Дмитрий Ахметшин - Ева и головы
«Он как будто хотел походить на кусок льда. Прозрачный и холодный на ощупь. Что творит с нами Господь, что творит, — качал головой монах. — Почему не могут люди установить единый идеал служения? Из-за того люди с двумя разными идеалами — но, при этом, сидеалами, — не могут так просто друг друга понять. Он, наверное, хотел видеть мир вокруг себя пустым, мечтал стереть всякую память о шестом дне, когда Господь создал человека. Иначе никак не понять этих странных мотивов».
После этого Эдгар серьёзно задумался. Он сидел на козлах, надвинув на глаза шляпу, и казалось, дремал, но Ева со своего положения видела, что глаза его открыты и устремлены вперёд. Кажется, даже встречный ветер не может заставить великана моргать. И правда — что для настоящего великана такая мелочь, как ветер?..
— Я знаю, о чём ты думаешь, — сказала она. — Ты думаешь, на самом ли деле его светлость был хорошим человеком? На самом ли деле нам стоит делать то, что сказал Валдо?
— Валдо в него верил, он предан ему до конца.
Девочка надула щёки.
— Мы же не Валдо. Мы не служили ему почти полсотни лет.
— Если ты не помнишь, мы многим обязаны этому человеку. Вряд ли он и в самом деле надеется увидеть своего господина на ногах и способным снова протыкать людей взглядом, но сделать всё, что возможно — вот его обязанность. Он положился на нас с тобой. Я никогда не хотел быть опорой для чьих-то надежд, но если уж так случилось, должно довести дело до конца.
Кроме того, — хотел сказать Эдгар, но не сказал. Мысли эти выудила цепким взглядом Ева. — Если мы откажемся от этой миссии, исчезнет смысл во всём, что мы, скрипя сердце, начали. И Эдгар просто не хотел расставаться с целью их путешествия, он опирался на неё, как белый в своём гипсовом совершенстве греческий бог или мифический фавн, что опирается на изукрашенную лепниной колонну. Без одного исчезает смысл другого. А Эдгар, уже загоревшийся, уже полыхающий белым пламенем, не хотел бы прежней спокойной жизни — если, конечно, ту его жизнь можно было назвать спокойной.
Когда Ева уже начала гордится, что знает про мотивы своего спутника всё, он внезапно прибавил:
— Мы по-прежнему не знаем, почему его душа всё ещё там, внутри. Спряталась в черепе, как напуганная мышка… Это, знаешь ли, загадка куда значительнее, чем загадка нитей. Это один из тех символов, что Господь оставляет на пути человечества, надеясь, что когда-нибудь его разгадают. Или же не разгадают никогда.
— Какую же тайну ты хранишь, мой добрый друг? — говорил, бывало, костоправ голове, вознесённой на высоту тела чучела. Склонив набок голову, пытался уловить ответ.
Ева, подобравшись поближе к великану, спрашивала:
— Может, он просто не желает отвечать? Может, он отправил бы нас на костёр или зарубил палашом, если бы мог?
У Эдгара дёрнулась щека.
— Что ж, нам встречается множество достойных людей. Гораздо более достойных, чем мы с тобой. Может, стоит привести кого-нибудь из них сюда, дать поговорить с его светлостью?
В воображении Евы для барона нашлось множество подвигов, которые он совершал все одновременно, куда больше изнуряя себя нескончаемым постом во славу Господню, чем битвами. Он продвигался через дебри её разума, то на коне во главе сияющей армии, то пешком, в одиночестве, по пояс утопая в гнилой воде. Истреблял чудовищ, вытаскивал из чёрных замков и башен некромантов, уничтожая нечисть. Его светлость стал вторым её героем, гораздо выше и могущественнее Эдгара, который почти потерял было свою корону героя сказок и полотен, что разворачивались в голове девочки, и начал обретать снова только теперь. Когда он каждый вечер зажигал в лампе огонь и сидел до глубокой ночи, пока руки не покрывались кровью до самых локтей, пока рубаха на груди не оказывалась заляпана пятнами разного цвета и происхождения. Ева в таки моменты обыкновенно следила за походной печью, как со временем они стали называть костёр — костоправу мог понадобиться раскалённый нож или какое-нибудь из варев, что бурлили в специальных пробирках и ждали своего часа. Каждый день, когда требовалось кого-то врачевать, передвижной их лагерь окутывало облако густого дыма, и Ева, кашляя и чихая, говорила себе, что очень счастлива между двумя такими по-своему могущественными и странными людьми.
И ещё она очень хорошо чувствовала, что её роль перед ними сыграна ещё не до конца.
Более того, уличный театр ещё только-только начал выставлять свои декорации.
Глава 11
В день, когда под колёсами повозки загрохотал настоящий тракт, они увидели в пути столько людей, сколько не видели ещё никогда. Даже Эдгар — Ева могла наблюдать это на его изумлённом лице. «В дороге» — это очень странное состояние. Чаще всего оно означало, что у тебя нет ни дома, ни семьи, ни клочка земли или хотя бы какого-нибудь дела. Реже — что ты торговец или воин. Или, на худой конец, сборщик податей.
Тракт был запружен народом. По изодранным ступням и грязной, иногда до черноты, одежде было видно, что путь этих людей начался отнюдь не за поворотом дороги. Ева слышала германскую речь, чуть поодаль, подсказал ей Эдгар, говорили по-французски; это было в высшей степени удивительно. Всё равно, что найти в разгар жаркого лета под шляпками лесных грибов снег.
— Что случилось? — громко спросила девочка. — Где-то пожар? Сгорел город?
Никто даже не повернул головы, но позади, куда поднявшийся ветер, может, донёс вопрос Евы (а может его задал кто-то другой), раздался вопль:
— Идёт воинство Господне! Расступитесь, дремучие леса, прячьтесь, языческие боги и их земные прихвостни! Наше оружие не знает пощады (Ева завертела головой в поисках оружия, но всё, что обнаружила — ржавые вилы в руках одного хмурого, заросшего детины), наши дротики разят, как молнии небесные!
Голос оборвался на высшей точке своего расцвета, оборвался кашлем и превратился в хриплое, слабо различимое, но достаточно громкое бормотание. Эдгар смог разобрать там латынь, о чём и сказал Еве.
На повозку Эдгара косились с плохо скрываемой злобой, иные специально ускоряли шаги, чтобы взглянуть на того, кто сидит на козлах, но, увидев, разочарованно опускали головы или тихо бормотали под нос ругательства. У большинства здесь были только собственные карманы, ну и, может, худой холщёвый мешок с одеждой. Но если у тебя было чуть больше, чем на тебе надето, ты уже попадал под лавину неприязненных взглядов.
— Эй, вас же вчера здесь не было! — закричали совсем рядом, и, перегнувшись через борт, Ева увидела маленького человека, почти карлика. У него массивная квадратная голова, и говорил он, запрокинув вверх лицо и щурясь от солнца. — Не видать вам оттудова Иерусалима? Он должен быть где-то поблизости, клянусь семью рыбёшками, что плавают у меня в желудке.
