Дмитрий Корниенко - Фиолетовая звезда
— Не бойся. Впереди у нас целая вечность, — повторила Кея фразу, произнесенную еще при встрече в кафе. Но в этот раз на ее лице промелькнуло что-то похожее на жалость.
6
Город невозможно застать врасплох. Город подобрал краски и запустил скрытые механизмы. За мгновение до взгляда возводил он стены домов, стеклил витрины, укладывал мостовые и разливал на них лужи. И тут же наполнял улицы звуками, запахами, тенями. Сновиденный город вслушивался в мысли, всматривался в глаза, читал скрытые желания. Он был одновременно и вокруг Андрея, и в его голове, и непонятно, где он появлялся раньше.
Но в этот раз Андрей был в своем городе не один. Рядом была Кея. Андрей шел за ней, иногда понимая, что он во сне, иногда забывая об этом, увлеченный стремительностью меняющихся декораций. Он видел все достаточно четко, но почему-то сфокусировать взгляд не мог.
Как-то быстро дома остались сзади и впереди показались горы, которые росли очень быстро, пытаясь занять все свободное пространство под темными клубящимися облаками с белыми прожилками просветов. Вершины их были скрыты, и через просветы изредка искрило льдом и солнцем.
По обе стороны тропы серела бесконечная скучная равнина, заросшая колючками, которая неуловимо сменилась таким же безрадостным предгорьем, когда тропа пошла вверх. Андрей отметил, что одет во что-то походное, но не очень удобное, и очень похоже была одета Кея. Студеный воздух холодил лоб и заплывал под намокший воротник. Веки наливались свинцом, норовя скрыть приближающиеся горы, и хотелось совсем закрыть глаза.
Крупными хлопьями пошел снег, подъем стал круче, и голова Андрея закружилась в слепом бесконечном карабкании. В начавшейся метели спина Кеи маячила где-то впереди, он пытался найти ее, когда терял направление, но слезящиеся глаза не давали ничего разглядеть. Андрей злился, понимая, что все это уловки сна.
«Стремясь к Замку, я стремлюсь к Кее», — думал он, заставляя ноги идти. Наверное, для меня Замок та же долгожданная цель, что и Кея, ведь это для нее я иду в гору, словно стоит она на снежной вершине, как заколдованная принцесса… Как странно. Люди верят только в реальный мир. Люди не верят снам и видениям. Но чтобы в реальном мире добраться до любимой, приходиться делать столько всего нереального, волшебного и необъяснимого. И это никого не удивляет.
— Просто все дело в том, что она тебя не любит, — подсказывает внутренний голос. — Именно поэтому ты сейчас здесь. Если бы она тебя любила, все было бы очень быстро, просто и вполне реально.
— Значит, магия там, где любит только один? — добавляет другой голос. — А когда два человека любят друг друга, получается, в этом нет никакого волшебства?
Голоса говорили и говорили. Но Андрей уже не слушал сирен, он упрямо шел дальше, и вскоре голоса затихли. Он знал, что у любви нет определений, и голоса сирен — лишь словоблудие.
Время ушло, как ушли и все пространственные ориентиры, Андрей потерялся в вечности, но когда дымка рассеялась, он вдруг увидел Замок. Полагавший, что все вокруг создано им самим из кирпичиков ранее виденного, сейчас Андрей всерьез усомнился в способностях своего воображения построить такое. А это было нечто, вырезанное из камня и льда. Зажатый горами и в то же время свободный, этот гигант поражал внушительностью и какой-то странной диспропорцией размеров. Появилось ощущение, что изначально Замок был другим, но кто-то придал ему с помощью льда знакомые людям средневековые очертания, подобно тому, как обшивают свежим деревом старые дома, и если лед вдруг растает, проступят его истинные и, возможно, неприятные черты.
Острые выступы, зубья на стенах; Андрей заметил шесть башен с видимой стороны, и башни эти, как и соединяющие их стены, были заморожены, смягчены плавными очертаниями ледяной, словно подтаявшей корки. Но по мере приближения резкие темные выступы начали мутно проглядывать сквозь холодный саван. А Андрей уже шел по горному серпантину длинным окольным путем, и Замок то пропадал за очередной скалой, то появлялся снова, но каждый раз ближе.
Непонятная тяжесть пригибала голову, мешала смотреть, и глаза резало от соленого пота, будто кто-то очень сильно не хотел, чтобы Андрей запомнил дорогу. Только что они шли вдоль скалы, зазубренный гребень справа от них все опускался, и вот, как-то неожиданно они вышли к воротам. Ворота эти находились в башне, которая возвышалась серой каменной массой над широким проходом, и тяжелые створки, обитые железными листами и покрытые вмятинами от таранов, были распахнуты. Вверх, в сумрак, уходила черная решетка, чьи острые кривые наконечники оскалились над проходом, как зубы пираньи. Направо и налево от башни стены исчезали во мгле.
Очень тяжело было заставить себя пройти под зубьями, и Андрей даже остановился, но Кея уже прошла, и он, вжав голову в плечи, тоже как можно быстрее проскользнул во двор. Тут только и заметил Андрей внутренний Замок. Все, что Андрей видел до этого, было лишь внешними стенами. А сама центральная башня была невысока, выглядела, словно массивный обсидиановый куб с черной короной из зубцов, и входная арка неправильной формы зияла, словно искривленный страданием рот, из глубины отсвечивая красными языками пламени то ли факелов, то ли ламп.
Кея заспешила, она взяла Андрея за руку, и он вплыл вслед за ней в этот страшный проход, и вот они уже шли по сумрачным коридорам, отделанным чем-то черным, полированным, переливающимся, как слюда, и казалось, из глубины этого кривого каменного зеркала их кто-то провожает внимательным взглядом, тоже кривым и искаженным. Какая-то величественная музыка проникала в сознание, но как только Андрей начинал прислушиваться — мелодия таяла.
Коридор все время менял цвет от черного до пурпурного и обратно и временами удивительно светился. За счет этого ли, или сама по себе, тьма впереди создавала причудливые узоры, а стены, словно гигантские экраны или стенки аквариума, вдруг начинали показывать что-то настолько странное, что сразу ощущалось дыхание посторонней силы. Посторонней для Андрея, но здесь чувствовавшей себя уверенно. Потолок временами уходил куда-то высоко вверх, пугая шелестом крыльев из темноты, а потом опять опускался, почти касаясь волос. Наконец, они вышли в большой колонный зал с терракотовым полом, где по бокам в рамах, как картины, были развешаны зеркала. Ртутью выделялись они на темном фоне и озаряли зал тусклым внутренним свечением. А последнее зеркало, висящее на дальней стене в самом конце зала, было черное, и ряды колонн сходились к нему. По форме зеркало напомнило Андрею тот щит, на который опиралась Кея в далеком сне. И тут на него волной нахлынуло леденящее чувство необратимости, такое отчетливое, что даже перехватило дыхание. В этот момент двери за Андреем, который шел первым, захлопнулись с тугим, словно звон колокола, гулом, отрезав Кею. Теперь он был один.
