Олег Овчинников - Ушелец
И открыл их только тогда, когда вновь уложил квадрат на пол, перевернув его черной стороной вниз. Уже не квадрат – Картину!..
Открыл и увидел…
Да, передо мной был явно не Малевич! Далеко не…
0.На картине шагал Марк.
На фоне розовеющего на востоке неба спешно дотлевали угольки замешкавшихся звездочек. Придорожные сосны, те, что за ночь от страха успели ощетиниться, выпустив наружу грозные иглы, теперь успокоились, втянули их назад, уменьшив до приличествующих размеров. Холодный ветер, под утро спустившись с предгорий, задул, зазмеился вдоль тропинки, догнал Марка, спрятался в складках его плаща, разметал в стороны непослушные седые космы, не обделив, однако, вниманием и обильную проплешину на затылке старика. А старик шагал, не замечая ни заигрываний ветра, ни невинной прелести зарождающегося нового дня, не глядя по сторонам, не оглядываясь назад, и, кажется, не сильно даже интересуясь, что ждет его впереди.
Я потянулся вперед и коснулся полы его плаща в том месте, где красовалась наспех заштопанная прореха, появившаяся после позавчерашней стычки. Не оборачиваясь, Марк нервным движением оттолкнул меня.
Я не удивился. И не обиделся. И не сказал ни слова. У него была масса оснований повести себя именно так.
Тогда я просто выждал, когда Марк отмеряет десять шагов по тропинке, а подошвы его сандалий вдохнут жизнь в двадцать пригоршней дорожной пыли, и побрел следом за ним, стараясь сохранять дистанцию между нами неизменной.
Тропинка причудливо изгибалась, петляя между невысокими холмами, и я послушно петлял вслед за ней, отбивая неслышную медленную дробь, а на душе было на удивление спокойно и легко. Поскольку я не сомневался, что когда-нибудь – и, скорее всего, довольно скоро – Марк перестанет дуться на меня, и тогда он сначала остановится, а потом обернется ко мне и, скривив толстые губы в усмешке, пробурчит с нарочитой строгостью в голосе: «Ну, чего встал, криворогий? Догоняй! Шевели ушами!.. – И засмеется беззлобно. – Уш-шелец, тоже мне!..»
И все станет как прежде.
ноябрь 1999
