Джеймс Херберт - Волшебный дом
Вокруг меня начала расползаться паутина, она опутала сначала мои руки, потом ноги, кружась и кружась, крепкая, как стальные нити, покрыла мне всю грудь и туловище и в одно мгновение соединилась с той, что поднималась по бедрам. Серебристая паутина опутала мне плечи, и я заметил в ней мелких паучков, деловито снующих среди нитей туда-сюда. Кокон быстро рос, не прошло и минуты, как он подобрался к моему горлу, где стал затягиваться. Вообще-то он стягивался по всему объему, так что я уже еле дышал.
Мидж стояла на коленях, и Кинселла схватил ее за волосы. Она кричала, звала меня.
А я, испугался ли я? Да, испугался, и так, что не могу это выразить словами.
Но я заставил себя успокоиться, потому что все это были лишь трюки, реальные лишь настолько, насколько мой ум позволял это допустить. И я полоснул по паутине невидимым лезвием.
Она распалась, и не успело лезвие дойти до моего живота, как вся паутина исчезла.
— Это твой лучший выстрел? — насмешливо спросил я Майкрофта с самоуверенностью, которой совсем не испытывал.
Удар невидимой кувалдой, от которого я снова вылетел в прихожую, сообщил мне, что это только начало. Я отлетел к задней двери, задыхаясь и клянясь впредь сдерживать свою наглость. Но боль ощущалась лишь в плечах, где они соприкоснулись с дверью, а не в груди, куда я якобы получил удар.
Выпрямившись, я бросился обратно в круглую комнату и столкнулся с выбегавшими оттуда синерджистами, страх в конце концов пересилил их верность своему лидеру. Синерджисты шарахнулись от меня, как от чумного, и забились обратно в комнату. Должен признать, я не мог осудить их за попытку к бегству, потому что данное место явно не способствовало укреплению здоровья. Если бы не Мидж, я бы и сам бросил все и смылся.
Половицы под ковром трескались, загибались вверх, словно их засасывал смерч, и даже потолок изогнулся куполом. Стены покрылись длинными изломанными трещинами.
Из трости Майкрофта вырвалась молния, целясь мне в сердце, и я инстинктивно в мыслях отбил ее. И послал обратно.
Его трость взорвалась, в воздух полетели горящие осколки. Майкрофт закачался и чуть не упал навзничь, но справился и уставился на меня со смесью изумления и ужасающей злобы. Новичок посрамил мастера, мрачно усмехнулся я про себя.
И тогда он показал мне такое, чего я бы не хотел увидеть — или представить — снова.
Он распахнул кошмар и засунул меня внутрь его. Я был уже не в Грэмери, а где-то в другом месте, в другом измерении, мрачном и безграничном, где пахло гниением и тленом, где все наполняли боль и страдание. Среди темной равнины, где отвращение вытеснило все хорошее, где чистоту заменила мерзость. Не знаю, втолкнул ли он меня через боковую дверь в ад или забытым коридором ввел в мое собственное сознание. Возможно, это одно и то же.
Я знал только, что если не выберусь из этого мира, где вокруг в темноте копошился ужас, если я в ближайшие же мгновения не найду путь обратно, то останусь здесь навсегда. Это чем-то напоминало отказ от собственной воли.
Я увидел надвигающуюся на меня из тени какую-то массу, которую принял за приближающуюся толпу, увидел, как их ноги ковыляют вперед, увидел очертания машущих рук, качающиеся там и здесь головы, но, когда они приблизились, я понял, что это одна обгорелая масса людей, сплавленных вместе огнем, который слил их тела воедино. Я увидел у себя над головой текущую по воздуху реку, и твари в ее гнилой воде были не рыбами и не людьми, а отчасти и тем и другим; они пожирали друг друга, выбирая одного в стае, чтобы он стал их добычей. Я увидел каких-то рептилий, выползающих на пепельно-черную землю, и, когда они подползли, я увидел, что это просто оболочки, наполненные множеством извивающихся червей, личинок и насекомых в одной прозрачной скорлупе, и их общее копошение приводило в движение целое. Я увидел чудовищ, не поддающихся описанию, воспринял мысли, слишком подлые, чтобы о них говорить. Я пребывал в угрюмой и сумрачной преисподней, которая манила своей отвратительностью.
Что-то холодное и слизистое обвилось вокруг моей лодыжки, и я закричал.
И прежде чем мой крик затих, голос Мидж вывел меня обратно в мой нормальный мир, как ни причудлив и хаотичен он был.
Не знаю, как она вырвалась от Кинселлы, но теперь была рядом со мной, трясла, колотила меня в грудь, выдирала меня из этого другого измерения, вытаскивала откуда-то из глубины моего собственного естества, из темного тайника, что кроется в нас всех.
Мидж прекратила колотить меня, лишь когда в моих глазах промелькнуло сознание, и тогда зарылась головой в моей груди.
— О, Майк, Майк, я так испугалась! Это не ты стоял тут — здесь была лишь пустая оболочка, в ней не было жизни!
Я обнял ее, облегчение перешло в радостное возбуждение — такое чувство вы испытываете, когда спаслись из смертельной катастрофы; подавляющий страх перед тем, что могло произойти, приходит позже.
И хотя раньше я заблуждался насчет роли Мидж в происходившем, тут я снова понял, что она играла главную партию: Мидж определенно являлась катализатором, но не так, как мне думалось; она всегда была моим мотиватором, связью между мною и Флорой Калдиан — посредником, приведшим меня в Грэмери. В ней была собственная особая доброта И я отодвинул Мидж в сторону.
Майкрофт опрокинулся на камин, из которого по-прежнему валила пыль, поднимаясь черной от сажи мглой. Как это я мог назвать внешность Майкрофта вкрадчивой? С этими кровожадными глазами, с этими сгорбленными плечами, с вытянутыми вперед, как клешни, руками, с этим перекошенным ртом и с лицом, изборожденным морщинами, которых раньше не было, измазанным пылью, — Боже, он напоминал жителя того кошмарного мира, откуда я только что выбрался.
Но он иссяк, его мешок чудес кончился, и ему, очевидно, было трудно это осознать. Да, было бы правильно сказать, что он выглядел не только растрепанным, но и растерянным, близким к умопомешательству. И мне это понравилось — я устал от его самодовольства. Но в гадине еще оставалась жизнь.
Он замахал руками и создал между нами стену из крыс, их щетинистые, мохнатые, грязные тела буквально сложились в стену пяти футов высотой (я уже говорил вам, что не выношу крыс?), а по ту сторону виднелась лишь голова Майкрофта, словно водруженная на шевелящихся мохнатых телах, как Шалтай-Болтай.
Это добавило паники синерджистам — похоже, они тоже вспомнили этот образ и что случилось с Шалтай-Болтаем.
Стена рухнула, когда я представил колотящую по ней каменную бабу, крысы разбежались во все стороны, но растворились в воздухе, не успев спрятаться.
Не обращая внимания на суматоху вокруг, я улыбнулся Майкрофту.
