Взрыв - Желязны Роджер Джозеф

По Моска положил микрофон и принялся задумчиво изучать линии на ладони. Итак, доктору удалось обнаружить нечто интересное. Похоже на облако, но сейчас вне поля видимости. М-да…

Естественно, что Моска был готов поверить доктору Фриде даже после того, как компьютерное реконструирование присланных доктором цифровых изображений не прояснило ситуацию. Изображение оказалось практически полностью засвеченным разрядами статики. Тщательно исследуя с помощью ручного бинокуляра каждую часть снимков, По сумел различить лишь обычное потемнение лимба.

Безусловно, По будет сам исследовать дальнюю сторону Солнца в течение двух следующих недель, когда наблюдение станет возможным. Ему придется извлечь из запасников восьмидюймовый телескоп фирмы «Шмидт – Кассеграйн», сохранившийся с детских лет. Из кусочка алюминизированного пластика нужно будет приготовить солнечный фильтр, чтобы непрерывный тепловой поток не причинил вреда трубе и нежным линзам, а прямой солнечный луч не сжег сетчатку глаза. После двадцать первого марта или немного позднее он будет готов наблюдать за загадочным темным пятном где-то в районе экватора. Даже если там и впрямь что-то есть, отыскать пятно будет более чем непросто.

И что он сумеет доказать? С его крошечным телескопом можно получить весьма спорное пятно на слабочувствительной тридцатипятимиллиметровой пленке или изображение, существенно уступающее стандартным образцам. В лучшем случае ему удастся поучаствовать в научной дискуссии или серьезном разговоре, а скорее всего – оставить снимки себе на память.

Это и впрямь очень важно, чтобы он получил хорошие снимки. И не только ради того, чтобы помочь доктору Фриде в его наблюдениях. Это жизненно важно.

Бим!

     Бом!

          Бам!

               Бум!

Кабинет декана факультета естественных наук, Кальтек,

      8 марта 2081 г.

Декан Альберт Уитерс водил электрическим карандашом по серому стеклу напольного экрана, стараясь изобразить на лице глубокую заинтересованность.

Пьеро Моска старался держаться спокойно. Несмотря на то что декан занимался больше академической (а скорее политической), нежели научной деятельностью, он практически не умел держать под контролем свои эмоции и чувства, в особенности если дело касалось малоинтересного предложения или если его просто отрывали от привычных занятий. От человека, постоянно занятого заседаниями бюджетных комиссий, политических комитетов, ученых советов, рассмотрением прошений и жалоб, можно было ожидать большей выдержки.

Похоже было, что Уитерс не считал маленького Пьеро Моску человеком, от которого следует скрывать свои истинные чувства. Подумаешь, аспирант на втором году учебы, который даже не удосужился еще представить тему для диссертации. Впрочем, если принять во внимание поле деятельности Моски и выбранного им научного руководителя, это было понятно. Ему вообще повезло, что он попал на утренний субботний прием к декану.

– Нет, – вымолвил наконец Уитерс, словно решаясь на отчаянный поступок, – боюсь, господин Моска, что научный факультет не может выполнить вашу просьбу.

– Сэр, если все дело только в изменении расписания, – попытался протестовать По, который почти целую неделю готовился к встрече с деканом, – я уверен, что мог бы лично договориться с теми студентами, которым предстоит заниматься наблюдениями. Таких всего двое. Во-первых, Иверсон с его исследованием туманности…

– Нет, меня заботит как раз не расписание. Если бы мы посчитали, что ваше предложение имеет научную ценность, то сумели бы изыскать необходимые часы. Однако в данном случае нельзя сказать, что предложенная программа наблюдений соответствует данному требованию.

– Однако я получил предварительное указание от доктора Фриде, которое свидетельствует о…

– Хочу заметить, молодой человек, что доктор Ганнибал Фриде с его скороспелыми точками зрения и странными выпадами не пользуется любовью ни научного общества, ни учебных заведений высшей школы.

– Я считал, что научный метод гарантирует независимость оценки научных исследований от личности ученого или его репутации, – тихо заметил По.

– Послушайте… – Декан Уитерс уже не пытался сдерживать себя. – Мне грустно видеть, Пьеро, как такой талантливый человек, как вы, тратит силы на пустые мечтания, вместо того чтобы заниматься наукой. Мальчик мой, забудьте про Солнце. Это унылая и давно предсказуемая сфера. Все, что там есть, это лишь горящий водород, плазма и испускаемые фотоны. Старая нудная песня. Там нет ничего, что заслуживает изучения. Забудьте о вашем Фриде. Он просто свихнулся, пустив на ветер состояние ради своей экспедиции. Ничуть не удивлюсь, если на будущий год на его должность объявят конкурс.

– Он нашел солнечное пятно.

– Нашел? А может быть, ему просто померещилось?

– Доктор передал мне цифровую копию, – сказал По и честно добавил: – Во время сеанса связи его корабль находился над Южным полюсом, и из-за наведенных магнитных помех полученное изображение невозможно реконструировать.

Уитерс поморщился:

– Ну вот, какие-то помехи, и сигнал оказался искаженным.

В глубине души Пьеро Моска вынужден был признать, что декан высказал вслух те доводы, которые сам Пьеро отчаянно пытался отогнать прочь.

По предварительным результатам доктора Фриде сделать какие-либо окончательные выводы было невозможно, присланные им снимки оказались практически бесполезными. А скептицизм и неодобрение, высказанные деканом и научным сообществом по поводу избранного им научного поприща – солнечной астрономии, – Моска уже видел в тяжелых ночных кошмарах.

Получилось так, что восемьдесят лет назад закончился последний одиннадцатилетний цикл проявления солнечной активности – область, представляющая для астрономов наибольший интерес. Когда в 1998 году с поверхности солнечного диска исчезла последняя пара пятен, процветавшее в те времена сообщество исследователей Солнца принялось терпеливо ждать следующего цикла, отложив на время бинокли и перестроив радары на другие объекты. Однако пятна не появлялись, и год за годом Солнце продолжало дарить незамутненный свет, озаряясь лишь вспышками протуберанцев, восстающих из колышущихся конвекционных слоев. Циклические изменения выбросов энергии, пятна солнечной короны, вихреобразные смерчи солнечного ветра, всплески пламени – словом, все то, что астрономы традиционно связывали с пятнами на звезде, испарилось без малейшего следа. Казалось, что Солнце наконец-то утихомирилось и стало вести себя подобно хорошо отлаженному ядерному реактору, без неожиданных сюрпризов и сбоев.

Подобные исключения из правил имелись и документально подтверждались в прошлом. Впервые наблюдая за Солнцем с помощью телескопа, Галилео Галилей в начале семнадцатого столетия описал обнаруженные пятна. Однако затем в течение семидесяти лет, с 1645 по 1715 год, ни одного пятна замечено не было.

В это время на большей части Европейского континента начался период резкого похолодания, получившего среди историков название Малого ледникового периода. В эти годы в Лондоне несколько раз сковывало льдом Темзу – событие, о котором в прежние века даже не имели понятия. Современники были склонны искать сверхъестественные объяснения, не подозревая о возможности уменьшения солнечной энергии, на которую указывали отсутствующие солнечные пятна.

С тех пор утвердилась точка зрения, что все периоды отсутствия пятен на Солнце неблагоприятно сказываются на климате Земли, пусть это и не во всех случаях подтверждалось научными наблюдениями. Ученые двадцатого века собрали и обобщили большой статистический материал, используя метод радиоуглеродного анализа годичных колец на стволах деревьев. Тонкие кольца означали уменьшение периода вегетации, изменение климата и похолодание. Проведенные исследования показали, что похолодания на Земле длились десятилетиями, а порой и веками. Такое длительное отсутствие пятен получило название Минимума Маундера, по имени Уолтера Маундера, английского астронома девятнадцатого века.