Владимир Анин - Манагуанда
Тихонько скрипнула внутренняя дверь, и из подсобного помещения вышла буфетчица, сухая безликая женщина неопределенного возраста. Облокотившись о прилавок, она вопросительно посмотрела на Горохова.
— Я… мне…вот такое колечко и кофе… — залепетал тот. — Нет, сгущенку… Нет, кофе… или…
— Так чего тебе?
— Коржик и сметану, — собравшись с духом, выпалил Горохов и полез в карман за деньгами.
Буфетчица брякнула на прилавок стакан со сметаной и коржик, взяла деньги, бросила их в лежавшую тут же коробку из-под обуви, служившую кассой, и скрылась в подсобном помещении.
Дрожа от нетерпения, Горохов схватил это внезапно свалившееся на него счастье и сел за столик, стоявший около телевизора. Он не мог поверить в свою удачу. Ведь приходить сюда можно было только в особых случаях и по особому разрешению. Еще одна возможность попасть в "чипок" — на какое-то время остаться без присмотра сержантов, что случалось крайне редко.
Грех было этим не воспользоваться. Горохов смотрел телевизор, жевал вполне свежий коржик, заедал его густой сметаной и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
IX
Однако засиживаться в "чипке" было небезопасно — в любую минуту мог зайти какой-нибудь сержант или офицер. И если начнется разбирательство, ему, Горохову, не поздоровится. Он медленно дожевал остатки коржика, чтобы как можно дольше сохранить в памяти его вкус, еще раз посмотрел на витрину, вздохнул и вышел на улицу.
Дойдя до клуба, Горохов остановился в нерешительности, пытаясь сообразить, в какой части здания ему искать Воробьева. Немного поколебавшись, он пошел в актовый зал, потому что это было единственное место в клубе, где ему доводилось бывать — по выходным там показывали кино. По крайней мере, он знал, как в него войти и как из него выйти.
В актовом зале никого не оказалось, и Горохов вышел обратно на улицу. Обойдя вокруг клуба, он вошел в стеклянную дверь и очутился в просторном фойе. Крадучись, стал передвигаться от двери к двери, прикладывая ухо и внимательно вслушиваясь в тишину. За одной из них он услышал тихое мурлыкание — кто-то вполголоса напевал песенку. Горохов прильнул к двери, и в этот момент кто-то, находившийся по ту сторону, со всей мочи рявкнул:
— Несокрушимая и легендарная, в боях познавшая ра-адость побед…
Горохов отскочил, будто его шарахнуло током. Лицо его перекосилось от испуга. За дверью вновь воцарилась тишина. Горохов присел на корточки и попытался заглянуть в замочную скважину, но дверь неожиданно распахнулась и со всего маху треснула его по голове.
— Несокрушимая и… — на пороге стоял капитан Каблуков и вопросительно смотрел на распластавшегося по полу курсанта, у которого на лбу начинала вздуваться и синеть шишка.
Горохов вскочил и, не дожидаясь вопросов, взвизгивающим голоском залепетал:
— Товарищ капитан, курсант Горохов направляется в столовую.
— Понятно, — сказал Каблуков, нисколько не удивившись. — Ну-ка, Горохов, пока ты не дошел до столовой, сбегай в библиотеку и принеси мне песенник под редакцией Гуляева.
— Есть! — ответил Горохов, сделал "кругом", слегка замешкался, сделал еще раз "кругом" и спросил:
— А где это?
— Выйдешь на улицу, и направо. Последняя дверь в конце здания. Второй этаж.
— Есть!
Горохов пустился выполнять новое задание. Капитан Каблуков подробно описал местонахождение библиотеки, и найти ее для Горохова не составило труда. Приоткрыв дверь, он заглянул внутрь. В зале никого не было. Отсутствие людей для Горохова было более безопасным явлением, нежели их присутствие. Поэтому он смело шагнул к стеллажам и стал вчитываться в надписи на потертых корешках книг. Взглянуть на ярлычки, которые с таким старанием выписывал Сергей, он почему-то не догадался. Минут через пять, устав от утомительных поисков, Горохов уселся на пол, достал с нижней полки первую попавшуюся книгу и стал разглядывать картинки.
Протяжный стон, внезапно донесшийся откуда-то из глубины библиотеки, заставил Горохова вздрогнуть. Он даже почувствовал, как на голове зашевелились коротко остриженные волосы.
— Мамочки! — прошептал он и, бросив книжку, на четвереньках пополз к выходу.
Вновь послышался стон, но более приглушенный и поэтому не такой страшный. А потом смех. Тихий женский смех.
— Ой, мамочки, мамочки! — залепетал Горохов, но неодолимая сила любопытства заставила его развернуться и поползти в ту сторону, откуда доносились эти странные звуки.
Тем временем все стихло, и Горохов, уже совсем осмелев, чуть ли не галопом, оставаясь, правда, на четвереньках, подскакал к двери в дальнем углу библиотеки. Дотянувшись до ручки, он потянул ее вниз. Дверь бесшумно распахнулась. От увиденного Горохов застыл на месте.
На пурпурном диване лежал совершенно голый Сергей. Все его тело было покрыто кровоточащими ранами, глаза закрыты, и, казалось, он не дышал. Рядом, спиной к двери, стояла полуобнаженная женщина и курила. Словно почуяв что-то, она повернула голову и грозно посмотрела на стоявшего в неудобной позе Горохова. Взгляд ее был настолько пронзительным, а лицо приобрело такое зловещее выражение, что Горохову показалось, будто сердце у него остановилось, а к животу приложили огромный кусок льда.
— Вон! — это был не голос женщины, а рык разъяренной львицы.
Горохов даже не помнил, как оказался на улице. Он бежал с такой скоростью, с какой не бегал никогда в жизни.
Сержант Шикулин выходил из казармы на улицу, когда на него налетел Горохов с дико выпученными глазами. Он попытался что-то промычать, но Шикулин схватил его за плечо и потащил за собой. Втолкнув несчастного курсанта в класс, Шикулин захлопнул дверь и, повернувшись к подчиненному, сказал:
— Докладывай!
— Та-та-та…
— Не тяни!
— Та-а-а, — завыл Горохов и упал на пол.
Он начал судорожно биться головой, глаза закатились, при этом еще больше округлившись, а изо рта хлынула кровь.
— Мать твою! — прошептал Шикулин и выбежал из класса.
Горохова унесли в санчасть.
На следующий день командир роты, а затем и командир батальона сделали несколько заявлений перед строем, объясняя пагубность переедания сладостей в солдатской чайной, и еще раз напомнили сержантам, что посещение этого заведения может происходить только под их присмотром. Командир части также сказал на эту тему несколько слов, после чего все благополучно забыли об этом происшествии и о Горохове, который так больше и не появился.
X
Выходной — он и в армии выходной. Наступила суббота. Правда, первая половина дня мало отличалась от будней, зато после обеда наступала свобода. Можно было спокойно погулять возле курилки, написать письмо домой, пойти в бытовку и привести в порядок свое обмундирование или починить обувь.
