Николай Норд - Избранник Ада
– Как это? – я вскочил с кровати, но лешак могучей рукой задвинул меня назад под одеяло.
– Да ты лежи, не высовывайся, малыш, лежи, холодно ведь. Сейчас все расскажу, – Уруссо, совсем, как человек, опять почесал затылок, вроде как, припоминая подробности. – В последний момент, когда номер газеты с тиражом был подписан к печати и набран, я, буквально перед запуском печатных станков, поменял шрифты с цифрами выигрышных номеров. То есть, твою «Волгу» поменял на велосипед. Ошибка обнаружилась только утром, когда весь тираж был уже распечатан. Ну и тиражной комиссии ничего не оставалось делать, как смириться с новой ситуацией и переписать итоговые цифры в своих документах. Не задерживать же газету еще на полсуток да еще и перепечатывать заново, это же накладно – тираж-то многомиллионный, обходится недешево.
Я остолбенел от этого сообщения. Так вот кто был виновником срыва моего Договора с Адом!
– И зачем же ты это сделал? Какого хрена, извини! На Земле меня ждал Рай с Софьей и в Аду беззаботная жизнь в свое удовольствие, – сказал я упавшим голосом, не решаясь слишком уж упрекать лешего – все же он спас ранее мне жизнь.
– Давай, малыш, разберемся по порядку. Во-первых, ты слишком уж дешево запродал свою душу – за какую-то там машину. А душа, она, мой мальчик, будет подороже самой жизни – она вечная. Ну, что тебе стоило выпросить себе дворец, миллионные счета в банке, остров какой-нибудь даже? Но и это ерунда, по сравнению с ценой души – она бесценна. Софья, например, заломила за свою душу, а, точнее, за камушек свой будь здоров сколько – место наперсницы Дьявола! Вместо Лилит. Ну, Лилит об этом прознала, в итоге получился облом…
– Во дает! Выходит, она меня вовсе не любила?
– Почему не любила? Любила, и сейчас любит. Но свое честолюбие и жажду славы ставит превыше всего.
– Ясно.
– А ты помнишь, что тебе ответил Баал-берита, когда ты его на прощанье спросил, мол, почему, несмотря на все очевидные выгоды предложения, многие не хотят продавать Дьяволу свои души?
– Да он ушел от ответа, сказал, что потом узнаю.
– Вот именно – потом. Когда будет поздно. Продав душу Рофокалю, ты лишался возможности реинкарнации, то есть самосовершенствования души. Лишался очередной возможности попасть в этот ужасный, прекрасный мир. Ты бы погрузился в вечный благостный застой, где стремиться уже не к чему. Ты бы влип туда, словно муха в мед: сладко, но уже не выбраться – навечно. А ведь иногда кроме сладкого хочется и горького, и солененького. И это была вторая причина, из-за которой я вмешался в твою Судьбу.
– Но ведь можно творить и самосовершенствоваться в Аду! – парировал я. – Кто не дает?
– Это иллюзия, – снисходительно, словно старый учитель первоклашке, бросил мне Уруссо. – Там такой застой, такое болото… Ты ведь слышал стихи Есенина, которые он написал в Аду? Это какой-то бред сивой кобылы. А все почему? Потому что ТАМ нет Солнца, там вечная тьма. Оказывается, солнечные лучи активизируют некие сложные биохимические процессы в организме, которые и позволяют творить. Заметь, не работать, а творить. Ученые на Земле это еще не установили, это дело будущего, но они обязательно сделают таковое открытие.
– Хорошо, пусть это будут весомые причины. Для меня весомые. Но какой вам самим-то от этого резон, Уруссо? Какая выгода?
– Ты, отчасти прав, Коля. Да, действительно, есть самая главная причина, выгода от которой туго повязана, как с твоей личной Судьбой, так и с Судьбой всего человечества. Да и с нашей – Айсменов из рода Авеля!
Здесь Уруссо гордо выпрямился и ударил себя в грудь, которая отозвалась гулом, словно чан, по которому стукнули каталкой для теста.
– Это, часом, не из Библии что-то?
– Коля, ты меня уводишь своим вопросом в сторону. Ну, ладно, время у нас с тобой пока еще есть, пока… Видишь ли, библейская легенда о Каине и Авеле имеет под собой реальную подбойку. Сорок тысяч лет назад было на Земле два вида первочеловеков: неандертальцы и кроманьонцы. Неандертальцы были истинными детьми природы, они жили в согласии с ней, не губили ее. И хоть меж собой они, бывало, и конфликтовали, но были, по большей части, честны и добры. Кроманьонцы же пытались подчинить себе все вокруг, в том числе и природу. Они, по сути дела, уничтожали ее под свои нужды. Недаром, если помнишь, по Библии, Каин был земледельцем. И он вырубал леса под зерновые и иные культуры, а Авель был пастухом. И сколько сейчас этих лесов осталось? А ты знаешь, что раньше вся Европа была сплошным лесом? А теперь от нее один только маленький островок остался – пуща Беловежская…
– Я не читал Библии. Только работы Ленина, – стыдливо признался я.
– Ах, да. Так вот, Авель приспособил для своей жизни и приручил диких животных, чтобы не уничтожать их в природе. Вот этот разный подход к житию с Природой и породил войну между двумя этими видами людей. Кроманьонцы оказались похитрее и поковарнее, ну и одержали победу. Они уничтожили нас, но, хорошо, не всех. Те немногие из нас, что спаслись, научились мимикрии, ясновидению и предвидению опасности. Многие животные тоже чувствуют это, они покидают заранее города, когда на них надвигаются Цунами. Да и сама Природа заступилась за нас, открыв нам дорогу в другое измерение. И там была та же Земля, тот же мир, только без кроманьонцев.
– А теперь ваш мир, наверное, сильно отличается от нашего?
– Да, планета там почти так же первозданна, как и сорок тысяч лет назад, к тому же нас немного, всего-то несколько миллионов. И, если в вашем мире человечество пошло по социальному – техническому – пути развития, выгребая недра и ресурсы Земли, опустошая земли и изводя под корень дикий животный мир, то мы поступили иначе. Мы развивались по пути биологической эволюции – то есть, интеллектуально и духовно, используя свои внутренние ресурсы. Мы научились питаться энергиями, ясновидению, развив способности эпифеза – органа в мозгу, отвечающего за третий глаз. Мы научились телепортировать, левитировать, выходить в другие измерения и так далее, без всяких там технических приспособлений. Мы понимаем дикий мир, понимаем Природу, и она понимает нас. Иногда мы возвращаемся сюда, и тут нас называют то йети, то бигфутами, то лешими, а то снежными людьми. А здесь нас иногда видят, иногда успевают сфотографировать или снять на камеру, мы оставляем свои следы, ту же шерсть, например, но никогда не остаемся здесь сами насовсем. Вот почему не находят ни наших трупов, ни наших костей.
– Слушай, Уруссо, – увлеченно воскликнул я, – это все так здорово, что ты мне тут говоришь, ты, вот, расскажи поподробней о вашей Земле.
Уруссо помял свой подбородок, исподлобья поглядывая на меня и хлопая веками в коротких жестких и очень густых ресницах.
