Александр Годов - Дьявольская радуга
— Мне осточертели мертвецы, мне осточертело карабкаться как макака! — со злостью сказал Сергей.
— Ты разве не чувствуешь, что нам осталось чуть-чуть до Кивира?
— Я чувствую блядский холод. А еще я до усрачки боюсь этих худых говнюков. Тебе-то насрать, а если меня укусят?
— Что-то не похоже, чтобы прибитые пытались нас сожрать… Они не опасны.
— Откуда ты знаешь? — спросил Сергей. — Мне хватит одного сраного укуса.
— Лучше карабкайся быстрее. Гул усилился. Возможно, хряки уже близко.
Шмыгнув носом, Сергей ухватился за костяной отросток и подтянулся. Холод по-прежнему давал о себе знать. Пальцы на ногах онемели, руки плохо слушались. Однако Тропов без усилий поднимался по стволу, увитому человекоподобными существами. Некая сила вела его к Кивиру.
— Знаешь, — начал Седьмой, — я тоже боялся стать монстром. Все эти твари, появляющиеся возле моего дома после Всплеска, пугали меня. Не то чтобы я сильно боялся их. Я ведь большую часть жизни охотился на уродцев. Но… сложно объяснить, в общем. Глубинный страх перед тварями никуда не ушел. И когда Кивир превратил меня в ходячий кусок тухлого мяса, я почувствовал облегчение. Мне не надо больше цепляться за жизнь, не надо бояться смерти. Я освобожден от собственного тела.
Один из прибитых тяжело вздохнул. Сергей было потянулся ко рту уродца, чтобы проверить есть ли у того зубы, но вовремя себя одернул. Пускай Седьмой хоть миллион слов скажет про то, как хорошо быть тухлым мешком с костями, он не собирался превращаться в зомби.
— Что ты попросишь у Кивира? — не унимался Седьмой.
— Нашел, бля, джинна, — ответил Сергей. — Не уверен, что в нашем положении можно просить.
— Тут ты прав.
— Я всегда прав.
— А что ты вообще знаешь о Кивире?
Тропов задумался. Первый раз воскового мальчика он увидел на крыше их дома в элитном поселке. Затем Кивир приснился ему.
— Я знаю, что Кивир хочет получить от нас ответы, — сказал Сергей. — И, собственно, всё. А ты?
Он опустил голову, чтобы взглянуть на реакцию Седьмого, но в темноте лицо было плохо видно.
— Кивир спас мне жизнь. Я угодил в нору червивых королей и помер бы, если бы не появилась кукла.
Сергей не знал, кто такие червивые короли. Его заботило другое.
— Кукла? — спросил он.
— Да. Кивир может принимать разные формы. При мне превращался в куклу, в мальчика, — сказал Седьмой. — Я думаю, Кивир умеет изменять пространство и время.
— Да мне насрать. Я хочу, чтобы этот кошмар закончился. Понимаешь?
Седьмой не ответил.
«Интересная ситуация складывается, — подумал Сергей. — Мертвяк, как и я, ничего не знает о восковом мальчике. Или он обманывает меня? Не, не похоже. Этот вонючий кусок мяса не умеет врать. Кивир для меня и Седьмого — загадка. Кто он? Бог? Или все эти туннели, монстры плод моего воображения? Не знаю. Я запутался».
Тропов замер.
— Что ты остановился? — недовольно спросил Седьмой.
Сергей не отводил взгляда с прибитого. Это был ребенок. Мальчик лет пяти-шести. Из его ладоней торчали квадратные шляпки гвоздей, а худые ноги обвивала колючая проволока. В отличие от других прибитых мальчик часто-часто дышал. Однако больше всего Тропова поразило, что глаза ребенка не успела поглотить катаракта. Мелькнула мысль спасти мальчика, но Сергей отогнал прочь её.
Нет времени играть в спасителя детей.
— Что ты там увидел? — спросил Седьмой.
— Да тут… мальчик.
— Живой?
Тропов положил ладонь на лицо ребенка и надавил на него.
— Нет, — сказал он.
Через минуту глаза мальчика закатились, грудь опала, и Сергей убрал руку. Можно было продолжать путь.
Седьмой
Седьмой ждал, когда Тропов снова покажет истинное лицо. Он чувствовал, как от человека исходили тяжелые запахи лжи и злости. Первому нельзя доверять. Приходилось быть постоянно начеку. Каждый взгляд Тропова, каждое движение Седьмой воспринимал, как очередную попытку лишить его некрожизни.
Однако Сергей был нужен ему. Кивир находился всё ближе, но монстров не становилось меньше. Первый — жертва. Первый — живой щит.
У Седьмого было преимущество: он видел в темноте. Сергей не мог разглядеть тварей, ползающих по мясным стенам пирамиды. Существа сопровождали их на протяжении всего подъема по стволу человеко-дерева. Они не нападали, словно ждали чьей-то команды. А может, подгоняли жертв к кожистой мембране, к которой упирался ствол. Седьмой знал: стоит ему пройти через мембрану — и он увидит Кивира. Он чувствовал это каждой клеткой, каждым нервом. Но необходимо было как-то проскользнуть через тварей. Потому ему и оказался нужен Тропов.
Сергей замер.
— Что ты там остановился? — спросил Седьмой.
Неужели человек увидел тварей?
— Да тут… мальчик, — ответил Тропов.
— Живой?
Минутное молчание.
— Нет.
Сергей полез дальше.
Седьмой бросил взгляд на тельце мальчика, прибитого к дереву. Из нижней губы тянулась струйка слюны, глаза блестели как у рыбы. Тропов врал. Мальчик был жив минуту назад. Чертов ублюдок! Седьмой чувствовал тепло, исходящее от маленького тела. С каждой секундой оно ослабевало, грозясь навсегда исчезнуть в длинном туннеле.
Дрожащей рукой Седьмой закрыл глаза мальчика. Возможно, Сергей сделал правильный поступок. Убив дитя, он избавил того от страданий. Однако внутренний голос убеждал, что Тропов — больной дегенерат. Мальчика можно было спасти.
— Ты идешь? — спросил Сергей.
— Извини, я что-то задумался.
Тропов не ответил. Седьмого так и подмывало вцепиться в лодыжку ублюдка и скинуть того со ствола. Почему из такого большого выбора копий он выбрал самого отвратительного и мерзкого типа? Господи! Тропов был создан из гнили! Седьмой пытался объяснить причину своего отвращения к нему. И не мог. Каждый жест, каждое слово, каждый смешок его раздражал.
Надо терпеть.
Осталось недолго. Скоро…
— Ты не устал? — спросил Седьмой.
— Нет.
— Больше мы не будем делать остановок.
— Мне насрать.
Седьмой мысленно улыбнулся. Он не мог пока избавиться от человека, но позволял себе подтрунивать над ним. Зная, что Сергею холодно, он все равно спрашивал его о своем состоянии. Маленькие радости.
— Ты уверен?
— Да.
— Что-то ты не выглядишь довольным.
— Тебе кажется.
— Холодно? — спросил Седьмой.
Тропов бросил на него гневный взгляд.
— Нет, — сказал он. Медленно, выделяя каждую букву.
Выглядел сейчас Сергей бледнее, чем на человеко-дереве, и только глаза ярко блестели, отражая свечение мотыльков.
