Поппи Брайт - Рисунки На Крови
И вот это уже вовсе не Кальвин, это продавец из универмага в Миссисипи. Лист. Элегантные скулы теперь ужасающе утрированы. Медовые глаза — словно осколки топаза в оправе из разоренной мозаики. Губы дергаются, когда он клонится к Заху. Разлагающаяся рука гладит Заху бедро.
Да ладно, шепчет он, просто иди сюда и давай трахнемся… А потом он превратился в того, кто был до него. А потом стал той, кто была до того. И так они и продолжали меняться, и становились только страшнее…
Рывком оттолкнувшись от кресла, Зах на нетвердых ногах бросился бежать по проходу между креслами. Споткнувшись о чьи-то ноги, он было повернулся, чтобы извиниться, но поднявшиеся к нему лица были все в пурпурных язвах, ужасно сморщенные. Он увидел, как его любовник встает, опираясь на спинки кресел, медленно надвигается на него. Перекрывая рев саундтрека, до Заха донеслось затрудненное дыхание, потом сухой болезненный кашель. И по всему залу зашевелились и тоже начали вставать новые фигуры.
Повернувшись на каблуках, Зах бросился бежать. Он перепрыгнул еще через одни сплетенные ноги, во весь дух рванул по центральному проходу и выскочил в фойе. На улицу вели стеклянные двери. За секунду до того, как он схватился за ручку двери, Зах понял, что двери наверняка заперты. В этом фойе он окажется в ловушке, и когда все эти зомби до него доберутся, они размажут его по стеклу, как раздавленную клубничину. Он достаточно видел фильмов “ужасов”, чтобы знать, что бывает, когда тебя схватят зомби.
Но двери были не заперты, и Зах единым махом вылетел на улицу. Остановившись на противоположной стороне, чтобы поправить очки и перевести дух, он оглянулся на кинотеатр. Фасад был щедро украшен изразцами и мрамором в стиле арт-деко — темно-алыми, малахитовыми, иссиня-черными. Вывеска была составлена из сверкающих хромовых труб — ни дать ни взять мечта о будущем тридцатых годов. Заглавными красными буквами в фут высотой вывеска гласила — САД ЗЕМНЫХ УДОВОЛЬСТВИЙ.
— Мило, — фыркнул Зах и быстро пошел прочь, на каждом перекрестке оглядываясь через плечо. Улица была пуста. Очевидно, зомби держали в кинотеатре на карантине.
Подняв руки к лицу, Зах уставился на свои ладони. Линии на них были темно-розовыми, вполне здоровыми на вид, хотя и слегка влажными от пота. Он не раз слышал, что, если ты и вправду болен, линии у тебя на ладонях становятся серыми.
Но он чувствовал себя прекрасно. Неужели это место пытается напугать его гниющими отражениями в зеркалах и дурацкими кинозомби? Или оно пытается предостеречь его о чем-то?
Если он когда-нибудь отсюда выберется, решил Зах, он прямиком отправится в ближайшую больницу и сдаст кровь на анализ. Проверяться на что-либо Заху не хотелось, но, быть может, настало время подумать о чем-то, кроме удовольствий.
Вскоре он был уже достаточно далеко от кинотеатра. Заброшенные улицы казались почти знакомыми. Это — не Новый Орлеан, но Заху подумалось, что Новым Орлеаном это место приправили как пряностью. Он узнавал свой город в газовых фонарях на углах, высоких парапетах, даже в чугунном балконе или воротах, то тут, то там уводящих в тенистый внутренний двор. Ночной воздух холодил ему лицо, хотя по запаху он ничем не напоминал алкогольную дымку Французского квартала. Вонь здесь скорее была как на Токсичном Проезде, отравленном участке по берегам реки Миссисипи между Новым Орлеаном и Батон-Руж, во всем — смутный призрак химикатов и горящей нефти.
Он увидел фонтан, судорожно бьющий в крохотном бетонном сквере, и остановился передохнуть. Фонтан показался ему странным, и минуту спустя Зах сообразил почему: на дне не было монеток — ни единого пенни. Он никогда невидел общественного фонтана без монеток на дне.
На дне этого фонтана виднелось лишь несколько мелких ограненных драгоценных камней, таких прозрачных в чистой воде, что Зах не был уверен, что они вообще там есть.
Ну вот, теперь ты внутри галлюцинации, подумал он. И даже не в твоей собственной. Лучше привыкнуть к тому, что то и дело наталкиваешься на дурацкую чушь.
Он поглядел себе под ноги, и тут до него дошло, что он обут в ботинки, каких никогда прежде не видел: в мягкие туфли с черным низом и белым верхом, начищенные до лихорадочного блеска. Впервые за все это время ему пришло в голову проверить, во что же он одет.
Какой-то костюм, решил он в кинотеатре. Но какой костюм! Он был сшит из какой-то похожей на букле материи цвета самого светлого лангуста, покрой — свободный и мешковатый, и просто бескрайние лацканы. Под пиджаком — кремовая сорочка и экстравагантный красный шелковый галстук с узором из крохотных трилистников. Зах что-то почувствовал у себя на голове и поднял руку, чтобы исследовать это нечто. Берет. Подумать только! Даже линзы очков как будто приобрели дымно-битниковский оттенок.
Может, Птичья страна и пытается тебя покалечить на каждом углу, думал Зах. Но по меньшей мере здесь тебя круто одевают.
Он услышал рябь музыки неподалеку. Чистый голос саксофона лениво взмывал вверх, потом опускался снова. Звук все приближался. Теперь Зах и вовсе не удивился бы, если бы из-за угла вразвалку вышея Чарли Паркер (или его зомби) — глаза зажмурены, наморщен лоб, и дудит. на ходу. Птица обычно так выходил на сцену, рассказал ему Тревор, после того как остальной оркестр отыграл уже больше часа. Он начинал где-нибудь в подвале клуба, и остальные музыканты, слыша его приближение, постепенно подстраивались под него — к тому времени, когда он выходил на сцену, Птица вел за собой оркестр.
Но вместо Птицы из-за угла вышел — в самом прямом смысле — сам инструмент. Он шагал на четырех многосуставчатых, похожих на хитиновые, ногах, нажимая собственные клавиши двумя столь же инсектоидными трехпалыми ручками; сквозь сеть потертостей и царапин поблескивала медь — так явился саксофон-альт один и без аккомпанемента.
— Да ну, — пробормотал Зах. — Это уж просто глупо.
Музыка смолкла, и негромкий похожий на флейту голос из недр инструмента произнес:
— Хей, крошка. Ты в комиксе, сечешь? Комиксам полагается быть глупыми. Вот, пыхни чайной палочкой — и сам станешь дурацким.
Зах не увидел ни динамика, ни раструба, вообще ничего, что хотя бы отдаленно напоминало губы или голосовые связки, тем не менее голос не производил впечатление синтезированного.
Запустив одну из остро-сухих клешней глубоко в самого себя, сакс вытащил оттуда толстую погнутую самокрутку. Самокрутку он швырнул Заху, который с готовностью поймал ее.
