Стивен Кинг - Дьюма-Ки
— Да, Эдгар, давайте поговорим. — Я буквально услышал вздох облегчения. И почувствовал себя героем. Разумеется, почувствовал и мерзавцем.
— Блокнот у вас под рукой?
— Будьте уверены.
— Хорошо. В принципе хотелось бы показывать их в хронологическом порядке…
— Но я не знаю хронологии. Я пыталась сказать вам…
— Понимаю, и сейчас хочу продиктовать вам весь список. Но, Элис, первый слайд выбьется из хронологического ряда. Начнём мы с «Роз, растущих из ракушек». Записали?
— «Розы, растущие из ракушек», записала. — Второй раз после нашей встречи я слышал в голосе Элис неподдельную радость.
— Теперь карандашные рисунки… — Мы проговорили следующие полчаса.
vi
— Oui, allo?[124]
Я молчал. Французский сбил меня с мысли. Тот факт, что трубку снял молодой мужчина, потряс ещё сильнее.
— Alio, alio? — Нотки нетерпения. — Qui est a l'appareil?[125]
— М-м-м, может, я ошибся номером. — Я чувствовал себя не просто говнюком, но моноязычным американским говнюком. — Я хотел поговорить с Мелиндой Фримантл.
— D'accord,[126] вы набрали правильный номер, — потом, уже не в трубку: — Мелинда! C'est ton papa, je crois, cherie.[127]
Трубка со стуком куда-то легла. Перед моим мысленным взором тут же возник образ (очень чёткий, очень политически некорректный и скорее всего навеянный упоминанием Пэм книжек-картинок, которые я когда-то рисовал для маленькой больной девочки): большой говорящий скунс в берете, мсье Пепе ле Пю, расхаживает по pension (если именно этим словом обозначается маленькая однокомнатная квартира в Париже) моей дочери, а над его белополосой спиной поднимаются волнистые линии свойственного ему аромата.
Потом трубку взяла Мелинда, похоже, необычайно взволнованная, чего с ней никогда не случалось.
— Папа? Папуля? У тебя всё в порядке?
— Всё отлично, — ответил я. — Это твой сосед по комнате? — Я шутил, но по не свойственному ей молчанию понял, что, сам того не желая, попал в десятку. — Впрочем, не важно, Линии. Я просто…
— …подтруниваешь надо мной, так? — Я не мог сказать, то ли ей весело, то ли она начинает злиться. Связь, конечно, была хорошая, но не настолько, чтобы улавливать все интонации. — Если на то пошло, да.
Подтекст сомнений не вызывал, прозвучал ясно и чётко: «Собираешься закатить мне скандал?» Но у меня и в мыслях такого не было.
— Я рад, что у тебя появился друг. У него есть берет?
К моему безмерному облегчению, Линии рассмеялась. С ней я никогда не знал наперёд, какая шутка сработает: чувство юмора у неё было таким же непредсказуемым, как и вторая половина апрельского дня.
— Рик! — позвала она. — Mon pара… — дальше я не разобрал, потом услышал: —…si tu portes un beret?[128]
До меня донёсся далёкий мужской смех. «Ох, Эдгар, — подумал я. — Даже из-за океана ты уже ведёшь их под венец, реrе fou[129]».
— Папуля, у тебя всё хорошо?
— Отлично. Как твоя стрептококковая инфекция?
— Думаю, я иду на поправку.
— Я только что говорил по телефону с твоей матерью. Ты получишь официальное приглашение на эту выставку. Она говорит, что ты приедешь, и я страшно волнуюсь.
— Ты волнуешься? Мама прислала мне несколько фотографий, и я жду не дождусь этой выставки. Где ты научился так рисовать?
Сегодня это был самый популярный вопрос.
— Здесь.
— Картины потрясающие. Остальные такие же хорошие?
— Приезжай, и всё увидишь сама.
— Рик может приехать?
— У него есть паспорт?
— Да…
— Он даст обещание не смеяться над твоим отцом?
— К старшим он относится очень уважительно.
— Тогда, разумеется, он может приехать, при условии, что на авиарейсы проданы не все билеты, и вы согласны спать в одном номере… но, полагаю, это как раз не проблема.
Она завизжала так громко, что заболело ухо, но трубку я отдёргивать не стал. Давно уже я не слышал, чтобы Линии Фримантл так реагировала на мои слова или дела.
— Спасибо, папуля… это здорово!
— Буду рад познакомиться с Риком. Может, конфискую у него берет. В конце концов, я же теперь художник.
— Я передам ему твои слова. — Её тон переменился. — Ты уже говорил с Илзе?
— Нет, а что?
— Когда будешь говорить, не упоминай о приезде Рика, хорошо? Я скажу ей сама.
— Я и не собирался.
— Потому что у неё с Карсоном… насколько я знаю, она тебе о нём рассказывала…
— Рассказывала.
— Я уверена, там возникли проблемы. Илли говорит, что «всё обдумывает». Это её слова. Рик не удивлён, он считает, что нельзя доверять человеку, который молится на людях. И мне кажется, что моя сестра заметно повзрослела.
«То же самое можно сказать и о тебе, Лин», — подумалось мне. Я вдруг увидел её семилетней, такой больной. Тогда мы с Пэм боялись, что она может умереть у нас на руках, хотя никогда не говорили об этом вслух. Огромные чёрные глаза, бледные щёчки, жидкие волосы. Однажды я, глядя на неё, даже подумал: «Череп на палочке», — и возненавидел себя за эту мысль. А ещё больше ненавидел себя за другое: раз уж одна из дочерей так тяжело болела, в глубине сердца я радовался, что это была Лин. Я всегда пытался убедить себя, что одинаково люблю своих детей, но лгал себе. Возможно, некоторые родители действительно могли такое сказать (думаю, Пэм — могла), но не я. Мелинда знала об этом?
Разумеется, знала.
— Ты уж следи за своим здоровьем.
— Я стараюсь, папуля. — Я буквально увидел, как она закатила глаза.
— Вот и хорошо. Жду тебя.
— Папуля? — Пауза. — Я тебя люблю. — Я улыбнулся.
— Сколько раз?
— Миллион и один под подушкой, — ответила она, словно старалась рассмешить ребёнка. И всё сделала правильно.
Какое-то время я посидел, глядя на Залив и рассеянно потирая глаза, а потом набрал ещё один номер, в надежде, что на сегодня этот звонок — последний.
vii
Часы показывали начало первого, и, честно говоря, я не ожидал застать её дома; думал, что она отправилась с друзьями на ленч. Но, как и Пэм, она сняла трубку после первого же гудка. Её «алло» прозвучало крайне осторожно, и до меня вдруг дошло: она думала, что я — Карсон Джонс, который звонит с просьбой дать ему ещё один шанс или чтобы всё объяснить. Объяснить в очередной раз. Эту догадку я ничем не мог подтвердить, но подтверждения и не требовалось. Иногда ты просто знаешь, что угадал.
— Эй, If-So-Girl, как поживаешь? Её голос тут же расцвёл.
— Папуля!
