Питер Джеймс - В плену снов
– Садись, подключайся к нам, – пригласил Ричард, делая энергичные знаки официанту принести еще один стул.
– Вы, вижу, уже поели, – сказал Андреас. – Я возьму себе что-нибудь, а потом подсяду.
– Нет-нет, ни в коем случае, ты сядешь к нам прямо сейчас, – настаивал Ричард. – Не имеет значения, что мы уже поели. Мы просто спокойно посидим, а ты пока ешь. Я принесу тебе бокал. Выпьешь немного вина?
– Спасибо.
Банкир снял пальто, и Ричард с суетливой поспешностью обогнул столик, чтобы забрать у него пальто и передать, словно мяч в регби, официанту, принесшему стул. Потом Ричард схватил бокал с незанятого соседнего столика, налил немного вина и поставил бокал перед Андреасом.
– Здесь лучше всего пить местные вина, – сказал Андреас, присаживаясь и снова впиваясь взглядом в глаза Сэм.
– Да-да, – подхватил Ричард. – Да, разумеется, не сомневаюсь, что ты прав. Прошлый раз, когда были здесь, мы пили отличные вина… В честь сегодняшнего дня нужен тост! Давайте-ка выпьем немного шампанского, бутылочку «Пу»… и возьмем немного «Болле», если оно у них есть. Я принесу винный прейскурант. – Он ухмыльнулся. – У меня есть тост за… дематериализацию Ричарда Кэртиса.
Он посмотрел на Андреаса, ища его одобрения, но банкир безучастно смотрел в сторону, словно собака, которая устала от своего щенка.
– Они не нашли никаких неисправностей в твоем автомобиле.
– Что ты имеешь в виду? – Ричард снова помахал официанту. – Не могли бы мы получить меню и карту вин, пожалуйста, – сказал он по-французски и снова повернулся к Андреасу. – Никаких неисправностей?
Тот в ответ пожал плечами:
– Может быть, там что-то… ну, как это называется?.. Расконтачилось в проводке или еще что-нибудь. Ну, теперь-то все отлично. Ход у нее просто замечательный.
Никаких неисправностей.
Сэм почувствовала, как у нее по шее поползли мурашки. Никаких неисправностей. Как с ее «ягуаром» у станции подземки «Хампстед». Ее без остановки трясло. Ричард и Андреас с изумлением уставились на нее.
– С тобой все в порядке, таракашка?
– Все отлично. Только вот чуточку холодно.
Она снова перехватила взгляд Андреаса, его ледяных голубоватых глаз на плоском, невыразительном лице, таком неприметном, пока не присмотришься повнимательнее. Аккуратно причесанные, довольно красивые волосы, но на макушке уже сильно поредевшие, еще немного, и будет лысина. Вероятно, когда ему было лет двадцать, он был неплох собой. Теперь это крепкий мужчина, крепкий и спортивный, с нарочитой элегантностью: розовый кашемировый свитер, кремовая шелковая рубашка, на груди небольшой серебряный медальончик.
– Странно, конечно, – сказал Ричард. – Я думаю, виноваты эти электронные штучки-дрючки, которые порой отказывают.
А потом она увидела это.
Увидела и поняла.
Она увидела, как Андреас, прежде чем обхватить своими пальцами в перчатке бокал с вином, сделал быстрое, почти незаметное легкое движение большим пальцем и мизинцем. Если бы она не смотрела так пристально, то не обратила бы внимания на движение, которое ему пришлось сделать, чтобы заставить шевельнуться три средних пальца, заставить и их согнуться вокруг бокала.
Чтобы они выглядели как настоящие.
43
Сэм неистово билась, пытаясь высвободиться из-под груды постельного белья, которое словно мешок с песком давило и душило ее. Пыталась высвободиться, чтобы спастись от надвигавшихся на нее сверху лопастей вентилятора, от потолка, потрескавшегося, словно яичная скорлупа. Она с безумными усилиями сбрасывала с себя простыни, но они падали обратно, давили на тело и лицо, закрывая ей рот и нос. Она задыхалась, судорожно глотая воздух, беспомощно извиваясь.
Поймана в ловушку.
Она попыталась закричать, но простыни затыкали ей рот.
Наконец ей удалось освободиться от них, и тут только она поняла, что простыни удерживали ее. Предохраняли от падения. Она выскользнула прочь, и ее стал затягивать кружащийся вихрь. Она отчаянно вцепилась в угол одной из простыней, но та смогла удержать ее вес только какую-то долю секунды, а потом разорвалась.
– Помогите!
Ее голос словно в пещере эхом разносился вокруг. И она камнем полетела вниз, со свистом рассекая морозный холодный воздух, то притормаживая, то снова падая, неумолимо приближаясь к крошечной темной норке. Она выставила перед собой руки, пытаясь оттолкнуться от нее, уйти в сторону, прочь от этой норки.
НЕТ!
Воздушный вихрь со свистом втянул ее в эту норку, она попыталась ухватиться за стены, но руки соскальзывали с обледенелой поверхности, ладони жгло огнем от холода и ссадин. А внизу, в чистой белизне, лопасти вентилятора разрезали воздух, лязгая все громче по мере того, как она кубарем приближалась к ним, с ужасом ожидая момента, когда они искромсают ее на тысячу кусочков.
– Пятьдесят пять с половиной на седьмом месте. Хорошо, принимаем эту цену, черт бы ее драл! Салли, я продаю «Мицубиси Хэви-500» за пятьдесят пять с половиной. Хорошо, а теперь покупаем заново эти проклятые акции!
Из темноты донесся голос Ричарда.
– Я говорю о крупных разорениях, Гарри. Настоящих разорениях. Нет-нет. Серьезно. Он крупный игрок, тройной клиент класса «А». Мы должны оградить себя от будущих потерь. Пятьсот контрактов. На рынке могут возникнуть сложности. Сколько бы они ни достали, я готов у них купить семь с половиной. Черт подери. Это же уходит от нас. Принимай это предложение. Бога ради, принимай это предложение!
Его речь звучала как-то бессвязно. Она никогда раньше не слышала, чтобы он разговаривал во сне. Никогда не слышала, чтобы он говорил таким сбивчивым и нервным тоном.
А потом она услышала детскую песенку:
Шалтай-Болтай сидел на стене.
Шалтай-Болтай свалился во сне.
Вся королевская конница,
Вся королевская рать
Не может Шалтая,
Не может Болтая,
Шалтая-Болтая, Болтая-Шалтая,
Шалтая-Болтая собрать![22]
Дети засмеялись, и она услышала, как смех разносится эхом, словно в пустой классной комнате. Дети смеялись все громче. Она выскользнула из постели, и смех немедленно оборвался.
Ничего не понимая, она прошлась по комнате. В постели поворочался Ричард, посопел и затих. Она подняла занавеску и посмотрела за окно. От снежной белизны, покрывавшей землю, ночь была странно прозрачной. Церковный колокол отбил три часа. Школа напротив стояла темная, молчаливая и пустая. Сэм повернулась и отправилась обратно в постель, улеглась, натянув одеяло до подбородка, пристально глядя в темноту.
