Аня Сокол - Шаг в темноту
— К кому?
— К Антону Зибину. Дом на север, через три от Центральной на Августовской, треугольный, не ошибешься. Тошка — ключник, он тогда был куратором Гранина, как я твоим.
— Спасибо, — надеюсь, она поняла, как сильно мне сейчас помогла.
— Приходи почаще, и мы в расчете, — змея сверкнула клыками.
— Обязательно, — пообещала я, направляясь к выходу, — и умоляю, вымойся, а то сбежит твой Костя и останешься матерью одиночкой.
Я ушла. Смех явиди летел мне в спину.
Дом на самом деле был приметным. Треугольная крыша начиналась прямо от земли. Интересное решение для двухэтажного, не имеющего стен дома. Двускатная крыша острым углом уходила в небо, а внутри нее был дом, не очень большой, но все-таки был.
Я припомнила, что несколько раз проходила мимо этого треугольника, его сложно не заметить, но дальше банального удивления дело не заходило.
Вместо крыльца странный прорезиненный настил, чуть приподнятый над землей, рядом скамейка, с которой облезла краска, пластиковое ведро из-под майонеза, так давно валяющееся рядом с дверью, что успело врасти в землю.
На окне второго этажа шевельнулась штора — меня слышали и видели. И тем не менее, хозяин треугольного дома заставил себя подождать, возможно, раздумывал, не следует ли вообще проигнорировать неожиданную гостью. Будь я посильнее, вошла бы сама, а так, приходилось ждать.
Он открыл дверь минут через пятнадцать. Вернее, приоткрыл, загораживая собой проход.
— Чего надо?
Высокий, тощий, нескладный, бритая под ноль голова и щетина, отливающая синевой, круглые черные глаза на вытянутом лице.
— Антон Зибин? Здравствуйте, я Лесина Ольга…
— Я знаю, кто ты.
— Тогда, может, вы не откажетесь поговорить о Сергее Гранине?
— Может, и не откажусь, — не знаю уж почему, но фраза прозвучала угрожающе.
Дверь хлопнула, мужчина вышел на улицу, на нем были черные ботинки, джинсы и черная футболка с черепами на два размера больше, чем нужно, а потому болтающаяся, как на вешалке. Встреть я такого в обычной жизни, убежала бы без оглядки, а в нашей тили-мили-тряндии лишь отступила на шаг.
— Скажите, а…
Он шагнул ко мне вплотную, сбивая с мыслей.
— Ты ведь такая же, как он, да? — мужчина рассматривал мое лицо, надеялся найти что-то, увидеть, узнать, — из-за этого урода я потерял все: уважение, положение в цитадели, доверие хозяина! Из-за какого-то человечишки!
И он коротко, без замаха ударил меня в живот. Даже не в полную силу, потому как я согнулась и упала на колени, а не подавилась собственными внутренностями.
— Не смог уследить за свихнувшимся человечком! Подумаешь, баба его со щенком сдохли, что теперь, объявить коллективный траур? Да ему услугу оказали, освободили от обузы, бабе самое место в доме терпимости, а дефектным щенкам надо при рождении шеи сворачивать, чтоб породу не портили. Чертов урод!
Мужчина кричал. То, что он когда-то не смог высказать Сергею Гранину, он выплеснул на меня, потому что я человек. Дыхание вернулось, и мне удалось набрать воздуха, чтобы выдохнуть имя:
— Ефим.
Хранитель был быстр, быстрее всего, что мне доводилось видеть ранее, и сильнее. Зибин снес спиной дверь треугольного дома, когда парень оттолкнул его от меня.
— Как вы, леди? — хранитель помог мне подняться.
— Жить буду.
Парень отвернулся, руки сжались в кулаки. Разговор с Зибиным далеко не закончен. Я поймала себя на мысли, что хочу на это посмотреть. На силу хранителя и как она заставит ключника сожалеть об одном единственном ударе.
Врезавшись в дверь, которая от удара слетела с петель, мужчина пролетел через всю прихожую, опрокинув по дороге вешалку и сбив со стены пробковую доску, теперь покачивающуюся на одном креплении. Из нее торчало полсотни мелких канцелярских гвоздиков, на которых висели разномастные ключи, часть их блестящей кучкой валялась на полу.
Дверь влетев в стену, треснула пополам, хозяин сидел на полу и очумело тряс головой. Ефим не дал ему сосредоточиться на этом занятии, схватил за футболку и под треск ткани швырнул еще раз. Я так свои свитера на стул кидаю. Разница в росте и массе не играла никакой роли.
Есть что-то притягательное, древнее, как сама земля, в мужчине, сражающемся за тебя. В знании, что в любой момент можно спрятаться, пусть это и звучит по-женски, я на смену пола не претендую, за широкую спину того, кто не отступит. Я понимала: не будь я опорой, не стань необходимой стёжке, он бы и пальцем о палец не ударил, прошел бы мимо, как проходил десятки раз до этого, когда меня тыкали лицом в грязь и наступали тяжелыми сапогами на спину. Глупо требовать от кошки собачьего лая. Здесь и сейчас он был на моей стороне.
Осознавать приятно, смотреть не очень. Встать ключник не успел, парень склонился над ним, рука хранителя замерла над грудью больше не скрываемой черепами, качнулась и вдруг вошла в тело. Фаланги пальцев скрылись под бледной кожей. Зибин закричал. Парень ничего не говорил, ничего не требовал. Ладонь погрузилась во впалую грудь наполовину. Хозяин треугольного дома забился в судорогах, дернулась голова, пятки застучали по полу, крик перешел в хрип, на губах лопнул кровавый пузырь, обдав веснушчатое лицо точками — брызгами. Парень даже не вздрогнул.
— Ефим, — я положила руки ему на плечи, — я должна с ним поговорить.
Хранитель чуть повернул голову. Я видела, как он зол, как побледнела и натянулась кожа на скулах, как прищурились глаза.
— Прошу тебя, он был куратором Гранина, он может что-то знать. Пожалуйста, я не хочу, чтобы мой дом сожгли.
Хранитель отвернулся. Я знала, он смотрит на ключника, они вели немой диалог глазами. Одни полные боли, другие — ярости. Парень убрал руку, на пол полетели густые темно-красные капли.
— Расскажешь леди все, что она хочет знать, — Ефим встал, — попросишь прощения, и от того, получишь ли его, будет зависеть наше дальнейшее общение.
— На дуэль вызовешь? — Зибин перевернулся и сплюнул.
Нечеловеческая сила, нечеловеческая выносливость. Я бы после такого была способна лишь скулить от боли, да и то не факт.
— На дуэль вызывают равного или хотя бы достойного, — парень выдвинул ближайший стул, жестом приглашая меня присаживаться. — Таких, как ты, убивают.
— Как я? — ключник приподнялся и оперся спиной о стену, дыхание клокотало в тощей груди, но кровь из раны уже не текла — А что со мной не так?
Хранитель не удостоил его ответом.
Стены в треугольном доме были отделаны пористым темным материалом, в который было забито, наверное, миллион гвоздей с висящим на них миллионом ключей. Весь его дом — это гигантская пробковая доска. Ключики, большие и маленькие, вполне современные и вычурные в своей старине, темные и светлые, блестящие и тусклые, медные, стальные, серебристые, золотистые, костяные и даже деревянные. Любые ключи, все, что можно представить и придумать. В противовес этому разнообразию мебели в комнате почти не было: стол, три стула, странная низкая скамейка и тумбочка с телевизором.
