкались у меня в сумке.
Он протянул мне шарик на открытой ладони и сказал, улыбаясь:
– Хочешь?
Глава 34
Почтальон всегда звонит дважды
Я не знала, что именно и как Айен рассказал Дженни о злополучном происшествии в Брох-Мордхе. Она относилась к своему брату по-прежнему, но в ее тоне иногда сквозила доброжелательная усмешка. Я знала ее довольно хорошо, чтобы понять, что одним из лучших ее качеств была способность ни при каких обстоятельствах не проявлять своей антипатии к собеседнику.
Дружба и согласие, установившиеся сразу же между нами четверыми, еще более окрепли за месяцы, которые мы провели под одной крышей. Взаимное уважение и доверие были просто необходимы – так много предстояло сделать.
Роды Дженни приближались, все больше домашних дел ложилось на мои плечи. Невестка стала чаще полагаться на меня. Я никогда не думала о том, чтобы занять ее место. После смерти матери домашнее хозяйство полностью перешло в руки Дженни, и именно к ней чаще всего обращались прислуга и батраки. Однако со временем обитатели Лаллиброха привыкли ко мне и выказывали дружеское расположение, граничащее с глубоким уважением, а иногда почти с благоговением.
Весна ознаменовалась посадкой огромного количества картофеля. Почти половина земель была отведена под эту новую культуру. Правильность такого решения подтвердилась, когда молодые ростки ячменя были побиты сильным градом, а картофельная ботва уцелела. Вторым важным событием весны было рождение у Дженни и Айена второй дочери – Кэтрин Мэри. Она появилась на свет совершенно неожиданно для всех, даже для Дженни. Как-то днем Дженни пожаловалась на боль в спине и пошла прилечь. Очень скоро стала ясна истинная причина ее недомогания. Джейми бросился сломя голову к миссис Мартинс – акушерке.
Они появились как раз вовремя, чтобы выпить по бокалу праздничного вина. Пронзительный плач новорожденной эхом отзывался повсюду в доме.
Итак, все шло своим чередом, и я успокоилась, постепенно забывая пережитое. Сердце мое было полно любви и заботы о ближних.
Письма приходили нерегулярно. Иногда раз в неделю, иногда раз в месяц, а то и реже. Принимая во внимание расстояние, которое приходилось преодолевать посыльному, чтобы доставить почту в Лаллиброх, я дивилась даже этим нечастым визитам.
Однако сегодня нам доставили огромный пакет писем и книг, упакованный по случаю плохой погоды в промасленную пергаментную бумагу и перевязанный шпагатом. Отправив посыльного на кухню перекусить, Дженни аккуратно развязала бечевку и положила ее в карман. Она перебрала маленькую стопку писем, отложив на время в сторону нарядный пакет, пришедший из Парижа.
– Письмо Айену. Должно быть, счет за семена; письмо от тети Иокасты – о, это хорошо, от нее не было вестей уже несколько месяцев. Я думала, что она больна, но конверт подписан ее рукой и твердым почерком.
Письмо с крупными черными буквами на обороте было отложено в стопку Дженни. Туда же последовали письма от замужних дочерей Иокасты. Одно письмо Айену из Эдинбурга, а вот – для Джейми, от Джареда. Я узнала его тонкий, неразборчивый почерк. Следующим был толстый конверт с геральдической печатью Стюартов. Скорее всего, послание Карла, полное стенаний по поводу трудностей парижской жизни и рассуждений на тему неразделенной любви. К счастью, на этот раз оно было коротким. Обычно он писал на нескольких страницах, изливая душу перед «любезным Джейми». Письма изобиловали ошибками, но, по крайней мере, было ясно, что для личных писем принц не пользовался услугами секретаря.
– О, три французских романа и книга стихов из Парижа! – воскликнула Дженни, сняв бумажную обертку с книг в кожаных переплетах.
Она благоговейно касалась пальцем тисненных золотом букв на обложках.
Дженни страстно любила книги, почти так же, как Джейми любил лошадей. В доме имелась небольшая библиотека, и вечерами, в короткие часы досуга перед сном, она обязательно читала.
– Это дает мне пищу для размышлений во время работы, – объяснила она, когда однажды вечером я застала ее падающей от усталости, но с книгой в руках.
Я убеждала ее лечь спать, вместо того чтобы читать вслух для Айена, Джейми да и для меня тоже. Она зевнула, прикрыв рот рукой, и сказала: «Даже если я валюсь от усталости и едва различаю строчки, все равно на следующий день, когда я пряду или валяю шерсть, они снова всплывают в моей памяти, и я как бы заново читаю их».
Я улыбнулась при упоминании о валянии шерсти, поскольку была убеждена, что почти все женщины Лаллиброха валяли шерсть, отдавая должное не только традиционным народным напевам, но и ритмам Мольера или Пирона.
Внезапно мне вспомнился сарай для валяния шерсти, где женщины сидели двумя длинными рядами лицом друг к другу. Они были одеты в свою самую старую одежду и непременно босиком. Упираясь спиной в стену сарая, колотили ногами по длинному влажному рулону шерсти, сбивая его в тугой войлок, который потом защитит их самих и их ближних от шотландских туманов и дождей, спасет от простуды.
Время от времени какая-нибудь из женщин вставала и выходила, чтобы через некоторое время вернуться с чайником нагретой до кипения мочи. Подобрав высоко юбку, она проходила босиком прямо в центр сарая и выливала содержимое чайника на шерсть. Душные горячие пары поднимались вверх, а валяльщицы прятали ноги от случайных брызг и отпускали соленые шутки.
– Горячая моча быстро отбеливает, – объяснила мне одна из женщин, когда я впервые заглянула в сарай.
Глаза мои сразу же заслезились, а все молча наблюдали, что же я стану делать.
Но валяние шерсти было для меня не таким уж невыносимым делом после того, что я видела на войне и в госпиталях. И если не обращать внимания на запах, сарай для валяния шерсти был теплым, уютным местом, где женская половина Лаллиброха собиралась вместе, шутила, беседовала и пела.
Мои мысли были прерваны тяжелыми шагами в прихожей и волной холодного воздуха, хлынувшей в дом через открывшуюся уличную дверь. Это пришли Джейми с Айеном. Они оживленно разговаривали между собой на родном гэльском наречии. Судя по характеру беседы, можно было с уверенностью сказать, что речь шла, конечно же, о каких-то фермерских делах.
– Это поле нужно во что бы то ни стало осушить к следующему году, – услышала я голос Джейми.
Дженни сразу же отложила почту и вышла в прихожую, чтобы достать чистые полотенца из сундука.
– Вытритесь, прежде чем ступать на ковер, – приказала Дженни, протягивая каждому по полотенцу. – И снимите свои грязные ботинки. Кстати, пришла почта. Тебе письмо, Айен. Кажется, по поводу семян картофеля, которые ты заказывал.
– Прочту обязательно, но не дашь ли ты нам сначала чего-нибудь поесть, – сказал Айен, старательно вытирая волосы полотенцем. Он тер их до тех пор, пока густая темная шевелюра не стала торчком. – У меня уже от голода живот к спине прилип, и у Джейми тоже.
Джейми тряс головой, как мокрая собака, заставлял сестру вскрикивать, когда холодные капли воды разлетались по всей комнате. Его рубашка промокла насквозь и прилипла к телу, а надо лбом повисли пряди мокрых волос цвета ржавого железа.
Я накинула полотенце на шею Джейми:
– Заканчивай вытираться, а я пойду принесу тебе что-нибудь перекусить.
Я была на кухне, когда услышала, как он вскрикнул. Мне никогда не приходилось слышать что-нибудь подобное. В его голосе были и отчаяние, и ужас, и безысходность. Так может кричать лишь человек, попавший в лапы тигра. Я не раздумывая бросилась в гостиную с подносом овсяных лепешек в руках.
Влетев в комнату, я увидела Джейми стоящим у стола, на котором Дженни разложила почту. Он был смертельно бледен и покачивался, словно подрубленное дерево.
Я до смерти перепугалась.
– Что случилось? – взволнованно спрашивала я. – Джейми, что случилось?
С видимым усилием он поднял со стола одно из писем и протянул его мне.
Я поставила поднос с лепешками на стол и быстро пробежала глазами содержание письма. Оно было от Джареда.
«Дорогой кузен, – читала я про себя, – так приятно… не могу передать словами свое восхищение… ваша отвага и мужество… несомненно, будут иметь успех… я буду молиться за вас».
Я недоуменно взглянула на Джейми:
– О чем это он пишет? Что ты сделал, Джейми?
За эти несколько мгновений лицо Джейми осунулось, и он почти простонал, вытаскивая другой лист бумаги, дешевого вида рекламный листок.
– Дело совсем не в том, что я что-то сделал, англичаночка.
Я вновь взглянула на широкий лист. Его венчал фамильный герб Стюартов. Помещенный под ним текст был изложен сухим канцелярским языком.
Он гласил, что божьей милостью король Яков Восьмой Шотландский и Третий Английский и Ирландский заявляет о своих правах на трон всех трех королевств и надеется на поддержку вождей шотландских кланов, лордов-якобитов и всех прочих лиц, преданных его величеству королю Якову. Далее предлагалось этим преданным людям подписать изложенное выше соглашение о сотрудничестве.
