Эдвард Бульвер-Литтон - Призрак
— Ты беден, — сказала она, — ты любишь деньги, возьми сколько хочешь, но скажи мне правду. Кто эта женщина, к которой пошел твой друг, любит ли он ее?
Глаза Нико засверкали, он судорожно сжал руки при виде монет. Едва устояв перед искушением, он сказал с притворной горечью:
— Неужели ты думаешь подкупить меня? Если бы ты и могла это сделать, то, конечно, не с помощью золота. Не все ли равно, если он обманывает тебя? Не все ли равно, если, утомленный твоей ревностью, он думает бросить тебя здесь? Разве ты будешь счастливее, узнав все это?
— Да, — с яростью вскричала итальянка, — потому что ненавидеть и отомстить было бы счастьем! О, ты не знаешь, как сладка ненависть для тех, кто действительно любил.
— Но поклянешься ли ты, что не выдашь меня, если я открою тебе тайну, что ты не предашься слезам и упрекам, когда вернется тот, кто тебя обманывает?
— Слезы! Упреки! Месть прячется под улыбкой!
— Ты храбрая женщина! — вскричал Нико почти с восторгом. — Еще одно условие. Твой любовник хочет бежать со своей новой любовницей и предоставить тебя твоей участи. Согласишься ли ты бежать со мной, если я докажу тебе это, если я помогу тебе отомстить твоей сопернице? Я люблю тебя и женюсь на тебе.
В глазах Филлиды сверкнула молния, она взглянула на него с невыразимым презрением и ничего не ответила.
Нико понял, что зашел слишком далеко, и, полагаясь на свое знание человеческой природы, которое он почерпнул в своем собственном сердце и в опыте своих преступлений, он решился положиться на страсти Филлиды, когда он доведет их до нужной ему степени раздражения.
— Прости меня, — сказал он, — моя любовь сделала меня самонадеянным, а между тем эта любовь и сочувствие к тебе, бедное обманутое дитя, - только одни они могут заставить меня изменить доверию человека, на которого я смотрю как на брата. Могу ли я рассчитывать на твою клятву скрыть все от Глиндона?
— Клянусь!
— Хорошо! Тогда возьми свою шляпку и мантилью и следуй за мной!
Филлида оставила комнату, а глаза Нико снова остановились на золоте. Его было много, гораздо больше, чем он смел надеяться; осматривая ящик, он заметил пакет с письмами и узнал хорошо знакомый ему почерк Камилла Демулена. Он схватил пакет и распечатал его. Его глаза засверкали, когда он прочел содержимое.
— Есть с Помощью чего отправить на гильотину пятьдесят Глиндонов, проворчал он и спрятал пакет.
О художник! Жертва Призрака! Гляди на двух твоих смертельных врагов, на ложный идеал, не знающий Бога, и ложную любовь, питающуюся испорченностью чувств и не ведающую никакого света в душе своей!
IIIПИСЬМО ЗАНОНИ МЕЙНУРУ
Париж
"Помнишь ли ты, как в давние времена, когда Греция еще оставалась родиной прекрасного, мы с тобой, находясь в огромном Афинском театре, стали свидетелями рождения слов столь же бессмертных, как мы сами? Помнишь ли ты состояние ужаса, охватившего громадные толпы зрителей, когда обезумевшая от яростного гнева Касандра, нарушив зловещее молчание, возопила к своему безжалостному богу? Как страшно у входа в Дом Атрея [26], который должен был стать ее могилой, прозвучали ее обвинения перед лицом настигшего ее несчастья: "О ненавистное, о мерзостное небо! — убогое жилище человека, чей пол забрызган кровью неотмщенной!" Помнишь ли ты, как среди затаивших от ужаса дыхание тысяч зрителей я придвинулся к тебе и прошептал: "Поистине нет лучшего пророка, чем Поэт! Эта знаменитая сцена ужаса приходит ко мне как сон, намекающий на некое сходство с моим отдаленным будущим!" Когда я вхожу внутрь этой бойни, та сцена возвращается ко мне и в моих ушах звенит голос Кассандры. И меня охватывает торжественный и предостерегающий ужас, как будто бы и мне суждено найти могилу и "Сети Гадеса" [27] обволокли меня, как паутина! Какими мрачными сокровищницами превратностей судьбы и горестей стали наши воспоминания! Что есть наша жизнь, как не летопись неумолимой Смерти? Кажется, будто только вчера я стоял на улицах этого города галлов и в глазах рябило от ярких красок, украшенных плюмажами рыцарских доспехов, а в воздухе был слышен шелест великолепных шелковых нарядов. Молодой Людовик, монарх и любовник, стал победителем праздничного турнира! И вся Франция гордилась великолепием своего несравненного короля! Ну а теперь нет ни трона, ни алтаря; и что же вместо этого? Я вижу ясно ГИЛЬОТИНА! Поистине ужасно стоять посреди поросших мхом развалин городов, вспугивая время от времени змей или ящериц на руинах Персеполиса и Феба; но еще более ужасно стоять подобно мне — чужестранцу из некогда существовавших империй, — стоять ныне среди еще более ужасных обломков Закона и Порядка, знаменующих собой гибель человечества! И все же здесь, даже здесь, Любовь, вносящая в мир Красоту, своей неустрашимой поступью вселяет надежду в этом царстве запустения и Смерти! Поистине странной кажется страсть, являющая собой целый мир, в котором единственное сосуществует со множеством; индивидуальное, которое, несмотря на все превратности моей полной мрачной торжественности жизни, все же продолжает жить, хотя честолюбие, ненависть и гнев давно уже мертвы; тот одинокий ангел, парящий над вселенной могильных плит на своих трепетных, столь человечных крыльях, имя которым — Надежда и Страх!
Когда мое божественное знание оставило меня, когда, чтобы найти Виолу, я мог рассчитывать только на инстинкт обыкновенного смертного, как это случилось, Мейнур, что я никогда не отчаивался, что во всех трудностях я чувствовал непобедимую уверенность, что мы встретимся?
Все следы ее бегства так жестоко скрыты от меня; ее отъезд был таким неожиданным и таинственным, что венецианские власти не могли сообщить мне никаких сведений. Я напрасно объехал всю Италию! Я был в ее доме в Неаполе. Неуловимый аромат ее присутствия все еще витает в этой смиренной обители. Все тайны нашего знания оказались для меня в этой ситуации бесполезными моя душа не могла видеть ее души. И тем не менее утром и вечером, в духе, я моту входить в общение с моим ребенком. В этих сладких и таинственных узах сама природа восполняет, кажется, то, в чем мне отказывает наша Наука. Пространство, расстояние не в состоянии отделить бдительную душу отца от колыбели его ребенка; я не знаю, где он находится. Мои видения не открывают мне этого места, я вижу только хрупкую юную жизнь, для которой все пространство является домом. Для ребенка, пока разум его еще не развит, пока человеческие страсти еще не затемнили ту духовную сущность, которую человек приносит из духовных миров на землю при своем рождении, нет ни родины, ни родного города, ни родного языка. Его душа еще живет всюду, и в духовном пространстве она встречается с моей; ребенок вступает в общение с отцом.
