Лео Перуц - Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра
Глава 19
В последующие дни мне никак не удавалось повидаться с Бибиш с глазу на глаз. Каждый раз, когда я проходил мимо пасторского дома, барон фон Малхин сидел у нее в лаборатории. Я смотрел в окно и видел в свете настольной лампы его узкую голову с высоким лбом и поседевшими висками. Он держал в руках пробирку или стоял перед каким-то стеклянным сосудом цилиндрической формы, напоминающим по виду сокслетовский аппарат. Один раз в лаборатории было темно, Бибиш сидела в соседней комнате за пишущей машинкой, а барон, по-видимому, ходил взад и вперед и диктовал ей что-то. Я не видел его самого, а лишь тень, скользившую по стенам и потолку.
Он постоянно торчал у нее в квартире. У нее не было ни минуты свободного времени, но теперь это меня уже не тревожило. Та ночь, когда она стала моей, многое изменила во мне. Если до того времени я был болен, то теперь чувствовал себя исцеленным. Сомнения, терзавшие мою душу, исчезли, и я не страдал больше от постоянной смены настроений. Я любил Бибиш еще больше, чем прежде, любил так безумно, как люблю и теперь. Но вместе с тем во мне воцарилось какое-то великое спокойствие – я чувствовал себя как альпинист, который с необычайными трудностями и риском вскарабкался по отвесной стене и теперь лежит на солнышке, радостно опьяненный достигнутым успехом, счастливый и полный веры в себя. Мое ожидание утратило всякий оттенок мучительности. Я знал, что Бибиш вернется ко мне, как только будет закончена ее работа. И если я чувствовал себя одиноким, если меня охватывала тоска по ней, мои мысли уносились к той незабвенной ночи любви.
В эти дни я работал больше, чем обычно. В деревне обнаружилось два случая заболевания дифтеритом, а кроме того, меня чрезвычайно беспокоило состояние здоровья маленькой Эльзы. Скарлатина у нее прошла, период шелушения закончился, но ее хрупкий организм очень ослабел, и девочка нуждалась в перемене климата. Я считал, что ей было просто необходимо пожить некоторое время в менее суровом климате. Я должен был поговорить на эту тему с бароном фон Малхином, всецело поглощенным своими фантастическими планами, не оставлявшими ему времени подумать о своей маленькой дочке.
Я возвращался из домика лесничего. Был субботний вечер. С той дня прошла уже неделя. Неделю тому назад я шел в Морведе по проселочной дороге и искал барона. Деревенские обитатели стояли небольшими группками возле постоялого двора и соседней лавки. Мужчины и женщины, старики и дети – все, кто только не сидел дома за чисткой картофеля, собрались здесь. Крестьяне были как всегда молчаливы, но в их утомленных лицах, обветренных и изборожденных морщинами забот, сквозило какое-то беспокойное ожидание. Они смотрели вслед саням, нагруженным пивными бочками и медленно двигавшимся по направлению к барскому дому. Кучер шел рядом с санями и пощелкивая кнутом. Хотя я никого ни о чем не спрашивал, лавочник тут же сообщил мне, что по случаю своих именин барон пригласил всю деревню к себе на двор. Для приема самостоятельных хозяев и арендаторов оборудован большой зал барского дома, примыкающий к зимнему саду, а батраков и дровосеков будут угощать в людских комнатах, расположенных в нижнем этаже того дома, в котором помещается контора управляющего. В качестве угощения будет подаваться жареная свинина и колбаса с тушеной капустой, а кроме того, барон жалует по два стаканчика водки на каждого и пиво в неограниченном количестве. У него, лавочника, барон купил целый ящик пряников, предназначенных для раздачи детям, чтобы и те могли побаловаться. Господин барон никогда не бывал так щедр в прошлые годы.
– Крестьяне говорят, – продолжал лавочник, – что господин барон в честь праздника намеревается простить некоторым должникам накопившиеся за ними недоимки арендной платы. Но я этому не верю. Ведь это означало бы нарушение установленных правил! Я-то уж знаю господина барона. Он, конечно, сочувствует бедным людям, но в тех случаях, когда речь идет об арендной плате, он шутить не любит. Правила необходимо соблюдать, иначе мы Бог знает до чего дойдем. Стоит только крестьянам заметить, что в отношении арендной платы не соблюдается прежний строгий порядок… В чем дело, малыш, чего ты так спешишь? Что, где-нибудь пожар? Что ты говоришь? На тридцать пфеннигов табаку для твоего деда? Вот тебе твой табак, да смотри, не потеряй его и не забудь кланяться от меня своему деду. Ну а теперь беги вовсю, только смотри, не опрокинь колокольню!
Эти слова относились к маленькому мальчугану, который в этот момент принялся нетерпеливо стучать своими монетами по стойке, чтобы прервать поток красноречия лавочника.
Как в лаборатории, так и в смежной с нею комнате было темно. Я постучал еще раз и немного сильнее, но в доме было по-прежнему тихо. Никто не пошел открывать дверь. Мною овладело чувство тревоги. Обычно в это время дня Бибиш бывала в лаборатории. Уж не уехала ли она? Может быть, барон снова откомандировал ее в Берлин? И она сейчас опять проезжает в зеленом «кадиллаке» по площади Оснабрюкского вокзала… Нет! Это невозможно! Если бы ей пришлось уехать, она бы меня об этом уведомила. После всего того, что произошло между нами, она не могла уехать, не попрощавшись со мной. Но, может быть, она закончила свою работу? Ей удалось уничтожить характерный запах полученного ими с бароном препарата (а он и впрямь был ужасно затхлый, меня в прошлый раз чуть не стошнило), и теперь они готовятся провести свой опыт в широких масштабах. Ну конечно, так оно и есть! Все обитатели деревни приглашены сегодня на барский двор. Два шкалика водки каждому и пиво в неограниченном количестве. В пиво подмешать препарат нельзя, ибо точная дозировка становится невозможной, раз каждый может выпить, сколько ему заблагорассудится. Но в водку! Вместе с водкой крестьяне выпьют и тот одурманивающий яд, который добыла Бибиш. А завтра вся церковь будет, пожалуй, переполнена молящимися крестьянами… И почему, собственно говоря, пастор так восстает против этой затеи? Завтра Бибиш придет ко мне, как обещала. «Как только работа будет закончена, я не заставлю тебя ждать», – сказала она в прошлый раз.
Я отправился на барский двор. Там не было никого, кто мог бы сказать что-нибудь вразумительное о местонахождении барона. Все слуги скорее всего находились в большом зале или в здании конторы и были заняты приготовлениями к празднеству. Я вошел в приемную. Затемненный абажуром свет падал на две фигуры, молчаливо восседавшие друг против друга в креслах с резными деревянными подлокотниками. Одна из этих фигур поднялась при моем появлении, и я узнал в ней пастора.
– Добрый вечер, доктор! – приветствовал он меня. – Вы ищете господина барона? Вот он сидит перед вами и спит как младенец. Мне тоже необходимо с ним переговорить. Не стесняйтесь, подходите поближе! Его, по-моему, и пушками не разбудишь.
