Стивен Волк - Готика
Хватка Байрона была крепка. Полидори знал, что улыбка на его лице сменилась оскалом презрения.
Он всхлипнул. Его дыхание сбилось и стало учащаться.
В этот момент почти с разочарованием он почувствовал, что Байрон отпустил его. Он отвернулся с выражением негодования, которое Полидори было, увы, хорошо известно. Полидори наклонился вперед за салфеткой и часто-часто моргая, не дал стоявшим в его больших красивых глазах слезам выкатиться. Он слышал, как его господин вышел из комнаты.
В одиночестве Полидори аккуратно сложил салфетку и медленно поднялся из-за стола, выпрямляя спину и поправляя манжеты. Это были единственные движения, которые он совершал безукоризненно, в них он обрел прощение своему унижению. Как обычно его обида перешла в высокое самомнение, но на этот раз, неожиданно для него самого, в нем родился призыв к возмездию. Обращайся с человеком дурно, и он будет совершать дурные поступки. Он знал, что в этом лежит известная еще античным философам непреложная истина. Пусть великий поэт получит доказательства того, что его Полли-Долли — вовсе не слабое пассивное существо, что у него также имеется болезненно-патологическое ощущение Его Сатанинского Величества. Разве страх — это забава?
Обойдя вокруг стола, Полидори сначала допил остатки опийной настойки из бокала Шелли, затем из бокала Клер.
Пока гость в моем доме, ты будешь играть в мои игры.
Со слезами на щеках Полидори улыбнулся.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вопль эхом отозвался в гулких бесчисленных коридорах, звеня по пустым комнатам, поднимая пыль со стенных панелей и книжных полок закрытого кабинета, заставляя дрожать фаянсовую посуду на полках в кладовой, оскверняя затхлую тишину замкнутых комнат западного крыла, как стенания пропащей души.
Клер рассмеялась.
Чья душа могла быть столь пропащей, как его? Крадясь под лестницей мимо голой стены, она представляла его в бархатном костюме и галифе, постепенно поднимающимся по лестнице. Или он был еще ближе?
Она невольно отступила, когда вновь раздался еще более громкий вопль убиваемого человека. Эффект был такой, словно к ее коже прикоснулись куском льда. Ее сухой рот оросился слюной, как бывает, когда видишь перед собой вкусное блюдо. Только он мог посметь копировать крики убиваемых в бою воинов и свирепые возгласы убийц. Это было так же возмутительно, как заниматься любовью в церкви. И ей это нравилось.
Со вздохом она обернулась. В ее глазах плясало отражение огонька свечи.
Коридор был пуст. В дальнем конце коридора стоял на небольшом постаменте бюст на фоне драпировочной ткани. Ничего не шелохнулось. И все же он был рядом.
Она улыбнулась. Побежала.
Ее шаги звенели, как смех ребенка, поэтому ее местонахождение было легко определимо. Для многих чудовищ достаточно лишь запаха, а запах Клер можно было определить безошибочно.
Когда я была ребенком, я никогда не находила особой прелести в детских играх. Бакстеры — семья, с которой я жила в Данди — не могли объяснить, почему я не интересовалась созидательным времяпровождением за лепкой снежных баб или романтичным задуванием свечей на торте в честь дня рождения. Когда Клер со своей матерью переехали к нам, мой отец совершенно изменился. Его сила, как у библейского Самсона, была отобрана Далилой в зеленых очках. Доверительность, возникшая между нами после смерти моей матери, и наше тихое одиночество вдруг сменились шумной детской игровой площадкой. Клер вечно устраивала всяческие прятки, жмурки, догонялки. Я не любила принимать в них участия, но чем упрямей я сопротивлялась, тем настойчивей становилась моя сестра, пока я не сдавалась.
Меня заставляли играть в игры, которые я ненавидела.
Я повернула влево, проникнув в ту часть верхней площадки, где я до сих пор не была. Я увидела рамы без полотен, очень старые и пыльные. С почерневшей позолотой. На китайском шкафчике лежал старенький сак. Я провела по нему пальцем, оставив бороздку на пыльной поверхности. Дверь, находившаяся неподалеку, была приоткрыта. За ней — темнота. Я попятилась, прижавшись спиной к стене и ощупывая ее рукой.
Почувствовав холод, я испугалась и побежала, но дорогу мне преграждала огромная черная фигура. Ее глаза-щели смотрели мне в лицо.
Я вздрогнула, но через мгновение сообразила, что коснулась рукой холодного металла. Я подняла руку к свету — на пальцах была ржавчина.
Это были рыцарские доспехи, вот уже столетия не приносившие никому вреда. В этот миг раздалось легкое шипение. Из полого нутра доспехов выползала огромная змея, свиваясь кольцом вокруг шлема. Толстая, как веревка от церковного колокола. Даже еще толще — как моя рука, и длиной в шесть моих рук. Ее голова, величиной с мой кулак, раскачивалась из стороны в сторону, выбрасывая из пасти быстрый язычок.
У меня перехватило дыхание, и я отшатнулась. Я знала, что мне нечего бояться, что змея не ядовитая, это было видно по удушающим движениям, производимым телом пресмыкающегося и по характерной окраске. Это был образчик из числа тех, что убивают жертву удушением. Но прежде я никогда не видела рептилий столь близко. Я была немного парализована страхом, наблюдая, как змея скользнула под забрало шлема, скрылась под панцирем и вновь появилась на левом плече доспехов. Козлы, птицы, змеи… монстры. Вилла кишела ими. Я размышляла, в каком укромном месте может находиться медведь, которого видели с Байроном в Париже, где прячутся боксеры и его любимые ньюфаундленды. Исключительное разнообразие фауны. И все — монстры. Посланцы Сатаны под нечеловеческими личинами. Сатана в Эдеме. Я почувствовала дрожь, ко мне прикоснулось ЭТО. Оно было теплым и сухим и напоминало мне о прикосновении языка Байрона. Меня передернуло.
Снизу раздался душераздирающий вопль. Так кричат от боли.
Мюррей посмотрел на потолок и сдул пар с ложки супа. С негодованием покачал головой. Конечно не было ничего необычного в том, что лорд Байрон и его гости избрали такую форму развлечений после обеда. Мюррей знал из своего опыта, что когда в компании имеются женщины, дело не обходится без визга и беготни — это часть ритуала. Он был способен более не изумляться причудам своего хозяина. За многие годы он научился закрывать глаза на происходящее в подвале, на чердаке, в дамской. Нужно было хорошенько постараться, чтобы он обратил на что-нибудь внимание.
Вдруг на кухню ворвалась истошно вопящая фигура. Джастина подпрыгнула, бросив доить козу, животное опрокинуло ведро. Джастина перекрестилась. Раштон вздрогнул, и из его рук выпал огромный серый ботинок неправильной формы, который он начищал. Флетчер, занятый сортировкой гороха, просто уставился на привидение.
