Зима Гелликонии - Олдисс Брайан Уилсон
Обзор книги Зима Гелликонии - Олдисс Брайан Уилсон
Перед вами — одно из лучших творений Олдисса. `Космическая сага`, сравнимая по масштабу, увлекательности и эпизму лишь с `Дюной` Фрэнка Герберта.
Сага о планете Геликония, на которой каждый `великий год` — это время жизни сотен поколений. О планете, солнце которой снова и снова оборачивается вокруг более яркой звезды, неся с каждым оборотом коренные перемены климата и экологии.
Это мир, прописанный до мельчайшей детали — от военного искусства до дипломатии, от науки — до философии.
Добро пожаловать в Геликонию!
Брайан Олдисс
Зима Геликонии
В основе основ, поскольку элементы, из которых мы видим этот мир состоящим — твердая земля и влага, легкое дыхание воздуха и жжение огня — все состоит из тел, которые никогда не рождались и никогда не умирали, мы должны понимать, что все на Земле устроено таким же образом, в том числе и ее население. И сколько Земля тратит на то, чтобы вскормить свою поросль, столько же она поглощает для собственного восстановления. Общеизвестен факт, что Общая Мать является так же и общей могилой. Таким образом, Земля дает, Земля и берет, Земля истощается с новым поколением и наполняется вновь с очередным уходом.
Тит Лукреций Кар. О природе вещей
55 г. до нашей эры
Прелюдия
Лутерин выздоровел. Он освободился от таинственной болезни. Ему снова позволено выйти из дома. Кровать перед окном, неподвижность, учитель в сером, который приходит каждый день — все это осталось в прошлом. Он жив, он может полной грудью вдыхать обжигающе-холодный воздух воли за стенами дома.
Ветер приносит от Шивенинкского хребта мороз, от которого на северной стороне деревьев лопается и облезает кора.
Свежий ветер унес остатки болезни и нерешительности. К щекам прилила кровь, заставив тело, руки и ноги двигаться в такт движениям животного, несущего юношу по отцовским землям. Испустив пронзительный крик, Лутерин пустил хоксни в галоп. Он направил своего скакуна прочь от ненавистного поместья, над которым разносился поминальный звон, прочь по дороге, пересекающей поля, все еще зовущиеся Виноградником. Движение, ветер, шум собственной крови в ушах — все опьяняет.
Вокруг простирались владения отца, победно-вознесенный огромный кусок земли на господствующей высоте, не бескрайний, но полновесный мир гор, долин, полей, бурлящих ручьев, облаков, снега, лесов, водопадов — вот только он старался держать свои мысли подальше от водопадов. Здесь не переводилась дичь, резвящаяся, плодящаяся безустанно, сколько бы отец ни бил ее на охоте. Бродили свободные фагоры. Летели стаями к лучшим землям птицы, затмевая небо.
Скоро, следуя примеру отца, он снова отправится на охоту. Жизнь вокруг в чем-то осталась прежней, в чем-то изменилась. Он должен радоваться жизни и гнать от себя тьму, колышущуюся по краям его сознания.
Лутерин промчался галопом мимо голых по пояс рабов, которые обучали лойсей посреди Виноградника, вываживая животных по кругу на длинных привязях. Подковы взрывали землю, утаптывая холмики кротовин.
Лутерин Шокерандит с симпатией подумал о кротах. Эти звери могут жить не обращая внимания на выходки двух солнц. Кроты могут продолжать охоту под землей и рыть норы в любую погоду — в холода ли, в жару. Когда кроты умирают, другие кроты пожирают их трупы. Для кротов жизнь была подобна бесконечному тоннелю, сквозь который они ползут в поисках пищи и партнера для спаривания. Лежа в постели, он совсем позабыл о том, что в мире существуют кроты.
— Кротовая гора! — крикнул он, подскакивая в седле, поднимаясь и опускаясь в стременах в ритме хода хоксни. Его привычное к этому тело двигалось и жило само собой под одеждой, курткой и штанами из кожи аранга.
Он криком подгонял хоксни. Нужно больше упражнять и тренировать тело, чтобы снова обрести бойцовскую форму. Он чувствовал, как лишний жир сходит с него уже теперь, во время этой первой за целый малый год поездки. Свое двенадцатилетие он пустил псу под хвост — пришлось, ведь в ту пору он не мог подняться с постели. Он пролежал на спине больше четырех сотен дней подряд — и изрядную часть этого срока не мог ни двигаться, ни говорить. Он был замурован в своей постели и комнате, как в склепе, в господском доме в имении родителей, в великой могиле Дома Хранителя. Но теперь это унылое время миновало.
Сила вновь вливалась в его мышцы, передаваясь от животного под седлом Лутерина, от стволов деревьев, проносящихся мимо, от его собственной внутренней сути. Какая-то разрушительная сила, природы которой он не понимал, на время вырвала его из мира; но теперь он вернулся и твердо намерен оставить свой след на этой блистательной сцене.
Раб заблаговременно открыл для него створку двойных ворот. Лутерин проскакал через ворота не сбавляя хода и даже не оглянувшись на раба.
Его отвыкшего слуха коснулся вой ветра — словно вой гончей. Через мгновение он перестал слышать мерный звон колокола в родном доме. Висевшие на его поясе маленькие колокольчики тихо позвякивали, отмечая его продвижение по земле.
Оба светила, Беталикс и Фреир, висели низко над южным горизонтом. Виднеющиеся между стволами деревьев солнца напоминали пару гонгов, большой и малый. Лутерин развернулся к солнцам спиной и вскоре выбрался на городскую дорогу. Год от года Фреир в небесах Сиборнала опускался все ниже. Медленное склонение Фреира к горизонту поднимало бессильную ярость в душах людей. Мир вокруг готов был измениться. Пот, выступивший на груди Лутерина, мгновенно остыл. Он снова чувствовал, что здоров телесно и готов наверстывать упущенное — и на охоте, и в верховой езде, и в рытье кротовых нор. Хоксни мог донести его до самой опушки каспиарна — бескрайней чащи, простирающейся в дальние дали и доходящей до самых предгорий. Когда-нибудь, в один прекрасный день — и довольно скоро — он собирался отправиться к этому лесу и углубиться под его сень, чтобы растаять в чаще и затеряться, намеренно один на один с опасностью, как зверь среди зверей. Но сначала он должен вкусить объятия Инсил Эсикананзи.
Лутерин усмехнулся.
— Да, парень, в тебе живет дикарь, — однажды сказал ему отец после выговора за очередную провинность, уже забылось какую; отец говорил, глядя на Лутерина по обыкновению недружелюбно. Держа руку на плече сына, он словно проверял на ощупь по крепости костей силу необузданного дикаря, таящегося в его теле.
Лутерин смотрел в землю, не в силах заставить себя поднять глаза и встретить отцовский взгляд. Может ли отец любить его так же, как любит своего отца он, сын, вечно немой в присутствии великого человека?
Среди голых ветвей показались далекие серые крыши монастырей. Главные ворота в поместье Эсикананзи должны были быть уже недалеко. Он позволил гнедому хоксни замедлить бег, чувствуя, что в животном уже нет былой выносливости. Хоксни готовились скоро впасть в спячку. Очень скоро о них придется забыть, они станут бесполезны для верховой езды. Наступал сезон, когда придется все больше рассчитывать на медлительных и неповоротливых, но более мощных лойсей. Когда раб открыл перед Лутерином ворота, хоксни перешел на шаг. Впереди слышен был характерный звон колокола Эсикананзи, неравномерные удары уносил и заглушал ветер.
Лутерин еще раз помолился богу Азоиаксику: пусть отец ничего не узнает о том, что сын связался с женщинами ондодов в распутстве, в которое он впал незадолго до того, как его разбил паралич. Ондодки давали ему то, в чем отказывала Инсил.
Но теперь он решил, что должен отказаться от самок не-людей. Ведь он мужчина. На опушке леса стояло несколько шатких шалашей, куда он наведывался вместе со школьными приятелями, среди прочих и с Уматом Эсикананзи, чтобы путаться там с бесстыжими восьмипалыми сучками. Сучками и ведьмами, которые выходили к ним из леса, появлялись из самых корней... Ходили слухи, что ондодки живут даже с фагорами-самцами. Ладно, он больше на это не польстится. Все это осталось в прошлом, как и смерть его брата, и лучше об этом забыть.
Поместье Эсикананзи нельзя было назвать красивым. Главными чертами его архитектуры были грубые ломаные линии; дома строились с таким расчетом, чтобы противостоять суровому северному климату. В основании домов шел мощный слепой арочный фундамент. Узкие окна с тяжелыми ставнями начинались лишь от второго этажа. Все строение напоминало пирамиду со срезанной вершиной. Бой колокола на колокольне поместья олицетворял суровость здешних мест, словно укрывшуюся в самом сердце северного дома.
