Энн Райс - Гимн крови
Я отвернулся. Меня мучил озноб. Так, может, заключим сделку?
— Будь ты проклят!
Я поднялся, сорвал с себя сорочку и облачился в свою одежду. Слишком много пуговиц у костюма-тройки. Я затянул фиолетовый галстук. Причесал волосы. А еще мне предстояло обуться, а ботинки, конечно же, были за дверью.
Где-то тут был основной переключатель для света. Я нажал на него. Обернулся. Джулиана не было. Маленький столик стоял нетронутым. А вот дым остался. А с ним и аромат сигареты.
Я прошу тебя!
Надев ботинки, я вышел из дома через черный ход и быстро пошел по мокрой траве и по краю болота. Я знал, куда мне следует направиться. Это был город. Улицы деловой части.
Просто идти, идти и думать, без всякой цели, брести. Забыть о Крови. Кровь, забудь обо мне.
А из деловой части я направился в жилые кварталы, быстрее и быстрее, выбивая по тротуару дробь, пока на окраине он не замаячил передо мной — Медцентр Мэйфейров, поймавший в сеть огней затянутое тучами ночное небо.
Что я делал?
Этот Сад предназначался для пациентов, разве нет?
Безлюдный в это время ночи, пустыня с кустиками лигуструма и роз, пересеченная гравийными дорожками. Здесь можно бродить в полнейшей безопасности. Никакой надежды увидеть хоть кого-нибудь. Никакой надежды устроить небольшое озорство. Никакой надежды на…
Передо мной оказался Джулиан, перекрывший мне путь.
— Ах ты дьявол, — сказал я.
— Итак, что ты задумал? Что там творится в твоем хитроумном мозгу? — потребовал он. — Найти ее в полуночной лаборатории и снова предложить ей свою кровь? Предложить ей изучить ее под микроскопом, ты, ловкий дьявол? Любой дешевый повод сблизиться?
— Неужели ты никогда не поймешь? Ты не можешь помешать мне, приятель! Ступай в Свет. Твои проклятия выдают твою суть. А теперь получи мое проклятие!
Я рванул к нему — я закрыл глаза. Я увидел духа в себе, энергичного вампирического призрака, который влился в мою плоть, алкал мою кровь, поддерживающую во мне жизнь, дух, которого я сжимал обеими руками, потому что держал за горло.
И дух в нем, фантом, стремившийся принять образ человека, но не бывшего человеком, и я открыл рот, охватив его рот губами, как делал с Патси и впустил в него ветер, яростный ветер отторжения, не любви, а отречения, отрицания.
Изыди, ты, злая сущность, изыди, ты, извращенный, суетный дух, отправляйся туда, где твое место. Если я могу освободить тебя от Земли, я это сделаю.
Он запылал передо мной, во плоти, от ярости. Я изо всех сил ударил его, затряс, отбросил так далеко от себя, что вскоре потерял из виду, и он издал мучительный вопль, который, казалось, заполнил собой ночь.
Я был один… Я глазел на огромный фасад Медицинского Центра. Я развернулся и пошел прочь, а окружавшая меня ночь была простой, теплой и шумной.
Весь путь до деловой части я проделал пешком.
Я пел самому себе короткую песню:
— Весь мир перед тобой. До скончания времен. У тебя есть все, что ты только можешь пожелать. С тобой Мона и Квинн. И так много во Крови тех, кто любит тебя. И теперь все и в самом деле закончено, так ступай же своей дорогой…
— Да, тебе следует идти своей дорогой и вернуться к тем, кому ты не сможешь навредить.
Глава 30
Я вернулся на ферму Блэквуд за час до рассвета, ослабшая душа бесплодных блужданий, и направился в спальню. Кухонный комитет, как называл их Квинн, уже организовал кофе, и было поставлено подниматься тесто.
Я пропустил отъезд Томми. Он оставил мне записку — очень милую и довольно необычную — благодарил меня за то, что я помог духу Патси отправиться в Свет.
Ах, да, я тут же уселся за полюбившийся духами стол, и, выдвинув центральный ящик, в котором, как я знал, после того, как пропал ключ, находилась почтовая бумага фермы Блэквуд, написал письмецо Томми, в котором поведал ему о том, что, как мне видится, он станет выдающейся личностью, свершающей великие дела, и все будут им гордиться.
"Избегай заурядной жизни", — написал я. — "Стремись к прекрасному и великому. Я верю, что этого ждет от тебя ферма Блэквуд".
Жасмин, уже полностью одетая в этот час, с белым передником на синем костюме и шелковой блузке, пришла в восторг от моего почерка. И где это я научился всем этим причудливым узорам и завитушкам, да так быстро вырисовывать их пером?
Почему я так устал, что мне было трудно ответить? Устал, как в ту ночь, когда нашла покой Патси? Действительно ли к добру ушел Джулиан?
Она взяла письмецо, завернула в конверт и заявила, что отправит его с первой же посылкой со всякой стряпней, которую они уже готовят для Томми.
— Ты знаешь, Квинн и Мона будут отсутствовать неделю, — сказала она. — Ты и Нэш — единственные в этом огромном доме, а вы едва притрагиваетесь к тому, что мы готовим, вам так сложно угодить, а если и ты уйдешь, то останется только Нэш, и я выплачу все глаза.
— Что? — спросил я. — Куда отправились Мона и Квинн?
— Кто я, чтобы знать? — спросила она, сопровождая слова преувеличенно недоуменным жестом. — Они даже не попрощались. Это некий джентльмен пришел сюда и сказал, что они ненадолго отлучатся. И это был самый странный человек, которого мне доводилось видеть, кожа такая белая, что напоминает маску. Волосы черные, как смоль и спускаются до плеч, и страннейшая улыбка. Я чуть не испугалась. Проверь в комнате тетушки Куин, когда пойдешь спать. На столе он оставил для тебя записку.
— Этого мужчину зовут Хайман. Он славный малый. Я знаю, куда они отправились, — вздохнул я. — Ты позволяешь мне оставаться в комнате тетушке Куин, пока их нет?
— О, прикуси язык, — сказала она. — Это твое место. Думаешь, я в восторге, что Мисс Мона потрошит шкафы тетушки Куин, рядясь, как царица Савская, только и делая, что разбрасывая по полу лисьи меха и туфли с горным хрусталем? Нисколечко. Ничего, я все приведу в порядок, а ты — отправляйся в постель.
В коридор мы вышли вместе. Я вошел в комнату, мягко освещенную только настольными лампами, и стоял там какое-то время, просто вдыхая духи и удивляясь, как долго я могу продолжать этот спектакль.
Кровать уже была приготовлена для меня. И разложена свежая ночная сорочка из фланели, и, вне всякого сомнения, как они любят говорить на ферме Блэквуд, на маленьком столике меня ждало послание.
Я сел, разорвал пергаментный конверт и обнаружил письмо, напечатанное изящным курсивом.
"Мой дорогой бунтовщик,
Твои дорогие дети ужасно хотели, чтобы я взяла их с собой, и я была вынуждена удовлетворить их просьбу. Ты знаешь, мне совсем несвойственно принимать в свое общество столь молодых. Но есть исключительные причины, чтобы и Квинн, и Мона провели некоторое время со мной, ознакомились с архивами, встретились с другими, кто приходит сюда и уходит, и, возможно, оценили перспективу даров, которые они могут обрести, осмыслить существование, которое им предстоит. У меня твердое убеждение, что опыт их смертной жизни не позволил им обзавестись мудростью, и этот визит ко мне, эти каникулы среди бессмертных закалят их от потрясений, с которыми им еще предстоит столкнуться. Ты прав, полагая, что Мона не осознает сакраментальной силы Крови. Но Квинн не многим превосходит ее в этом, созданный против воли. Другая причина, почему я взяла их с собой, заключается в том, что я стала для них слишком реальной вследствие нашего общения по делу Талтосов, и я хочу развеять вредную мифическую ауру, которая могла окружить мою персону в их юных мозгах.
