Мария Куприянова - Раскалённая луна
— В конце концов справедливо. Пасть от руки того, о смерти которого жалеешь все свое существование.
— Ты проиграл, — я нацелил острие ему в глотку.
Морок рассеялся. Теперь перед ним стоял я. Настоящий.
— О… — каркнул он. — Все-таки тебе удалось…
А потом засмеялся, хрипя и булькая.
— Ну давай, прикончи меня. Из тебя получится отличный глава вампирской общины.
— Что? — выдохнул я.
— Возьми главный приз, — веселился упырь. — Ради этого и созданы поединки.
— Но…
— Выхода нет. Слышишь? Чувствуешь?
Легкие касания. Холодные. Скользкие.
Страшная жажда. Крови. Смерти.
— Убей меня, и стань таким же!
Легран хохотал в голос. Не обращая внимания на идущую ртом кровь. На жуткую рану, с развороченными краями.
— Отсюда только один обратный билет!
В конце концов, выхода у меня не было с самого начала… Я всадил штык ему в горло. Превратил ружье в меч и отсек ему голову.
Мир потемнел, свернулся в одну точку, и я вынырнул из не-реальности.
* * *Снова вспыхнула боль в теле — отозвались ушибы и переломы… Я, шатаясь, поднялся на ноги, окинул взглядом лежащего рядом Леграна. Точнее, его пустую оболочку. Куклу, которая еще минуту назад могла уничтожить Обитель.
Черт…
Охотники еще в опасности.
Потому что я стану таким же.
Вампиры будут меня слушаться.
Будут подчиняться.
Жажда крови, холодная ярость росли. Затапливали сердце и душу. Невидимыми нитями прирастали к новым слугам…
— Маугли…
Я увидел Панду. С окровавленным лицом, с арбалетом в руках.
С великим трудом улыбнулся уголком губ. Он тоже чувствовал. Видел, что со мной происходит.
— Ты его победил, да? — тихо произнес он, глянув на меня с такой тоской, от которой сжалась оставшаяся, живая, часть сердца.
— Сделай это.
Он поднял оружие. Его глаза наполнились слезами.
— Не могу.
— Можешь.
Тьма заполняла. Захлестывала. Вот значит, каково быть главой общины. Чувствовать в себе каждого. Управлять и властвовать.
— Давай же!
Это кричал не я. Или я?
В голове роились сотни, тысячи мыслей. Оглушали. Сводили с ума. Рвали на части. Я тонул в этом ледяном потоке ненависти… пока пущенная в грудь стрела не оборвала его.
Упал на колени, чувствуя, как остатки тепла выливаются из раны. Так и должно быть. Правильно. Меня еще можно убить. Пока я еще человек.
Боль в груди — это ничего. Это лучше, чем то, что пережил только что.
Боль в груди — это избавление.
Перед глазами вдруг оказалось небо. Утреннее. С погасшими звездами, и желтой, полупрозрачной луной. Цвет у нее странный. Медовый, раскаленный. Он растекается по жилам… согревает. Уносит куда-то далеко… Где хорошо.
И спокойно.
* * *Лесное озеро еле слышно шелестело волнами. Его вода, серебристая и теплая, приятно ласкала кожу.
Мы сидели на камне, опустив босые ноги в озеро, и молчали. Не хотелось нарушать этого покоя, не хотелось задавать вопросы и будить дремлющую боль. Даша теперь не казалась надменной лесной королевой. Теперь я видел ее настоящую: обычную девчонку, не успевшую познать настоящей жизни. Умершею слишком рано, но сделавшую так много для всех нас…
— Почему ты мне помогала?
Она перестала болтать ногами, посмотрела на меня и улыбнулась.
— Я помогаю всем. Охотники — мои дети. Разве можно заботиться об одних, а других бросить на произвол судьбы?
— Но… — я озадаченно почесал затылок. — Вижу тебя только я, разве нет?
Дарья расстроено вздохнула, поникла головой. Потом встрепенулась, указала на озерную гладь.
— Смотри.
Поверхность воды разгладилась, сквозь нее стали проступать знакомые очертания. Догоравшие руины общежития, острова черной земли среди грязного, снега. Лужи крови. Убитые. Раненые. И выжившие.
Я увидел себя, лежащего на спине, с болтом, застрявшим в сердце. Увидел, склоненного надо мной Панду. Одной рукой он утирал слезы, другую держал над моим лицом, собираясь закрыть веки. Но не решаясь дотронуться. Чуть поодаль стояли Перс, Вальтер… Они выжили. Хорошо.
— Все-таки мы победили.
— Это лишь самое начало войны.
— Но остальные битвы мне не предназначены.
Даша дотронулась до моей щеки, мягко провела по плечу.
— Разве тебе судить о своем предназначении? Сегодня ты исполнил его самую малую часть…
Сильный толчок в спину, и я хлопнулся в озеро. Подо мной закрутилась воронка, увлекая на самое дно…
"Иди, — звучал в голове голос Праматери. — Живи. И верь в свои силы".
Жесткий, морозный воздух проник в легкие. Первый вздох вспыхнул в груди дикой болью. Прокатился по всему телу. Чего я еще хотел…
Мутный образ постепенно обретал четкость. Знакомое лицо: круглые щеки, сосульки черных волос на лбу, очки с треснутыми стеклами, вытаращенные в ужасе глаза. Да. А я ожидал увидеть прекрасную деву, рыдающая над телом убитого воина?
— Пан…да… — это все, на что меня хватило, прежде чем чернота вновь не увлекла за собой.
* * *Дни в больнице тянулись нескончаемой, однообразной чередой. Процедуры, капельницы, уколы, перевязки — все это я проходил в полном одиночестве. Вдалеке от Обители, друзей. И от Селены.
В первый раз, когда ко мне вернулось сознание, я обнаружил себя в реанимационной палате, прикованным к кровати. Вокруг суетились врачи, тыкали в меня какими-то присосками, кололи шприцами. Среди мельтешащих лиц я узнал лишь одного — того самого Айболита, поставившего меня на ноги в бюро ящеров. Увидев, что я пришел в себя, он тут же дал знак, и мне ввели что-то, от чего я снова отключился.
Какое-то время спустя с меня сняли наручники, признав, видимо, что я не опасен. И ничего вампирского во мне не осталось. Но приближаться, заводить разговор все равно опасались. Или же соблюдали гребаную чешуйчатую инструкцию. В том, что здесь замешаны ящеры, сомневаться не приходилось. Однажды меня посетил своим присутствием сам Тайпан. Я притворился спящим.
Неведение и "подвешенное" состояние выводили из себя, хотелось сбежать отсюда куда подальше. Но вот… здоровье, мягко говоря, не позволяло. Регенерация шла медленно, но оно и понятно: не каждый день возвращаешься с того света…
Дни тянулись, а когда злость достигла точки кипения, двери палаты отворились, и в них зашла Агата вместе с… Ирбисом. Я дернулся навстречу, но врач мягко остановила меня:
— Все хорошо. С твоими напарниками все хорошо. Они рвались сюда, но… ты же сам понимаешь, объект режимный. Мы и сами с трудом сюда попали. Я — как врач. Ирбис — как твой начальник.
