Абрахам Меррит - Лунный бассейн. Металлическое чудовище (сборник)
К полудню мы потеряли всякую надежду. Пока не наступила ночь, мы должны были на что–то решиться. Я считал, что нужно идти на Понапе за помощью, но Эдит настаивала, что не стоит понапрасну терять драгоценное время: вряд ли мы сможем убедить наших людей вернуться сюда этой ночью, скорее всего мы тогда вообще их никогда не увидим.
Что нам оставалось делать? Ясно, что мы могли выбрать только один из двух вариантов: либо возвращаться в свой лагерь, дожидаться возвращения туземцев и уже тогда уговаривать их пойти вместе с нами на Нан–Танах, либо… Вы же понимаете, Гудвин, что мы не могли поступить так малодушно: это означало, что мы бросаем Тору по крайней мере на два дня..
Другой путь состоял в том, чтобы оставаться здесь и дожидаться наступления ночи; как только камень начнет открываться, можно было бы попробовать проскочить внутрь и постараться вызволить Тору, пока камень снова не захлопнулся.
Без колебаний наш выбор остановился на втором решении: мы проведем эту ночь на Нан–Танахе!
Ну разумеется, мы досконально обсудили феномен одолевшей нас сонливости. По нашей теории все эти огоньки, звуки и исчезновение Торы были связаны с таинственными ритуальными обрядами туземцев, и вполне естественно было предположить, что именно они–то и наслали на нас дремоту, возможно какими–нибудь воскурениями… вы не хуже меня знаете, как искушены жители Океании в знании подобных вещей. А возможно, это была простая случайность, и сон навеяли на нас какие–нибудь газообразные вещества или запахи растений природные явления, которые совпали по времени с таинственным обрядом.
На всякий случай мы приготовили примитивные, но достаточно эффективные респираторы.
До наступления сумерек мы провели ревизию нашего арсенала. Эдит, если вы знаете, одинаково ловко управляется и с ружьем, и с пистолетом, поэтому было решено оставить ее в засаде; Стентон должен был занять позицию почти у самого верха лестницы, а я устроиться напротив него, с той же стороны, что и моя жена. От места, которое я наметил для себя, до Эдит было не больше двухсот футов: я мог бы время от времени поглядывать в закуток, где она укрывалась, чтобы увериться в ее безопасности. Стентон и я, каждый со своего места, могли контролировать поход через ворота, а позиция Стентона, кроме того, давала ему возможность заглянуть во внешний двор.
Слабое свечение возвестило восход луны. Стентон и я быстро заняли свои места. Из–за горизонта величаво выплыл круглый диск, и в одну секунду море и лежащие вокруг нас развалины залило ярким светом.
Как только взошла луна, со стороны внутренней террасы послышался странный тихий вздох. Стентон выпрямился и стал внимательно смотреть под арку, вскинув ружье.
— Стентон, — осторожно позвал я. — Что вы видите?
Он сделал знак рукой, призывая меня к молчанию.
Я повернул голову, чтобы взглянуть на свою жену, и чуть не вскрикнул. Эдит лежала на боку. Ее лицо, выглядевшее несколько карикатурно из–за респиратора, закрывавшего ей нос и рот, было обращено наверх, в сторону луны. Она снова спала глубоким сном.
Я опять повернулся, чтобы окликнуть Стентона, и, случайно скользнув взглядом по вершине лестницы, остолбенел от изумления. Лунный свет стал непрозрачным: он, казалось… как бы это выразиться… свернулся… как сворачивается молоко. Сквозь него бежали маленькие искорки и прожилки ослепительно яркого огня. Какие–то странные вялость и апатия, непохожие на сонливость предыдущей ночи, навалились на меня. Скованный по рукам и ногам, я не мог даже помыслить о том, чтобы пошевелиться. Я пытался крикнуть Стентону… я не мог даже двинуть губами. Гудвин, я не мог даже перевести взгляд в другую точку.
По счастью, Стентон оказался в поле зрения моего неподвижного взгляда, и я видел, как он, прыгая по ступеням, направляется к входным воротам. Мне показалось, что это странное, похожее на свернувшееся молоко свечение поджидает его. Стентон вошел в сверкающий туман… и скрылся у меня из глаз.
Наступила такая тишина, что я слышал удары своего сердца. Прошло несколько секунд и словно хлынули звонкие струйки дождя, заставляя сердце радостно и учащенно биться и тут же сжимая его крохотными ледяными пальчиками… а потом… из внутреннего дворика до меня донесся, прорезав лавину тренькающих звуков, голос Стентона: дикий крик… нет — вопль, наполненный чувством безмерного блаженства и невыносимого ужаса!
И опять наступила тишина…
Я силился разорвать опутавшие меня узы и не мог… даже опустить веки; глаза, сухие и воспаленные, мучительно болели.
А потом, Гудвин, я в первый раз в жизни увидел то, что не поддается никакому описанию!
Мелодичный перезвон стал еще громче. С того места, где я сидел, была видна подворотня и базальтовые ворота над ней, разбитые и покоробленные, они возвышались над стеной футов на сорок — совершеннейшие развалины, абсолютно неприступные.
Из подворотни во все стороны брызнули лучи яркого света. Он нарастал, становясь все интенсивнее, он лился бушующим потоком… и из этого потока света вышел Стентон!
Это был Стентон. Но Боже… Что за вид!
Сильная дрожь сотрясла тело Трокмартина.
Я ждал продолжения… не в силах пошевелиться…
ГЛАВА 5. ЛУННЫЙ БАССЕЙН
— Гудвин, — Трокмартину наконец удалось справиться со своими чувствами, — я могу описать его, разве что предложив вам вообразить себе свет как живое существо — вот в каком виде Стентон появился передо мной. Свет переполнял его и изливался через край. Сияющее облако крутилось вокруг Стентона, пронизывая его насквозь огненными вихрями, светящимися щупальцами, сверкающими и блистающими спиралями.
Лицо Стентона излучало такой необыкновенно сильный восторг, что его не смог бы вынести ни один живой человек, и в то же самое время непередаваемая скорбь омрачала его; я бы сказал, что его лицо вылепили, работая в мире и согласии, одной рукой Господь Бог, а другой — сам Сатана. Вы уже видели, Гудвин, такое выражение на моем лице, но вы даже не можете себе представить, в какой сильной степени лицо Стентона отражало эти нечеловеческие чувства. Широко раскрытые глаза Стентона неподвижно уставились в одну точку, будто он заглянул к себе в душу, увидел там сразу и адскую бездну и райские кущи!
В свечении, со всех сторон охватившем Стентона и наполнявшем его изнутри, виднелось нечто вроде постоянно меняющего очертания ядра, и эта, напоминавшая по форме человеческую фигуру сердцевина, то растворяясь в сияющей дымке, то концентрируясь снова, пронизывала тело Стентона крутящимися вихрями. При каждом таком проходе оно содрогалось и испускало волну пульсирующего света. Я заметил, что поверх светящейся туманности, разделяя ее беспрестанное движение, спокойно и безмятежно перемещались семь небольших шаров, окрашенных в различные цвета: они походили на семь маленьких лун, плывущих над облаками.
