Говард Лавкрафт - Комната с заколоченными ставнями
Но что?
Следующий текст представлял собой вклеенную страницу отпечатанного на машинке письма:
«Из всего семейства Марш Рэлса, пожалуй, самый отвратительный. Он выглядит как полный дегенерат. И даже если твои слова правда и Сари далеко до Либби в смысле красоты, я все равно не могу представить, как она могла сойтись с такой мерзостью, как Рэлса. Это же средоточие всех мыслимых и немыслимых уродств, которыми так или иначе отмечено потомство Абеда Марша и его жены-полинезийки! Впрочем, сами Марши всегда отрицали полинезийское происхождение супруги Абеда, но я-то знаю, что он ходил туда в торговые рейсы, и меня не проведешь всеми этими россказнями о не указанном на картах острове, где он якобы отдыхал в перерывах между плаваниями.
Насколько мне удалось выяснить — как-никак сейчас прошло уже более двух месяцев после отъезда Сари из Инсмута, — эти двое ни на шаг не отходили друг от друга. Удивляюсь, почему Эрайя не написал тебе об этом. Ты ведь сам понимаешь, что никто из нас был не вправе запретить Сари встречаться с Рэлсой: как-никак они родственники, и к тому же она гостила у Маршей, а не у нас…»
Эбнер догадался, что это письмо написала одна из многочисленных кузин Лютера. Женщина была явно обижена на него за то, что Сари, гостя в Инсмуте, останавливалась у Маршей, а не в их семействе. Похоже было, что и у нее старик Лютер пытался кое-что разузнать.
Третья запись вновь была сделана рукой деда и подытоживала содержание очередного письма, полученного от Эрайи.
«Суббота. Эрайя утверждает, что глубоководные — это секта или нечто вроде религиозной группы. Гуманоиды. Живут якобы в морских глубинах и поклоняются Дагону. Еще одно божество — Ктулху. Обладают жабрами. Внешне напоминают жаб или лягушек, но глаза — как у рыб. Эрайя считает, что покойная жена Абеда была из их числа. Дети Абеда якобы обладают теми же признаками. Марши с жабрами? Иначе как они могут заплывать на риф Дьявола — три мили туда и обратно? Марши могут подолгу обходиться без воды и пищи, при этом быстро уменьшаясь или увеличиваясь в размерах, в зависимости от питания».
Напротив последнего предложения Лютер, видимо будучи не в силах сдержать своего презрения, водрузил четыре восклицательных знака.
Эбнер усмехнулся и продолжил чтение.
«Зейдок Аллен божится, что видел, как Сари плыла на риф Дьявола в окружении Маршей, все обнаженные. Утверждает, что у Маршей необычно жесткая, потрескавшаяся кожа, покрытая мелкими круглыми наростами, а у некоторых вместо кожи вообще чешуя! Божится, что видел, как они гонялись за рыбинами, ловили их и поедали, разрывая на части, — совсем как морские звери!»
Ниже этой записи было подклеено письмо, написанное, несомненно, в ответ на одно из посланий Лютера Уэйтли.
«Ты спрашиваешь, кто именно распускает все эти „дурацкие“ слухи о Маршах. Но подумай сам, Лютер, как можно выделить кого-то одного или пусть даже десяток из ни много ни мало нескольких поколений таких сплетников. Согласен, что старый Зейдок Аллен не в меру болтлив и любит выпить, так что от него впору ждать всяких небылиц. Но он лишь один из многих, кто так говорит. А дело-то в том, что эти легенды — или „бредни“, как ты их называешь — разрастались на протяжении трех поколений. Стоит только взглянуть на потомков капитана Абеда, и вопрос об их источнике отпадет сам собой. Говорят, что на иных отпрысков этого семейства и посмотреть-то страшно. Бабушкины сказки? Хорошо, но как быть с рассказом доктора Джилмена? Как-то раз д-р Роули Марш слег и по сей причине был не в состоянии принять роды у одной из женщин в семействе Mapшей. Это вместо него сделал Джилмен, и, по его словам, плод, которым его пациентка разрешилась от бремени, меньше всего напоминал нормального младенца, рожденного женщиной от мужчины. И никому впоследствии не доводилось видеть этого самого Марша, а посему никто не знает, что же все-таки выросло из того чудовищного плода; однако мне доводилось слышать о неких странных существах, которые передвигались на двух ногах, но при этом не были людьми».
За этим пассажем следовало лаконичное, но совершенно недвусмысленное замечание, состоящее всего из двух слов: «Наказал Сари». Должно быть, эта запись была сделана в день заточения Сари Уэйтли в комнату над мельницей.
Эбнер пробежал глазами еще несколько заметок, но уже не встретил в них ни единого упоминания о Сари. Записи эти не были датированы даже днями недели и, судя по разноцветью чернил, делались в разное время, хотя и размещались все в одном абзаце.
«Много лягушек. Собираются у мельницы. Кажется, их там больше, чем в болотах вокруг Мискатоника. Не дают спать. Козодоев тоже стало больше; а может, мне это только кажется. Вчера вечером насчитал у крыльца 37 лягушек».
Подобных заметок было немало. Эбнер внимательно ознакомился со всеми из них, но так и не понял, к чему же все-таки клонил его дед. Лягушки… рыба… туманы… их перемещения по Мискатонику… Все эти данные явно не имели отношения к загадке, связанной с тетей Сари, и Эбнер недоумевал, зачем это вдруг старику понадобилось заносить их в свою тетрадь.
После этих записей шел большой пробел, который заканчивался одной-единственной фразой:
«Эрайя был прав!»
Эбнер долго смотрел на эту жирно подчеркнутую фразу. «Эрайя был прав…» — но в чем? И что заставило Лютера прийти к такому выводу? Ведь, если судить по тетрадным записям, Эрайя и Лютер прекратили переписку задолго до того, как последний убедился в правоте своего кузена. А может быть, Эрайя написал Лютеру письмо, не дожидаясь от него ответа на свое предыдущее? Нет, решил про себя Эбнер, не стал бы Эрайя отписывать своему сумасбродному братцу, не получив прежде ответа на свое послание.
На следующих страницах Эбнер обнаружил наклеенные газетные вырезки. Их содержание как будто не имело отношения к семейной тайне, над разгадкой которой столь безуспешно бился Эбнер, но, по крайней мере, благодаря им он определил, что в течение почти двух лет дед вообще не вел никаких записей. А прерывался этот хронологический провал совершенно непонятной фразой:
«Р. опять сбежал».
Но если Лютер и Сари были единственными обитателями дома, то откуда же взялся загадочный «Р.»? Или это был Рэлса Марш, который заявился сюда с визитом? Эту версию Эбнер тут же отбросил — ибо ничто не говорило о том, что Рэлса Марш продолжал питать нежные чувства к своей кузине после ее отъезда из Инсмута; во всяком случае, ни одна из записей деда Лютера не подтверждала эту гипотезу.
Следующая фраза опять-таки была более чем странной:
