Алексей Атеев - Город теней
А этот как приехал – сразу к ней в терем. И яичко на стол выложил. Вот, мол, я какой храбрый да умелый. Стали они кумекать, что со мной дальше делать. Богатырь толкует: немедленно разобьем яйцо – и делу конец. А Прелюбопытная не хочет спешить, желает вдосталь натешиться. Короче, является она ко мне и речи странные заводит. Вот, говорит, ты меня замуж за себя принуждаешь, а того не знаешь, что смерть твоя вместе со мной к тебе явилась. Отвечаю ей, дурище: неправда это, я тебя не принуждаю. Сама вокруг меня хвостом вертела, на денежки мои зарилась. А насчет смерти... так это еще посмотреть нужно. Ну, смотри, отвечает. И яичко-то мне под нос сует. Вот она – погибель твоя. И легонько так его сжимает. У меня все внутри опустилось. Чую – не врет. «Погоди!» – кричу. А она: «Погожу, милок, погожу. Уж очень на твои мучения посмотреть желаю». Плюхаюсь я в кресло, будто совсем помираю, а сам думаю, как у змеи сей яичко отобрать? Волю в комок собрал, решил: сколько можно, буду держаться, не показывать, как мне дурно делается. А эта гадюка, эдак насмехаясь, перед носом моим яичко-то вертит, то вроде раздавить его хочет, то словно нечаянно роняет и на лету подхватывает. Дух прям-таки захватывало от этих ее манипуляций.
– А яйцо большое? – с интересом спросила Бланка. – Выглядело оно как?
– Яичко-то? Чуть помене куриного. А на вид вроде сорочьего. Рябое все. Только рябины не рыжие, а и не поймешь какие. Вроде звездочек на небе. То будто лазоревы, и ино повернешь, зеленым огнем вспыхивают, а то розовым... Как радуга. Ну ладно. Вижу я, Феврония давить рукой его не желает. Не то брезгует, не то красоту повредить боится. А сама все яйцом любуется. И так его повернет, и эдак. И вижу я, яичко-то ее вроде завораживает. Чем боле она на него зрит, тем доле глаз отвести не может. Ладно, думаю, посмотрим, что дальше будет. Феврония-то на меня уж и не смотрит. Вроде и забыла. А я – тут как тут. Чего же, спрашиваю, не давишь яйцо? Она глазками хлоп-хлоп, вроде осоловела совсем. Сей минут, говорит. Только рукой не могу, противно. А вот чем бы по нему ударить? И глазами так по сторонам повела, ищет предмет подходящий. Тут на глаза ей хлопушка от мух попалась. На стеночке висела. Мух в те поры развелось – страсть! Яйцо на стол положила да за хлопушкой потянулась, а мне только того и нужно. Лишь она его из рук выпустила, как моя власть настала. Щелкнул я пальцами, и глядь – на столе этих яиц видимо-невидимо. Штук сто, а может, и боле. Ну, говорю, девушка, что теперь делать станешь? Она рот разинула, потом схватила хлопушку и ну по яйцам лупить. Однако без толку. Настоящее-то яйцо уже у меня в кармане... – Толик сделал паузу, потянулся, да так, что кости хрустнули, потом произнес:
– Ладно, хватит болтать, пойдем на мероприятие, а то гости, надо думать, заждались.
– А дальше-то что с Февронией этой случилось? – .не отставала Бланка.
– Известно что!
– Жизни лишил?!
– Ну зачем же... Жизни... Что я, нехристь какой? В птичку обратил. В сороку.
– В сороку?!
– Ага.
– И что же сорока? И сегодня летает?
– Видать, так. Если не сожрал кто. Да мне какое дело? Если, конечно, разобраться, надо бы ее и вправду извести к чертям собачьим. Чтобы не пакостила понапрасну. Но я милосерден.
– А богатырь?.. С ним как же?
– Того под землю, к остальным. Там ему самое место. Все, все... Идем!
ГЛАВА 22
Дверь отворилась... И они шагнули за порог. Вновь Бланка попала в место, которое доселе не видывала. Она очутилась не в комнате и даже не в зале, да и вообще не в помещении. На этот раз девушка стояла на самой вершине довольно крутого холма.
Летний вечер подходил к концу, последние лучи солнца освещали край неба у нее за спиной. Там еще золотилась кромка облаков, но перед ее взглядом расстилалась бесконечность мрачного, свинцово-сизого неба. Ниже плавали клочья молочного тумана, и оттого казалось – холм парит над ним, поддерживаемый на весу струями горячего воздуха, идущего от нагретой за день земли.
На вершине холма стояло несколько огромных каменных плит, а меж ними полыхал большой костер. Сладко пахло душистым дымом, идущим не то от горящих поленьев, не то от охапок трав, которые кто-то невидимый непрерывно подбрасывал в огонь.
– Где мы? – спросила Бланка у стоящего рядом Толика.
Тот не ответил, а лишь крепче сжал ее руку. Тут девушка различила: поодаль, возле каменных плит, и ниже, на склонах холма, виднеются некие неподвижные темные фигуры. Люди ли это или какие-то неведомые инфернальные существа, ей было неведомо, однако Бланка отчетливо ощущала: сейчас должно произойти НЕЧТО.
– Пойдем, – тихонько прошептал Толик и повлек ее к огню.
Только сейчас девушка заметила: поодаль от костра на земле лежит еще один камень, в отблесках костра кроваво-красный, массивный и плоский... На алтарь похож, почему-то пришло на ум, хотя Бланка отродясь не бывала в церквах и обстановку в них представляла себе весьма смутно.
Толик подвел ее к алтарю и встал рядом с ним.
– Нужно раздеться, – так же шепотом произнес он.
– Как, совсем?! – опешила Бланка.
– Совсем.
– Но я...
– Ничего страшного, – отозвался Толик. И хотя он продолжал говорить тихо, в голосе его звучали властные нотки. – Давай, не тяни.
Девушка некоторое время нерешительно переминалась с ноги на ногу, потом взялась за подол свадебного платья и кое-как стянула его через голову. По телу ее пробежал внезапный озноб. Было ли это следствием ночной прохлады, или сыграла роль девичья стыдливость, она и сама не понимала. Скорее всего, и то и другое. Стоя перед костром в трусиках и лифчике, Бланка в растерянности обернулась к Толику. Тот, по-стариковски кряхтя, неспешно разоблачался.
– А дальше?.. – с несвойственной ей робостью спросила девушка.
– Все снимай!
– Но?..
– Не время «нокать». Делай, что говорят. «Смотри-ка, женишок-то по-другому заговорил, – беспристрастно отметил внутренний голос. – А если он за неповиновение и ее... того... в сороку превратит?»
Она скинула лифчик, потом, немного помедлив, стянула и трусики. Стыд прошел. Бланка расправила плечи и, стараясь не смотреть на своего суженого, переминалась на месте на высоких каблуках. Туфли она решила не снимать ни при каких обстоятельствах. Девушка вдруг увидела себя со стороны. Стройная, длинноногая, на каблуках... А грудь?! Пусть небольшая, зато высокая и острая. И попка – как орех! Как говорится, все при ней. И нечего такой красоты стесняться.
– Дай мне правую руку, – приказал Толик, – а левую положи на камень.
Бланка все исполнила.
– Теперь стой и молчи, что бы ни происходило.
И тут она заметила: на противоположной стороне, за пламенем, кто-то стоит. Перед ней высилась темная, бесформенная глыба, неподвижная и тем не менее, несомненно, живая. На фоне едва светлеющего неба этот некто являл собой подлинный сгусток тьмы, поглощавший свет. Тело девушки обдало волной ледяного холода, словно лето на мгновение сменил лютый мороз. Глыба тьмы пошевелилась – краешек зари закрыло громадное черное крыло, раздался протяжный вздох, от которого, казалось, содрогнулся сам холм.
