Таня Хафф - Проклятие крови
Вампир молча прошел по плавной кривой, ориентируясь на звуки молитвенного распева. Приглушенный рокот, по меньшей мере, дюжины голосов, повторявших одно только слово: «Ахех», снова и снова, с такой сдержанной интенсивностью, что звуки эти проникали, заставляя ее пульсировать чаще, в кровь и отдавались в костях. Генри нисколько не поразился, услышав, что сердца этих людей бьются в едином ритме.
Над монотонным речитативом возвышался единственный голос, говорящий на языке, которого не знал Генри; он использовал модуляции, показавшиеся странными даже для его слуха — свидетеля языковых изменений на протяжении более чем четырех с половиной сотен лет. Какими бы они ни были, — а Генри не сомневался, что в каждом слоге содержится многослойное смысловое значение, определяемое в зависимости от способа его произнесения, — все слова звучали как единый призыв. Его задевали лишь самые четко направленные из них, но Фицрой чувствовал, что с каждым шагом их воздействие становится все сильнее.
Он ворвался в зал через главный вход диско-клуба, пройдя мимо расположенных дугой пустых столиков. Монотонный речитатив слышался все ближе.
Тауфик с воздетыми вверх руками стоял в классической позе верховного жреца на возвышении, окруженном массивным поручнем, где обычно размещаются ди-джеи. На нем были брюки цвета хаки и полотняная рубашка с низким воротом — вероятно, он счел этот наряд наиболее соответствующим стилю Древнего Египта. Разряды энергии потрескивали вокруг его головы, окутывая ее почти видимой аурой.
Столпившиеся по обе стороны от него люди, стоящие на сверкающем танцевальном полу, неотрывно глядели на Тауфика. Это были высокопоставленные работники полиции как столицы, так и провинции Онтарио, двое судей и издатель одной, наиболее влиятельной из трех ежедневных торонтских газет. Генри вначале предполагал, что он слышит не менее дюжины голосов, но теперь, если бы он полагался только на свой слух, он различал голоса только шестерых, хотя видел, что присутствуют более двадцати. Различные голоса и тембры сплелись в едином хоре.
Наиболее абсурдным элементом представшей перед его глазами сцены вампиру показался свисающий с потолка серебряный шар, медленно вращавшийся и разбрасывавший многоцветные «зайчики» на Тауфика и завороженных адептов его бога.
Все это Генри заметил в промежутке между двумя ударами собственного сердца. Не замедляя движения, он приготовился прыгнуть на незащищенную спину Тауфика.
— АХЕХ!
При первом звуке этого имени Тауфик присоединился к речитативу, разноцветные точки начали сливаться, серебряный шар прекратил вращение, и Фицрой едва успел прикрыть рукой глаза. Спотыкаясь, чуть не упав, он пытался подавить послесвечение, вызванное сверканием части крошечных граней, успевшее все же отпечататься на сетчатке.
Громкость речитатива возросла, затем упала до шепота, ниже порога восприятия, и вампир понял, что проникающее в сознание воздействие магического заговора прекратилось.
— Ты вмешиваешься в явления, о которых не имеешь ни малейшего представления, обитатель ночи. — Голос звучал бесстрастно, отстраненно, в противовес пылающему золотому солнцу, горевшему в сознании Генри, превышающему в диаметре и по яркости то видение, которое явилось ему всего двумя днями ранее.
Стиснув зубы, Фицрой пытался превозмочь боль и своей яростью ослабить всепоглощающее могущество мага-жреца до такой степени, чтобы тот не мог на него воздействовать. Сквозь пляшущие по внутренней стороне век световые узоры он увидел, как нахмурился Тауфик, словно взрослый, потревоженный шумными забавами малолетки; эта мимика была не угрозой, она выражала всего лишь досаду.
— По счастью, — продолжал Тауфик, все еще сохраняя тон родителя, выговаривавшего ребенку, или наставника, обращавшегося к ученику, — мы дошли до той точки в церемонии, когда короткая пауза уже не может повлиять на конечный результат. У тебя остается время на объяснение своего дерзкого появления в этом месте до того, пока я приму решение, как поступить с тобой.
На миг Генри ощутил, как он сам плавно переходит в ту роль, которую определил для него маг-жрец. Рыча от ярости, он напряг все силы, чтобы отгородиться от его влияния. Он был вампиром — обитателем ночи. Его нельзя было заставить подчиниться просто словам. Замешательство, в которое поверг его Тауфик, пытавшийся извратить его сознание, исчезло, испарилось в обуявшей Фицроя пламенной ярости после исчезновения Вики, когда он понял, что это не обошлось без участия более древнего, чем он, бессмертного. «Он нанес удар одному из моих близких. Я не допущу, чтобы это сошло ему с рук».
Генри почти приблизился к самому краю возвышения, оказавшись не далее вытянутой руки от горла Тауфика, когда полыхнули красные молнии, отбросившие его обратно, к стене дискотеки.
— Я говорил, когда мы впервые встретились, что тебе не удастся уничтожить меня. Тебе бы следовало принять это к сведению.
Слова прозвучали бесстрастно и непреклонно на фоне непрекращающегося речитатива. Затем Тауфик осознал, что более не может манипулировать относительной молодостью противника, поэтому сменил позу, выражавшую оскорбительное презрение. После вызова, которым он пренебрег прошлой ночью, он понял, что столкновение неизбежно, но этой ночью, когда все свое внимание он должен был посвятить Ахеху, — сегодня у него не было времени, которым он мог бы распоряжаться по собственному усмотрению.
Но даже церемония освящения храма не могла уменьшить его восхищение великолепием сияющей ка обитателя ночи. Он мечтал об этой ка, желал ее больше чего-либо другого за всю свою долгую жизнь и знал, что, как только обретет полную власть над собравшимися сегодня ночью, у него будет достаточно силы, чтобы удержать то, о чем мечтал с таким безрассудством. Но власть, что он удерживал, принадлежала не ему, но Ахеху, которого он величал своим богом, этому ничтожному на самом деле божку, обладавшему тем не менее весьма болезненными возможностями защитить права на свою собственность. Столетия приучили Тауфика к осторожности. После церемонии, когда, как он полагал, Ахех придет в благосклонное настроение и начнет осыпать его милостями, в его распоряжении окажется дополнительная власть и он сможет избежать опасности рассердить своего господина. А если он овладеет этой драгоценной ка, ему уже никогда не придется опасаться его гнева.
Если магии слов для того, чтобы удержать обитателя ночи, оказалось недостаточно, следовало предпринять другие меры. Отрывистым жестом он слегка увеличил громкость речитатива, а затем осторожно, так чтобы не потревожить магические структуры, уже возведенные в необходимых местах, используя лишь принадлежащую ему власть, он начал плести заговор подчинения. Теми смертными, которые поднимались сейчас по лестничному колодцу, можно было пренебречь: когда они появятся, их уничтожение путем сожжения дотла станет лишь частью церемонии.
